Минина мне в одном месте пришлось вставить слова (Вы их выправите). Ваш Мокеев, толкаясь по Москве, слышал толки об Илье (Гонсевский Ильюшу на цепь приковал). Но мне необходимо, чтобы он, где-то на базаре или в кабаках, услышал речь и про бояр, предавшихся полякам. Иначе Мокеев сообщает все только для Марии. Это выходит блеклым. Я прибавил поэтому слова: «слышал еще я о боярах молву: спорят о власти и делят предатели нашу страну, шведов и Польшу зовут на Москву...»[441]. Конечно, Вы сделаете это ярче, и сделать необходимо.
Теперь иное: я, собственно, удивляюсь спешке с нотным материалом дополнительных картин, а следовательно, непонятны мне и обе телеграммы, особенно В. И. Мутных («работа «Мининым» задерживается отсутствием музыки, просьба ускорить присылку»). Если опера идет, то ведь в театре клавир семи картин, — как же отсутствует музыка? Ничего не понимаю. Ведь учить-то эти семь картин можно. Но по моим сведениям, опера не идет. И значит, «отсутствие музыки» новых картин, очевидно, задерживает не разучивание, а новый (заново) просмотр всей оперы, как это и можно понять из письма ко мне Платона Михайловича[442] («в середине марта собираемся прослушать “Минин”»). Если мое предположение верно, то материал поспеет как раз к сроку. Правда, «Подн[ятую] целину» можно принимать авансом и разучивать до окончания. Но я еще композитор неумелый и незрелый, не владеющий техникой муз[ыкальной] речи, и потому я понимаю всю осторожность в отношении моей работы. И все-таки, о каком же отсутствии музыки может идти речь? Или я чего-то не разобрал, и речь шла о переработке всей музыки? И я должен выслать совсем новый клавир? Но тогда — другой разговор. Пишу Вам и чувствую, что волнуюсь, хотя чего ради? По всем данным, опера не идет. По другим же слухам, ее уже сослали в Филиал. Очевидно, массовые сцены будут купюрованы? Когда у меня был Платон Михайлович и восторженно описывал мне, какой он сценически представляет себе нашу оперу с точки зрения политической значимости тематики, я все время ощущал большой размах, большой план и, следовательно, сцену Большого театра. Но если это мечты, если Б[ольшой] театр не для меня, то ведь тогда, действительно, надо пересмотреть всю оперу и многое переделать в сторону большей экономии массовых сцен, усилить интимно-лирический элемент (или просто его воссоздать), уменьшить число действ[ующих] лиц и т. д., и т. д. Словом, эти слухи о Филиале изнуряют и подтачивают мою творческую энергию едва лишь менее, чем сознание, что опера совсем не пойдет, к чему я все время стараюсь себя приучить. Ну вот пока все. Завтра надеюсь еще написать Вам, получив ноты. А строго говоря, зачем их посылать? Не лучше ли им лежать у меня. Лежит же с декабря клавир в Москве, а «музыка», говорят, «отсутствует»? Приветы В[ашей] супруге, Вам, Мелику. «Кавказский пленник» мой совсем сгинул. Ни в балет, ни в оперу нет хода. Прямо беда. Обнимаю Вас.
Б. Асафьев
Знаете ли книжку Любомирова (П. Г.)[443] «Очерк истории Нижегородского ополчения 1611–1613 гг.» (Петроград, 1917)? Еще любопытные вещи я вычитал о Смутном времени в одной книге 1718 года[444], редактировавшейся, по-видимому, Петром. Вашу сцену с Шереметевым очень ценю как историк. Мокеев, кажется, и у меня получился. Вл. Ив. Мутных не пишу отдельно. Сообщите ему мои соображения и недоумения.
16. М. А. Булгаков — Б. В. Асафьеву. 24 марта 1937 г.
Москва
Дорогой Борис Владимирович!
Обе картины получены в театре.
Одну из них, именно «Кострому», 22-го Мелик играл у меня. Обнимаю Вас и приветствую, это написано блестяще! Как хорош финал — здравствуйте, граждане костромские, славные!!
Знайте, что [...], несмотря на утомление и мрак, я неотрывно слежу за «Мининым» и делаю все для проведения оперы на сцену.
О деталях я Вам сейчас не пишу, потому что эти детали прохождения оперы сейчас будут так или иначе меняться, и я буду информировать Вас по мере того, как они будут устанавливаться прочно.
Но повторяю основное: помните, что для оперы делается все, чтобы она пошла на сцену.
Привет супруге.
Ваш М. Булгаков
17. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 2 апреля 1937 г.
Дорогой Михаил Афанасьевич!
Простите, все не могу засесть написать Вам обстоятельное письмо. Очень измучен «Партизанами». Но, кажется, сейчас это дело двинулось, встало на рельсы. [...] из г. Горького мне прислали запрос о клавире «Минина». Они хотят ставить в будущем сезоне. Посылать? Они пишут, что имеют разрешение от Моск[овского] упр[авления] по дел[ам] иск[усств] на постановку! О самом «Минине» я хотел сказать Вам, что после сочинения сцены в Костроме я убедился еще более, что всякая порча сцены на Лобном месте резонерством только разбавит нарастающий народный подъем, большую эмоц[иональную] волну, кот[орая] стремится теперь отсюда на Кострому, и финал казачьего лагеря к финалу оперы (где я, пожалуй, начинаю сознавать и необходимость каких-то «проводов» народом поляков).
Мутных мне писал, что я обижаю «Филиал», а я в ответ писал, что Филиал прекрасный театр, но ведь характер-то оперы («Минина») и хотя бы хоровая фактура требуют размаха. Значит, надо будет их сжимать? Ну, ладно, будь что будет. Пока же я думаю сесть за казахскую оперу[445] (делать больше нечего, ибо никто со мной ни о чем новом говорить не хочет) и серьезно, очень серьезно, вновь размышляю о шекспировской «Буре» (давнем моем увлечении). Что вы об этом думаете? Во мне разгулялся лиризм, некуда его деть, а если девать, то хочется не в случайное и преходящее. Кроме того, там природа — сочетание неостывшего средневековья с бэконианством и очень мне дорогим мудрым «взглядыванием» в суть вещей, как это было с Верди в «Отелло» и «Фальстафе». Старею, утомляюсь, хочется успеть сделать что-то существенное.
Приветы. Ваш Б. Асафьев.
18. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 15 апреля 1937 г.
[Ленинград]
Дорогой Михаил Афанасьевич! У нас премерзкая «весенняя» непогодица. Туман. Грязь. Меня всего ломает. Наконец-то получил переписанные новые картины. Сегодня. Но надо их проверить и затем буду искать надежной оказии, чтобы послать[446]. Постараюсь скорее выправить, но не ручаюсь за сегодня, п[отому] что мучает грипп (мигрень и проч.). Длительность оперы получается теперь по моим данным 1 час. 50 мин. Неужели мало? Выверю еще раз. Увертюры, программу которой мне предложил Керженцев, я пока писать не буду. Для этого мне надо иметь представление о
