— Кто-нибудь есть в этом доме? — послышался приглушенный женский голос.
Танрэй, хоть и прожила здесь почти год, не знала и не могла знать о хитростях системы вентиляции помещений, что позволяла слышать из подвала все, что происходит наверху.
Он замешкался, еще не уверенный, нужны ли ему сейчас гости, но подумал о Коорэ и, протянув руку, сдвинул заслонку:
— О, сестренка! Что за поздние визиты?
— Поздние? Да сейчас только закат! Ты где, Сетен?
Он вздохнул, скомкал начатую работу:
— Обойди дом, загляни в нишу за дверью кладовой — помнишь, где кладовая?
— Помню. А вы наконец-то навели тут порядок!
— Есть такое. Слушай дальше. Так вот, за дверью кладовой, в стене, есть ниша, в этой нише внимательно присмотрись к полу. Там одна плитка заметно отстает. Убери ее, потяни на себя кольцо — и спускайся!
Со стороны Танрэй возникла пауза. Сетен прикрыл заслонку и фыркнул от смеха.
— Ты в разведке никогда не работал? — переварив услышанное, в конце концов спросила она.
— У каждого человека должно быть убежище. Ты сама найдешь, или тебя встретить?
— Найду, не беспокой ногу!
— Будь там осторожнее — лестница крута.
А ведь правда — еще светло! Он думал, уже совсем ночь… Вот как раз закатный Саэто теперь пробирается лучом точно в маленькое оконце у самого потолка, наполняя мастерскую загадочным золотистым свечением.
Ополоснув руки, Сетен взглянул было на костыли, но сразу же передумал. Не хотелось стоять перед ней, как немощному инвалиду. Терпя боль и хромая, он подошел к лестнице.
Люк наверху открылся, впустив еще один луч.
— Что ты там делаешь? — спросила Танрэй, аккуратно ступая на причудливо изогнутую лестницу.
— Валяю дурака, безусловно.
— Ты невозможен! Тут можно переломать ноги!
— В доме повешенного не говорят о веревке! Не спеши! — он снял с головы почти совсем развязавшуюся и наехавшую на брови холстину, что защищала волосы во время работы.
Придерживаясь за перила и чуть неуклюже, по-утиному переваливаясь из-за мешающего ходьбе уже довольно большого живота, Танрэй встала на предпоследней ступеньке, оглядывая видимую часть его берлоги.
— Ого! А что это всё? — растерялась она.
Сетен протянул ей руку, чтобы помочь спуститься, а потом подал холстину и наклонил голову:
— Послушай, если тебе не трудно, сестренка, подвяжи…
Ее маленькие руки закопошились в волосах, и ему захотелось, млея, потереться о нее затылком и замурлыкать, как эти рыжие тварюшки, которых приволокли из Виэлоро Ормона и Фирэ.
— Я сейчас растаю и растекусь лужей по полу! Управляйся побыстрее, сестренка!
— Ты несносен! Готово!
Он в благодарность поцеловал ее руку и пригласил пройти с основную часть убежища.
— Я ни разу не была здесь…
— Здесь никто не был, кроме меня.
— Святая святых?
— Да нет. Просто никому больше не интересно. Это вроде как черновики непризнанного писателя.
И они вышли в мастерскую. Танрэй замерла и, закрыв рот обеими ладонями, еле слышно простонала:
— О, Природа!
Полные неизъяснимой красы, ее взору предстали скульптуры и статуэтки, которые он, даже не помня этого, ваял в разные годы, чем и спасался в минуты отчаяния, тревоги и уныния, как сейчас, когда сидел и гадал, что там с уехавшими в Тепманору и почему так затягивается миссия.
— Но почему ты прячешь это? Даже не так: как ты смеешь прятать все это?!
— А кому оно нужно, сестренка? Это глина, она едва ли переживет нас с тобой. Это просто мое лекарство.
Танрэй издала возмущенный вскрик, а он, вытянув больную ногу в сторону, сел за круг и качнул педаль здоровой. Заготовка подсохла, ее пришлось смочить. Когда бесформенный комок снова раскрутился, он промокнул пальцы и мягко повел линию, изменяя форму глины. Танрэй, как зачарованная, едва дыша, следила за движениями его рук.
— Безумно красиво! — выдохнула она. — Ты касаешься ее, как… как…
— Я понял, — он усмехнулся, — можешь не продолжать.
— Я не знала, что ты созидатель. И Ал мне ничего не говорил!
— Потому что я запретил ему говорить.
— Почему?
— Потому. Чтобы не выслушивать твои занудные нотации, которые ты читаешь мне сейчас, и я уже жалею, что пустил тебя сюда!
— Значит, там, в галереях комплекса Теснауто…
— Не только я. Там одному было бы не справиться.
— Но… человек с волком…
— Да. Угадала.
И тут она увидела себя, вылепленную из глины. Румянец озарил ее щеки: она наверняка представила, как его руки вот так же скользят по ее податливому мягкому лицу, подбородку, длинной шее, плечам, груди… Скульптура заканчивалась, отображая ее по пояс и была явно недоработана, как будто мастер бросил ее на самом последнем этапе и забыл. Сетен снова ощутил ее магическое влечение — этот проклятый зов попутчицы, притяжение, которого не должно было происходить между ними. Тем более, теперь. Хотя именно теперь она и притягивает сильнее всего, потому что лишь попутчица могла носить под сердцем воплощение «куарт» Коорэ… Как ему опостылела эта путаница! Как надоело все время быть начеку, словно дворовому псу. Он не хочет никаких осложнений, у него есть друг, у друга есть жена — и всё. А еще есть та, которую он любит по-настоящему, и пусть она хоть трижды не попутчица — она его, она с ним и она за него. Больше не нужно ничего. То, что он по юности и глупости считал застарелой болезнью и привычкой, оказалось истинным, и ему было жаль времени, потраченного в идиотских метаниях.
— Тассатио… Значит, это не просто легенда… — проговорила Танрэй, не сводя глаз с глиняной женщины, о существовании которой он давно уже забыл, когда-то побеседовав с нею во время лепки по памяти и найдя для себя ответы, которые в его фантазии якобы произносило творение.
— Это просто легенда! — прервал ее Сетен, не желая, чтобы она развивала эту тему и воображала себе несуществующее. — А вот это, — он обвел руками комнату, — просто жизнь. Не будем путать небесные сферы и навоз под ногами.
— Но зачем эта жертва?! Почему ты — экономист? Ты же талантливейший скульптор! Ты сам поддерживал меня в моей профессии, а чем они различаются по своей направленности?!
Он искоса поглядел на нее — возмущенную, даже негодующую. На лице ее почти не осталось веснушек — они таяли и пропадали с каждым днем. Танрэй похорошела и теперь стала не просто смазливой куколкой, как прежде, а созданием, источающим свой собственный внутренний свет. И Сетену была известна причина этих изменений — она сейчас ворочалась и потягивалась в ее располневшей утробе и время от времени порхала у нее за плечом, словно любуясь своей будущей матерью. Таков был Коорэ. Он не мог иначе, этот чудесный мальчишка, преобразовывавший мир одним лишь присутствием в нем собственной души. Жаль, что Танрэй ничего этого не видела и не знала, а Ормона изводилась от бессилия и навсегда разрушенных надежд…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
