— Надеюсь, они не задержатся надолго.
— Конечно. Видимо, мистер Смит захотел перемолвиться с епископом парой слов. Вот что: я скажу шоферу, чтобы он ждал в конце того коридора, где мы сели в лифт. Это личный вход архиепископа. Вы сэкономите минут десять.
— Вы очень любезны.
— Так что если у мистера Смита лежит что-то на душе, не будем торопить его. Я пойду позвоню.
Бун вышел.
— Джубал, — сказала Джил, — мне это не нравится. Мне кажется, нас очень ловко обошли, чтобы оставить Майка наедине с Дигби.
— Само собой.
— Они не имеют права! Я сейчас ворвусь к ним и скажу Майку, что нам пора идти.
— Успокойся, — ответил Джубал. — Ты ведешь себя, словно перепуганная курица. Если Дигби намерен перетянуть Майка на свою сторону, кончится это тем, что Майк перетянет его на свою. Идеи Майка трудно поколебать.
— И все равно… мне это не нравится.
— Успокойся. Пожуй вон чего-нибудь.
— Я не голодна.
— Если я не буду есть на дармовщину, меня выгонят из писателей. — Он водрузил изрядный кус вирджинского окорока на ломоть хлеба с маслом, добавил того-другого-третьего и откусил от этого шаткого сооружения.
Прошло десять минут. Бун не вернулся.
— Джубал, я намерена вытащить Майка отсюда, — решительно объявила Джил.
— Валяй.
Она подергала дверную ручку.
— Дверь заперта.
— Я так и думал.
— Что нам делать? Сломать ее?
Джубал оглядел дверь.
— М-м… С тараном и десятком крепких ребят я бы попробовал. Джил, эта дверь годится для банковского подвала.
— Что же нам делать?
— Стучи, если хочешь. А я посмотрю, где там Бун.
Когда Джубал выглянул в коридор, он увидел, что сенатор возвращается.
— Прошу прощения, — сказав тот, — пришлось посылать херувима за вашим шофером. Он был в Комнате Счастья, перекусывал.
* * *
— Сенатор, — заявил Джубал, — нам пора идти. Не будете ли вы так любезны сказать об этом епископу Дигби?
На лице Буна отразилось смятение.
— Я мог бы позвонить, если вы так настаиваете. Но я не могу войти туда во время приватной беседы.
— Так позвоните.
Открывшаяся дверь вывела Буна из неловкого положения. На пороге появился Майк. Джил увидела его лицо и воскликнула:
— Майк! Ты в порядке?
— Да, Джил.
— Я скажу архиепископу, что вы уходите, — сказал Бун и вышел. И сразу же вернулся. — Он ушел, — сообщил он. — Там есть дверь в его кабинет. — Бун улыбнулся. — Подобно кошкам и кухаркам, архиепископ входит без предупреждения. Это шутка. Он сказал, что «до свидания» ничего не прибавит к счастью. Не обижайтесь.
— Мы не обижаемся. Спасибо вам за самое интересное событие в моей жизни. Нет-нет, не беспокойтесь; мы сами найдем дорогу.
Глава 24
Лишь только «грейхаунд» взмыл в воздух, Джубал спросил:
— Майк, что ты думаешь об этом?
Майк задумался.
— Я не грокнул.
— Не только ты, сынок. Что такое говорил тебе епископ?
Майк помолчал некоторое время.
— Мой брат Джубал, я должен все обдумать, пока не грокну.
— Тогда думай.
Джил вмешалась в разговор:
— Джубал, как они не загремят со всем этим?
— С чем?
— Со всем. Это же не церковь, это сумасшедший дом.
— Нет, Джил. Это церковь… и логический эклектизм нашего времени.
— Что?
— Новое Откровение — старый фокус. Не Фостер и не Дигби ее придумали. Они просто слепили из кусков лакомую приманку, подмазали ее кое-где и пустили в дело. И какое дело! Меня тревожит, что я вполне могу дожить до того времени, когда эта штука станет обязательной для всех.
— О нет!
— О да. Гитлер начинал с меньшего, а все, что у него было, это ненависть. Счастьем торговать гораздо выгоднее. Я знаю, я сам из той же шайки, как напомнил мне Дигби. — Джубал поморщился. — Я должен был съездить ему по физиономии, а вместо этого расплылся в улыбке. Вот почему я боюсь его. Он умен. Он знает, что людям надо. Счастье. Мир слишком долго боялся греха. Теперь Дигби говорит, что бояться ничего не надо ни в этой жизни, ни после, и что бог повелевает всем быть счастливыми. День за днем он твердит: «Ничего не бойтесь, будьте счастливы».
— Так это же хорошо, — возразила Джил. — Он работает изо всех сил, вот только…
— Вздор! Он играет изо всех сил.
— Нет, у меня сложилось впечатление, что он действительно предан своей идее, что он пожертвовал ради…
— Вздор, я сказал. Джил, из всей чепухи, иже еси в нашем мире, альтруизм хуже всего. Люди все время делают лишь то, что хотят. Если они страдают при необходимости выбора — если выбор выглядит как «жертвенность» — можешь быть уверена, что это не более благородно, чем неудобство, вызванное жалостью… необходимостью выбора одной вещи, когда не можешь получить обе. Простой человек страдает всякий раз, когда он должен выбирать, потратить ли ему доллар на пиво или же отложить для детей, подниматься ли рано утром или потерять работу. Но он всегда выбирает либо меньшее зло, либо большее удовольствие. Негодяй и святой делают в конечном счете одинаковый выбор. Как Дигби. Святой или негодяй, он никак не суетливый дурак.
— Кто же он все-таки, Джубал?
— А разве есть разница?
— О, Джубал, ваш цинизм — поза! Конечно, разница есть.
— М-м… да, есть. Надеюсь, что он негодяй… потому что святой причинит в десять раз больше зла. Подумай хорошенько, и сама поймешь. Можешь называть это цинизмом… как будто это слово доказывает неправоту! Джил, что, собственно, тебе не нравится в их службах?
— Ну… все. Не скажете же вы, что это — богослужение!
— Хочешь сказать, что в Маленькой Коричневой Церкви, которую ты посещала девочкой, все делалось по-другому? Взгляни на вещи трезво, Джил. У Святого Петра тоже делают не то, что тебе нравится. И в Мекке.
— Да, но… Нигде не делают такого! Змеиные танцы… игральные автоматы… даже бар! Это просто непристойно!
— Я считаю, что храмовая проституция — это не так уж и непристойно.
— Фу!
— Я полагаю, что зверь с двумя спинами так же комичен во время служения богу, как и при других обстоятельствах. Что же касается змеиных танцев… Ты когда-нибудь видала службы трясунов? Я тоже ни разу. Церковь, ставящая препоны влечению полов, не сможет протянуть долго. Однако пляски во славу бога имеют древнюю историю. Им не обязательно быть артистичными — трясунам в жизни не видать Большого Театра, им достаточно простого энтузиазма. Не находишь же ты индийские танцы дождя непочтительными?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
