крестьянство было социальной опорой абсолютизма. После трех с половиной часового разбирательства Аврех так своих «ошибок» и не признал и получил строгое указание от партийного бюро. В былые времена Авреху несомненно было бы приписано обвинение в троцкизме или еще в чем-нибудь, и его бы выбросили из партии. Но теперь он получил даже не взыскание, а лишь строгое указание. И все же этот случай довольно показательный для атмосферы, которая царит в общественных науках. В области истории она не так сгущена, как у социологов и философов, где моральное истребление мыслящих людей происходит безостановочно.
Пока происходили все эти события и я отбивал то одну, то другую атаку, моя книга «1941, 22 июня» жила своей собственной книжной жизнью. В 1968 — 1970 годах появились ее издания во Франции, Австрии, Югославии и в Соединенных Штатах Америки. Об этом мне хочется рассказать подробнее. Однажды — дело было в 1968 году — один мой добрый знакомый, многолетний сотрудник библиотеки Академии наук СССР обратил мое внимание на рекламное объявление в одном из номеров лондонского «Таймс литерери сапплемент», в нем сообщалось о выходе в Соединенных Штатах книги некоего Владимира Петрова «Советские историки и германское вторжение 22 июня 1941 года», в которой содержится полный перевод известной книги советского историка Некрича «1941, 22 июня». В анонсе указывалось, что о судьбе автора книги «ничего не известно». Прочтя это, я посмеялся. Книгу я долго не мог достать. Наконец я получил ее в подарок от одного моего западного коллеги в августе 1970 года на Всемирном конгрессе исторических наук в Москве. Каково было мое удивление и негодование, когда я увидел, что автором книги является Владимир Петров, но почти весь текст принадлежит мне. Петров же сделал перевод книги на английский язык и комментарий к ней. Я был далеко от США и в таком сложном положении, что затевать тяжбу просто безнадежно. Спустя год-два до меня дошли сообщения, что некоторые зарубежные историки возмущены поступком Петрова. Это несколько ободрило меня, и в 1974 году я отправил два письма в США — одно директору Института китайско-советских исследований университета Джорджа Вашингтона. Этот институт субсидировал издание книги Петрова. Другое — аналогичное по содержанию — я отправил директору издательства Саус Кэролайна Юниверсити Пресс, опубликовавшего «книгу Петрова». Ответ пришел настолько быстро, что я был просто ошеломлен и даже подумал, что, может быть, в Советском Союзе отменена цензура! Но ответ был ни от директора Института, ни от директора издательства, а от самого Петрова! Меня это очень удивило. Ведь я не обращался к Петрову. Ответ был, с моей точки зрения, совершенно неудовлетворительным. Я решил не отвечать Петрову и ничего больше не предпринимать. Сделал я это потому, что быстрота, с которой произошел обмен письмами, показалась мне подозрительной: за 11 дней мое письмо и ответ совершили круг. Было похоже, что кто-то заинтересован в том, чтобы создать из этой истории какой-то инцидент и погреть на этом руки. Не желая быть втянутым в игру за чуждые мне интересы, я решил отложить все это дело с «книгой Петрова» до более подходящего времени. И оказался прав. Спустя несколько месяцев ко мне подошел один из сотрудников института, который по моим предположениям был связан с советскими учреждениями явно не научного характера. Он спросил меня, знаю ли я, что Петров издал мою книгу под своим именем и что я намерен предпринимать. Из его слов я заключил, что моя переписка по этому поводу для него не является секретом и ответил ему, что решил пока оставить дело так, как оно есть. Между прочим, он рассказал мне, что Петров проделал точно такую же штуку, как с моей книгой, с книгами двух других советских авторов...
Всемирный конгресс историков в Москве был для меня знаменательным не только потому, что мне привезли «книгу Петрова», но прежде всего потому, что меня не хотели допустить на этот конгресс. Западный читатель не должен удивляться этому. Независимо от устава конгресса — а устав гласит, что в конгрессе имеет право принять участие любой профессиональный историк, — вопрос об участии советских историков решается персонально на уровне отделения исторических наук и Национального комитета советских ученых, а весь список утверждается отделом науки ЦК КПСС. 12 августа 1970 года заведующий сектором истории Великобритании, сам очень хороший историк и порядочный человек, Николай Александрович Ерофеев передал мне указание директора Института всеобщей истории академика Жукова, чтобы я на конгрессе не появлялся, так как — передаю слова Жукова дословно — «это может увести конгресс в сторону от намеченной программы его работы». Я был обозлен, но в то же время не мог не рассмеяться, какое же преувеличенное значение моей особе придают начальники от науки. Одновременно я узнал, что из списка делегатов на конгресс вычеркнуты весьма уважаемые историки М. С. Альперович, М. Я. Гефтер и другие. Реагировал я немедленно и очень решительно. В тот же день я направил письма аналогичного содержания Жукову и президенту конгресса академику Губеру.
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ
НАЦИОНАЛЬНОГО КОМИТЕТА ИСТОРИКОВ СССР, ПРЕЗИДЕНТУ XIII МЕЖДУНАРОДНОГО КОНГРЕССА ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК академику А. А. ГУБЕРУ
Глубокоуважаемый Александр Андреевич!
Как официально сообщил мне сегодня зав. сектором истории Великобритании Института всеобщей истории АН СССР Н. А. Ерофеев, мне отказано в присутствии на заседаниях XIII международного конгресса исторических наук.
Полагаю, что любому профессиональному историку полезно принять участие в конгрессе, поскольку это дает возможность лучше ориентироваться в проблемах, находящихся в центре внимания мировой исторической науки. Это относится также и ко мне, так как уже в течение двадцати лет я занимаюсь исследовательской работой.
Считаю решение не допускать меня на конгресс неправильным, находящимся в противоречии со статусом Международного конгресса и являющимся фактически актом дискриминации.
Убедительно прошу Вас пересмотреть это решение и дать мне возможность участвовать в работе конгресса наравне с сотнями других советских историков.
Письмо аналогичного содержания направлено мною директору Института всеобщей истории АН СССР академику Е. М. Жукову.
(А. М. Некрич) доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР
12 августа 1970 г.
Одновременно я поставил в известность о случившемся некоторых моих западных коллег, и на традиционном коктейле один из них спросил Губера, правда ли, что Некричу запрещено появляться на конгрессе. Губер решительно это отрицал.
Через два дня Губер пригласил меня в бюро отделения и вручил мне приглашение. Но билет был все же не делегатский, а гостевой. Таким образом, это все равно было нарушением Устава конгресса, но я решил,
