– Ну и умен же ты, сынок! – возразила Цзиньлянь. – Мы, выходит, пой, а вы вдвоем слух свой услаждать будете. Нет, я так не согласна. Пусть и сестрица Ли возьмет инструмент.
– Но она не играет, – возразил Симэнь.
– Ну, пусть берет кастаньеты и отбивает такт, – не унималась Цзиньлянь.
– Вот негодница! Все к чему-нибудь прицепится, – засмеялся Симэнь и велел Чуньмэй принести красные кастаньеты из слоновой кости.
Юйлоу и Цзиньлянь нежными пальцами слегка коснулись струн и запели на мотив «Гуси летят над песками». Сючунь стояла сбоку, помахивая опахалом. Когда спели «Огня Владыка», Симэнь поднес каждой по чарке вина и выпил вместе с ними. Цзиньлянь то и дело подходила к столу, жадно пила ледяную воду, ела охлажденные фрукты.
– Зачем ты столько холодного потребляешь, сестрица? – заметила Юйлоу.
– А что мне холодного бояться? – отвечала Цзиньлянь. – Мне за свою утробу беспокоиться нечего!
Пинъэр то краснела, то бледнела от смущения.
– Что ты болтаешь всякую чепуху? – бросив суровый взгляд в сторону Цзиньлянь, урезонил ее Симэнь.
– Это ты, братец, лишнее болтаешь, – не унималась Цзиньлянь. – А мы, старухи, и носом клюем, а все жуем. Жилу за жилой тянем. Что на нас глядеть?
Пока они пировали, юго-восток заволокла туча, северо-запад затмил туман. Вдали послышались раскаты грома, и пошел проливной дождь, оросивший распустившиеся перед верандой цветы и кусты.
Да,
В усыхающие реки и озераснова шумные вливаются потоки.И гранаты и бамбук нежно-зеленыйосвежились и блестят на солнцепеке.
Дождь скоро перестал. На западе проглянуло солнце, и появилась радуга. В один миг алмазами загорелись капельки дождя, а на дворе повеял свежестью и прохладой вечерний ветерок.
Из дальних покоев появилась Сяоюй и позвала Юйлоу.
– Меня Старшая зовет, – сказала Юйлоу. – У нее еще цветы не готовы. Я пойду, а то она обидится.
– Пойдем вместе, – сказала Пинъэр. – Я тоже хочу поглядеть, какие у нее цветы.
– Погодите, я провожу вас, – сказал Симэнь и протянул Юйлоу арфу. Юйлоу заиграла, Симэнь хлопнул в ладоши, и они вдвоем запели на мотив вступления к «Островку прохлады»:[398]
Дождь долгожданный под вечерПромчался разливистым смехом.Пруд лепестками расцвечен,Грозы замирающей эхо…Тучи рассеялись, стало светлей.Месяц на вымытом сводеБлестит, молодой и беспечный.Лилий ночных полноводьеИспить бы, гуляя неспешно,И погрузиться в затон орхидей.Хором подхватили:Пой, золотая свирель,Мани, сладкозвучная лютня!Веселый, богатый, уютныйПир…За окошком метель.Мир,полный света и счастья,В твоей я чарующей власти.На тот же мотив:В ивах стрекочет цикада,Летит светлячок, ей навстречу.Льется мелодия складно,И сладко баюкает речку,Смолкла богатых домов суета,Шнур светоносный, хрустальный[399]Звездным пунктиром намечен.В бликах любовных растаютПослушные девичьи плечи…Нерасторжимы влюбленных уста!Хором подхватили тот же припев:Пой, золотая свирель,Мани, сладкозвучная лютня!Веселый, богатый, уютныйПир…За окошком метель.Мир,полный света и счастья,В твоей я чарующей власти.На мотив «Вздымается все выше»:На пруду резвятся утки неразлучницы,Млеют лотосы благоуханные.У меня бессмертье не получится —Я мгновения люблю бескрайные.Отдыхать в беседке не наскучит мне!Сад земной, что будит силы тайные,Лучше, чем сады Пэнлая тучные…Хором подхватили:Ветер, ветер, в западных скитаньяхНе гони колеса осени печальной!
С песней незаметно подошли к садовой калитке. Юйлоу отдала лютню Чуньмэй и направилась вместе с Пинъэр в дальние покои.
– Сестрица Мэн! – крикнула Цзиньлянь. – И я с вами, обождите.
Она хотела было идти, но ее удержал Симэнь.
– Хочешь улизнуть, болтушка? – сказал он. – А я и не пущу.
И Симэнь так ее повернул, что она чуть не упала.
– Ишь ты, негодник! – крикнула Цзиньлянь. – До чего рукав вздернул – вся рука напоказ. Вдоволь насмотрелся, мальчик? Я с ними пойду, зачем держишь?
– Мы с тобой здесь у камня посидим. Метнем стрелы в вазу, выпьем чарку-другую.
– Вот чудак! Метать, так пойдем на террасу, – предложила Цзиньлянь. – А сюда и Чуньмэй вина не понесет.
Симэнь послал Чуньмэй. Служанка бросила лютню Цзиньлянь и, недовольная, вышла. Цзиньлянь стала перебирать струны.
– Я от сестрицы Мэн тоже кое-что научилась играть, – сказала она и, сломив ветку цветущего граната, пышно распустившегося после дождя, около самого камня, воткнула ее в волосы сбоку. – Прикрыть хоть себя цветами, а то три дня ношусь – круги под глазами.
Симэнь взял в руки ее лотосы-ножки.
– Жаль мне тебя, а то б я тебе показал, что такое буйство страсти! Замертво слегла бы.
– Ах ты, негодник! Будет уж хвалиться-то! Погоди, только дай лютню убрать. – Цзиньлянь положила лунообразную лютню возле клумбы и продолжала: – Ты уж лучше как-нибудь в другой раз свою мощь покажешь, только не сегодня. Брось зубы мне заговаривать. Ведь только что с Пинъэр сражался. И нечего было ко мне приставать!
– Вот рабское отродье! – возмутился Симэнь. – Знай болтает всякую ерунду. Что у меня с ней было?
– Ни шагу не скрыть тебе, сынок, от бога-хранителя домашнего очага.[400] На что ж, по-твоему, я в доме? Думал, небось, меня обмануть? Пусть, мол, цветы в дальние покои несет, а я с Пинъэр останусь, да?
– Не болтай глупости, болтушка! – сказал Симэнь и, посадив ее в цветы, поцеловал.
Цзиньлянь прильнула к нему, и они слились в страстном поцелуе.
– Назови меня «милый», тогда пощажу, – говорил Симэнь, – помогу встать.
– Мой милый, – шептала она, не заставляя себя долго упрашивать, – тебе другая по душе. Зачем же со мной связываешься?
Да,
Щебечет иволга своей подруге клятвы,Цветы, омытые дождем, лежат помяты.
Они порезвились еще немного.
– Пойдем в Виноградную беседку, там и метнем в вазу стрелы, – предложила Цзиньлянь и, взяв в руки лютню, заиграла конец вступления к мелодии «Островок прохлады»:
Пронесся хоровод —бессонных мыслей рой,Подлунный небосводнад солнечной горой.Бессмертных духов пирв чертогах золотых.Напев небесных лир —стон радостей земныхПусть водные часыуслышат ход времен,Но отзвуком весныбокалов перезвон.Хором подхватили припев:Ветер, ветер, в западных скитаньяхНе гони колеса осени печальной!Заключительная ария:Время – молнии вспышка.Как эта ночь хороша!Ночи и дни – спешат,Горести от излишка.Пир, несмолкающий смех,Милых жемчужные плечи,Песня любви быстротечной…Жизнь создана для утех.
Они шли рядом, плечом к плечу. Обогнули бирюзовый пруд, беседку Роз, обошли Зимородковый павильон и очутились перед Виноградной беседкой. Чудесное это было место!
Только поглядите:
На каменном остове резные перила. Вокруг все в зелени густой, обильной. Тысячи ветвей поникли. Подобно инею покрывают их тяжелые гроздья лиловых плодов. Ароматами осени пахнуло. Будто средь зеленых облаков повисли вышитые пояса. Склонились кисти «дамских пальчиков». В плодах хрустальных горит нефритом сок. Колышутся гроздья зеленых перлов. На золотых рамах сверкает изумрудный нектар. То из Западных земель[401] породы, таящие нектарного ключа редчайший аромат. Тут в самом деле диковинки-цветы всех четырех сезонов года. А свежий ветерок и лунное сиянье ни за какие деньги не купить.
В Виноградной беседке стояли четыре прохладных табурета и ваза сбоку. Цзиньлянь отставила в сторону лютню и только хотела было метнуть в вазу стрелу, как вдали показались Чуньмэй и Цюцзюй. Первая несла вино, а вторая – коробку яств, на которой стояла чаша с охлажденными фруктами.
– Ты ведь ушла такая недовольная, – заметила Цзиньлянь. – Все-таки принесла, что тебя просили.
– Где я вас только не разыскивала, – проговорила Чуньмэй. – Никак не думала, что вы тут окажетесь.
Цюцзюй поставила коробку. Симэнь открыл ее и увидел внутри восемь отделений. В каждом лежали изысканные кушанья и плоды: в одном – маринованные гусиные потроха, в другом – нарезанное тонкими ломтиками мясо, в третьем – серебрянка в коричном соусе, далее – рубленая провяленная цыплячья грудка, свежие зерна лотоса, молодые орехи, свежие чилимы и каштаны. Тут же стоял серебряный кувшинчик виноградного вина, изящные золотые чарочки-лотосы, лежали две пары палочек слоновой кости. Симэнь поставил коробку на стол, а сам сел напротив Цзиньлянь.
