– Король Дании, – сказал Эссекс, – приказал отправить Его Высочество на датском судне, хотя сперва собирались прислать за ним «Короля Карла». Окончательное решение еще не принято, но само путешествие займет несколько недель.
– Он добирался до Дании шесть недель, – напомнила Эссексу Фрэнсис.
Трудно представить себе это, но из-за всевозможных проволочек траурное судно прибыло из Дании только в сентябре. В начале августа Хеншау сообщил, что оно готовится к отплытию, и когда Фрэнсис узнала, что судно должно прийти в Грейвсенд, она решила отправиться туда.
Фрэнсис была мужественным человеком, ее не сломили даже месяцы горя и уединения, и сейчас ей понадобилось все ее умение владеть собой.
Стоя на берегу во вдовьем траурном платье, окруженная друзьями и высокопоставленными государственными деятелями, посланными министром иностранных дел и королем, она напряженно рассматривала судно в траурном убранстве, которое привезло на родину тело Чрезвычайного посла Его Величества короля Великобритании.
Несмотря на переживаемое ею горе, Фрэнсис подумала о том, что Леннокс, который любил пышные зрелища и церемонии, был бы польщен великолепием своих запоздалых похорон. Позднее Фрэнсис узнала, что по приказу Карла тело Леннокса должно быть предано земле с почестями, которые обычно оказывались членам королевской фамилии. Одаренный богатым воображением, Карл решил, что Леннокс вполне заслужил эту честь и был бы доволен, к тому же это поможет Фрэнсис справиться с ее горем. Карл оказался прав, потому что, по его собственным словам, смерть его кузена – большая потеря для страны, которой он служил.
Ничто не могло бы наполнить сердце Фрэнсис большей гордостью, чем приказ Карла похоронить Леннокса в Вестминстерском аббатстве. Именно там осенним вечером, при свете сотен свечей, прорезавших мрак, царивший под сводами старого здания, тело Леннокса было предано земле. Едва ли кто-нибудь из знати не принял участие в этой скорбной процедуре; отдать последний долг Ленноксу пришли и рыцари Ордена Подвязки в высоких воротниках.
Любопытные глаза рассматривали Фрэнсис, и она не могла не чувствовать этого. Мстительный Букингем, конечно же, испытывает радость, потому что Фрэнсис так и не простила его. Но разве могло это трогать ее?
Глава Геральдической палаты Ордена Подвязки перечислял титулы покойного, но Фрэнсис слышала совсем другое: в ее душе звучали стихи о бренности жизни, о том, что все живое превращается в прах, которые она когда-то читала и запомнила.
Когда все закончилось, герцогиня Букингемская, которая, в отличие от своего супруга, любила Фрэнсис и сочувствовала ей, вместе с другими друзьями проводила ее в Павильон и осталась там на ночь.
Карл был очень внимателен к Фрэнсис и ласков. Он приказал, чтобы все вещи Леннокса были привезены из Дании и возвращены ей. Кроме того, в качестве подарка она получила золотое блюдо, которое хранилось в английском посольстве в Дании.
И это был только первый подарок, который получила Фрэнсис.
Король Дании прислал ей собственный миниатюрный портрет, украшенный бриллиантами, которые он предполагал подарить Ленноксу по завершении его миссии. Карл принял капитана датского траурного судна и вручил ему от своего имени золотую цепь и медаль, а от имени Фрэнсис, которая была не совсем здорова, – красивый, нарядный пояс и золотой меч.
Все, кто любили Фрэнсис, пытались напомнить ей, что она молода и должна вернуться к жизни, что она по-прежнему прекрасна и что природа наделила ее бесценным даром – жизнерадостностью.
– Разве не это было бы самым большим его желанием? – спросила у нее королева во время первой встречи после похорон.
– О мадам, откуда я знаю? Он никогда не думал о смерти, – ответила Фрэнсис.
– Моя дорогая Фрэнсис, мне кажется, он думал об этом. Потому и сделал все, чтобы обеспечить вас. Если бы Леннокс не сделал необходимых распоряжений, Кобхемхолл отошел бы к его сестре, а теперь он остается вашим.
– И это вызвало ее негодование, – ответила Фрэнсис. – У нее хватило дерзости написать милорду Эссексу, что она опасается за дом и за парк, которые уже сильно пострадали от того, что мы сделали и что я могу продолжать разрушать их Я не собираюсь ничего больше делать. Пусть все остается, как есть. Нужно рассчитаться с долгами.
– Меня это тоже волнует, – сказала Екатерина. – Но у вас хватит денег, чтобы не нуждаться ни в чем, дорогая Фрэнсис. Король сам позаботится об этом. Он считает – и в этом он совершенно прав, – что он обязан вам жизнью. Так же, как если бы герцог погиб на поле битвы.
– Он говорил мне… – ответила Фрэнсис. – Может быть, это и не совсем так… Но я точно знаю, что Леннокс был горд и счастлив, когда получил возможность послужить Его Величеству. Хотя они такие разные…
– И вам не следует прятаться в Кобхеме, – настаивала королева. – Здесь вы нужны ничуть не меньше, чем там, вы слишком молоды, чтобы заточить себя там в одиночестве.
– Я не уверена, что смогу жить в одиночестве после всего, что мне пришлось пережить, – призналась Фрэнсис, которая впервые за все это время попыталась улыбнуться. – Я совсем не плачущая горлица по своему характеру.
– Плачущая горлица? – переспросила удивленная королева и к своей радости услышала знакомый смех Фрэнсис.
– Это были стихи, написанные к похоронам моего супруга, – объяснила она. – Понятия не имею, кто их автор. Но их продавали на улицах Лондона, и одна из моих горничных купила экземпляр. Она находит их очень трогательными. Думая, что это доставит мне удовольствие, она отдала их мне. Это очень плохие стихи, я не могла их запомнить, но там говорится примерно так: оставьте ее в покое, пусть горлица плачет в одиночестве. И что-то про взгляд, исполненный ненависти, и про грудь, которая похожа на птицу в гнезде… Наверное, король посмеялся бы от души…
– Я должна сказать ему об этом, – улыбнулась Екатерина. – Прекрасно, если можно и вздыхать о прошлом, и смеяться. Карл умеет это делать. Даже когда он вспоминает свою незабвенную сестру, он смеется иногда, потому что ему на ум приходят разные смешные слова, которые она говорила. Нужно стараться помнить счастливое время.
– Вся наша совместная жизнь была счастливой, – сказала Фрэнсис. – Я была счастлива и благодарна судьбе за то, что я это понимала. Но это было так недолго. Для меня невыносима мысль о том, что это был сон, и когда я умру, никто не будет вспоминать о нем. Если бы у меня был сын, все было бы по-другому…
– Никто не может понять ваших сожалений лучше, чем я, – ответила ей королева.
Однако, по мере того как проходило время, мысль о том, чтобы сохранить память о Ленноксе для грядущих поколений, стала для Фрэнсис навязчивой идеей.
