Потому спрашиваю, что ему помешало выполнить задуманное, с виду он не производит впечатление робкого субьекта.
— Жена с дочкой. И друзья. Тяжело было — как никогда раньше. Я был уверен, что уйдет от меня. Она у меня красавица — пояснил мне калека и продолжил — а она не ушла. Мне после этого стыдно стало. Я-то их бросить никак не мог. Ну а други помогли найти новую работу. Семью ж кормить надо.
— Ну это да. Тут главное, чтоб был якорь. Который в жизни держит. Ну и чтоб было ради кого жить. Это-то я знаю! Незадолго до Беды я своего однокашника встретил. Он еще похвастал, что в телевизоре его покажут, вот как раз на эту тему.
— Он что, тоже безногий? — хмыкает блондин, но явно заинтересованно.
— Не, он лекарь, у Федорова в клинике работал. Офтальмохирург. Вел прием — а к нему женщина заплаканная заходит. Глаза явно здоровы, непонятно что нужно. И оказывается, что у нее сын работал в поисковом отряде — собирали останки красноармейцев, ну и подорвался на немецкой минометке. Сам в общем виноват, но об этом говорить без толку.
— Это как — лопатой ткнул или наступил — уточняет калека. А я отмечаю про себя, что у него явно есть навык набивания ленты патронами.
— Нет. У них в отряде были несовершеннолетние шалопаи, закатили минометку в костер, а он как увидел — хотел ее из огня выкатить, да не успел. Только и заметил, что красный корпус мины мелкими трещинками моментально пошел, словно сеточкой покрылся — и все. Его не так чтоб сильно поранило, а вот глаза выхлестнуло непоправимо. А он художник, представляешь, да еще и успешный был. Ему без глаз — вилы. И жена тут же ушла. Вот он матери и заявил, что ему жить незачем, если видеть не будет. А парень упертый, что сказал — то и сделает. Ну а матери-то каково — вырастила одна красавца парня, все у него складывалось отлично — и такая катастрофа. Вот она и возила его по клиникам. А ответ везде одинаковый — зрение при таком поражении не восстановить. А сын в депрессии глубочайшей, жить не хочет. Мать его и привезла в Федоровскую клинику, как в последнюю инстанцию. И все врачу выложила. Самое кислое было то, что она сыну наплела семь бочек арестантов, сгоряча придумав по аналогии с зубным протезированием, что ему могут коронки поставить, а это дичь несусветная…
— Это даже я понимаю — улыбается красавец.
— Ну дык! В общем — помочь нечем. Но мать уверена — если сын немного обвыкнется с новыми реалиями — то затею с самоубийством бросит. Он сильный. Надо протянуть время. Время лечит. Ну мой однокашник и устроил этому парню три дня консультаций — вплоть до руководства клиники, водил его по кабинетам. Что характерно — все в положение вошли, хоть и пеняли ему, что коронки — это ж чушь несусветная. Он отбрехивался, что не сам придумал. Замотали парня совсем, но сошлись на том, что пока острый посттравматический период — оперировать рано, надо добиться стабилизации процесса. Парень поверил, да мне кажется и любой бы поверил, когда в такой клинике уверенно спецы такое утверждают.
— И что дальше? — интересуется инвалид.
— А дальше вишь про слепого художника, который делает великолепные картины-аппликации, телевидение сподобилось передачу снять. Ну и офтальмолога попросили участие принять, однокашника моего.
— Обманули, значит, слепого беднягу — ехидничает блондин.
— Вообще-то нет. В то время как раз были серьезные прорывы в плане замены глаза видеопротезом. Мне приятель рассказывал, что и у япов и у немцев оно вот-вот могло получиться. Но Советский союз не вовремя развалился.
— Вот тут ты что-то плетешь, как твой приятель тому слепому пациенту. Лечишь, одним словом — уверенно говорит внимательно слушавший инвалид.
— Нет. Пока государства готовились к возможной Большой Войне разработки протезирования были важным направлением — если война, то инвалидов много, да еще молодых, надо их максимально реабилитировать, чтоб сами себе обеспечивали и не отнимали ресурсы, наоборот чтоб могли еще и работать. А если войны не ожидается, то и притока инвалидов не будет и государствам на эту проблему — тьфу и растереть. Нехай калеки сами исследованиями занимаются. Так что продержись СССР еще десяток лет — вполне бы были киборгпротезы. Те же бионические протезы конечностей ты ж видел?
— Мои такие… были — хмурится инвалид.
— Ну вот видишь. Глаз штука сложная, но наработки имелись. Просто сейчас куда выгоднее фикцией — СПИДом заниматься.
— Вот и дозанимались до такого похабства — совсем насупившись бурчит напарник. И тут же встрепенувшись тихо, совершенно другим тоном заявляет:
— У нас гости!
На изображении видеокамеры, что с фасада видно подъехавший джип — если не ошибаюсь «Судзуки-Самурай», что лично меня радует, потому как джип четырехместный, маленький. Он резко тормозит, чуть не воткнувшись в ограду, даже дает юза боком, из него ловко выпрыгивает женская фигурка и споро бежит к парадной двери, появляясь теперь на изобржении второй видеокамеры.
— Одна? — спрашиваю я.
— Ага. Наверное — Нелли — хищно ухмыляется напарник, устремляясь на лестницу. Я успеваю его обогнать и по возможности бесшумно скатываюсь вниз. К моему удивлению блондин ловко и тихо съезжает по перилам, легко забросив на них свое крепкое тело. Явно навык отработан. А нас в школе за такое ругали.
— Боня! Клайд! Тупые уроды, глушня хренова, чего не отвечаете! Давайте скорее, тайм ту гет аут! Назгул, ты тоже тут? Старая дура, открывай! Черт, как тебя там! Да открывайте же! — орет за дверьми звонкий девичий голосок, а на дверь сыплются тяжелые удары — наверное ногой пинает.
Блондин устраивается рядом с тяжелым старинным стулом, на котором сидела запертая ныне в чулане тетеха при моем тут появлении. Я тяну автомат, но красавец отрицательно мотает башкой и я ограничиваюсь пистолетом. Кивок, показывает глазами на дверь. Я аккуратно щелкаю замком, открывая ее на себя и отхожу, прикрываясь дверным полотном. Девчонка — судя по голосу ей и двадцати нет, продолжая ругаться во всю глотку, влетает в холл, одновременно стягивая с головы странноватый элегантный шлем, а я захлопываю дверь за ее спиной. Птичка в клетке. Она слишком поздно понимает, что тут все как-то не так, не надо бы ей шлем с башки тянуть, да еще и солнечно там за дверью. А тут полумрак. Глазки-то и не адаптировались сразу.
— Встать на коленки, не дергаться, стреляю без предупреждения, тогда будешь живой и целой — отчетливо говорю ей, как меня учили.
Она с секунду смотрит на меня, неожиданно широко и дружелюбно улыбается. Сверкнув отличными белыми зубами радостно говорит:
— Но проблем!
А дальше все происходит настолько стремительно, что мне даже трудно восстановить последовательность событий. Может быть удар по башке так подействовал, может и впрямь все произошло слишком быстро, но я как-то немного замешкался, честно признаюсь. Потому, наверное, и пропустил брошенный в меня девчонкой шлем, только и успел отшатнуться вбок, но по каске мне прилетело сильно, дальше собрался было стрелять, но девчонка куда-то делась, а потом я сообразил, что она стремительно метнулась к стене, взбежала по ней вертикально вверх и выдала роскошное обратное сальто уже успев выхватить пистолет. Только вот вместо ловкого приземления у нее получился тяжелый и гулкий удар затылком и плечами об пол, а мимо меня прокувыркался, крутясь несуразно по полу, тот самый стул, который стоял рядом в инвалидом. До меня доходит, что калека ловким винтом вкрутил мебель аккурат под ноги приземлявшейся девчонке. Выстрелить она все же успела, только скорее всего просто от неожиданного удара об пол палец дернулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
