— Ого! — говорю. — Вот так встреча. Палмер, Санди Палмер!.. Смотрю, лейтенант слегка подрастерялся, не догоняет… Ну, я ему напомнил школу нашу, что мы в параллельных классах учились… Вспомнил, куда он денется. И, надо сказать, тоже обрадовался. И тоже в первый момент. А дальше нас обоих слегка проняло состояние взаимной неловкости: я за пьянчугу отца приехал хлопотать, а он — начальник, а может даже и замначальника обычного грязного районного оделения полиции, пьянчуг отлавливает… Так что нам с ним нет никакого смысла друг перед другом пыжиться, а надо без лишних формальностей восстановить и использовать былую дружбу. Дружбы как таковой не было, но мы никогда не враждовали, друг друга в лицо признали, на одних и тех же телок на танцах зарились… Да неужели не договоримся по-доброму?
Все вышло как по писаному, услуги Карла вовсе не понадобились и мы с Санди дружными кивками позволили ему смотаться по другим своим делам.
Отец выглядел ужасно: весь провонял черт знает чем, видно что побит, глаза пустые и почти мертвые… Это мой отец, весь в отрепьях, беззубый, седые лохмы клочьями. Немытый.
У них, в тридцать первом отделении, проблема наклюнулась: надо срочно искать виновных в «глухом» ограблении, срочно дело закрывать, чтобы районные показатели к празднику не полетели вниз; сроки жесткие, и фигурантов выбирать не приходится. Но, как я понимаю, «синяков» у них полно в округе, места бездефицитные, так что — заменят, без проблем.
Дружба дружбой, а Сэнди я все-таки сунул пятисотку, да патрульному сотнягу. Патрульному я мог бы и не давать, тем более, что этот шакал, похоже, бате моему приложил между рог, но… Мало ли, что… Ну, на всякий случай. Пусть кто-то где-то из стражей порядка будет слегка прикормлен. Не он — другой бы ударил, все они одинаковые.
Распрощались мы с блюстителями закона и уличной нравственности, да и покинули помещение. Что делать дальше, Господи, Боже мой? Не очень-то я и рассчитываю на помощь Всевышнего, не сказать, чтобы и верил в него горячо, но вот — упоминаю всуе. Надо предка домой завезти, да отмыть, да переодеть, да покормить… Что я еще могу? Не у себя же поселять? Матушку мою Шонна уважает, хотя и без тепла в душе, а папашу — всегда терпеть не могла и никогда этого от меня не скрывала. Но здесь — особый случай, она меня должна понять, тем более, что все мое семейство сейчас вне дома, в гостях у ее родителей… Не будет он у нас жить, это не обсуждается, но завернуть домой к нам, просто навестить, никому не мешая… Короче, поехали, там разберемся.
— Тебе куда? Не возражаешь, я включу музыку? — врубаю кассету с Роллингами и, пока они страдают по Анджеле Дэвис, а папаша мой собирается с нелегкими мыслями, делаю ему предложение зайти ко мне в гости… Честно говоря, я был абсолютно уверен в двух вещах: что мне предельно не хочется везти его к себе домой, и что он поломается и согласится. Только наполовину угадал: заупрямился батя намертво, ни в какую! Естественно, чем больше он упирался, тем сильнее пронимал меня стыд за собственную черствость и жлобство. Лучше бы я втихомолку досадовал и чертыхался на его согласие, чем вот так… Уперся, да, и потребовал его высадить. Что я мог сделать в этой ситуации? Ну, высадил посреди Морского шоссе, у Островов. Где он тут живет — черт его знает… В таком виде он и двухсот метров не пройдет, полиция вновь подберет. Хотя… Поживиться с него нечем, вроде и не пьяный, разве что перегаром от него… И сунул я ему сотню, насильно запихнул, можно сказать… Я бы и больше дал, но кроме сотен были у меня две пятисотенных, «пятихатку» же ему давать — опять я зажлобился… И не в жадности одной дело, а как бы… не в толк давать такие суммы такому человеку. Сотню-то он так-сяк еще переварит в привычном для себя образе жизни, а с пятисотенной — обязательно нарвется на неприятности, хотя бы и при размене…
Я нажал на газ, утешая себя мыслями о собственной «хорошести», а сам приспустил окошко до упора, чтобы салон в моторе как следует проветрился… Еду и думаю: рассказывать Шонне о сегодняшнем «приключении», или не стоит?
И так мне вдруг не понравились мои мысли и сомнения — хоть в морду себя бей! С родным отцом общаюсь — хомячу, крою какие-то хитрости, талеры экономлю, перед Шонной отмазы планирую, вместо того, чтобы от сердца к сердцу поведать то, что накопилось, не скрывая и не приукрашивая. Разве так можно? Я же не на работе — притворяться чтобы да кривляться. В висках гудит, в кончиках пальцев потрескивает — дурной знак для моего ва. А бензин совсем уже на нуле, и я сворачиваю к первой же заправке, хотя «фибойловский» бензин вот уже неделю как недолюбливаю за его хромое октановое число: моему «вольвику» «барса» подавай, или «полиневию».
На мою удачу подвалили вслед за мной к стойке оплаты два полупьяных мужичка из гангстерованных, типичные, с модными татуировками на открытых предплечьях, с золотыми цепями на гладких шеях… Рожи нахальные, бицепсы внушительные… Таких и трезвых испугаешься. Я никого из них не пихал, взглядами не подначивал, ничем или почти ничем не провоцировал. Но стоило одному из них «алекнуть» с матюгами, что я недостаточно быстро сдачу из блюдечка забираю, так я уж перестал далее сдерживаться. Но и словам воли не дал, что толку — хамство плодить? Хам — это тот же эксгибиционист, только высовывает язык вместо гениталиев. Если же вы в ответ достанете свой — окружающие могут принять вашу дискуссию за групповик. Эта заправка не моя привычная, место глухое, лягавых не видать… Гляжу в блюдце — вся сдача медяками и никелем. Мелочью можно набрать любую сумму, любую купюру — и талер, и сто, и тысячу. Но попробуйте швырнуть попеременно то и это кому-нибудь в лицо — и вы увидите разницу. Короче, я мелочь из блюдечка выплеснул на ближайшую харю и в десять с небольшим секунд положил каждого в глубокий нокаут.
— Ты чем-то недоволен? — опять к стойке подхожу. Но паренек за кассой просто молодцом держится: отреагировал спокойно и совершенно нейтрально.
— Нет, все нормально. Только шумно.
Смотрю — ни к телефону, ни к кнопке не тянется. Чувак с заправки — сквозь витрину бдительно таращится, но тоже никаких суетливых движений из себя не выпускает…
— За шум извини. На, вели за ними прибрать, когда очнутся. И объясни им, если захочешь, что нельзя за руль в пьяном виде.
Положил я со сдачи сотенную на стойку — и парнишка благодарно улыбнулся мне на прощание. Еще бы: тут ему и зрелище, и калорийная халява. Да еще и мелочь с пола подметет в свою пользу, наверняка он и за уборщика, когда посетителей не густо.
У парней «кадильник», кадиллак в просторечии: точно — гангстера из сопливых. За рулем у них никого, значит оба и зашли внутрь, отлить, вероятно… Наверняка начнут выяснять у заправщиков номер моего мотора, но те, как правило, ребята тертые и подобных глупостей не запоминают. А хотя бы и вложили — я не боюсь. Зато какая чудесная эмоциональная разгрузка, просто гора с плеч.
Решено: расскажу все как есть жене насчет встречи с отцом, приму от нее утешения, так необходимые мне воркования и сочувственные поцелуи… Вот мир окончательно и вернется в мою растревоженную душу. Сначала на работу заеду, а потом вернусь за моим семейством, к тестю и теще.
Странно: вроде бы эту вещь я уже слышал, хотя кассету не перематывал, чудеса, да и только. Оплакивает Мик Джаггер судьбу несчастной негритяночки, которую проклятые копы упаковали за сущую ерунду: из двух стволов, зарегистрированных на ее имя, завалили несколько человек. Ну, эти коллизии, конечно, за пределами самого текста, просто я в курсе, поскольку интересовался историей создания песни. Если говорить о моем внутреннем мире — чем я живу, помимо семьи и работы — то он не богат и зиждется на двух китах: я очень люблю рисовать и очень люблю творчество «Роллинг стоунз».
Глава вторая,
в которой главному герою приходится трудно. Однако он уверен, что веселее садиться за стол переговоров с ножом и вилкой, а не ложиться на него, с пучком петрушки в заднице
Доверяя — не проверяй, не делай вторую глупость.
Моя работа, в основном, такого свойства, что приходится подвергать сомнению все, даже заложенное Господом стремление человечества к добру и совершенству. В силу этого, вынужден отказывать себе в удовольствии принимать на веру слова окружающих, пока не находится им подкрепление в фактах, лучше, задокументированных и запротоколированных. Но если вдруг, случись такое, нет у меня иного выхода, кроме как положиться слепо на чужое слово, — не дергаюсь тогда, принимаю сказанное как незыблемую данность, определенную самим Небом. Риск ошибки с лихвой компенсируется несуетным, не опасливым размышлением. Ну и тем еще, что, не проверяя, ты не рискуешь вскрыть обман, который обнулит все твои помыслы и планы, выстроенные на том, во что ты поверил… Темно излагаю? Можно короче, с незначительным ущербом для глубины вышеизложенного: не доверяй! А, доверив — заранее рассчитывай последствия обмана и будь к ним готов, не утруждая себя проверками.
