Даже не знаю, как так получилось, что я отдал ему кинжал Лузгаша. Вернее, хорошо помню, как отдал, но удивляюсь, что принял такое решение.
Однажды мы вместе ужинали, и в разговоре я заметил, что кинжал, скорее всего, обладает определенными магическими свойствами. Ректор поймал меня на слове и так загорелся, что не мог спокойно уснуть, пока я не пообещал дать ему кинжал для исследования. Я прекрасно понимал, что это опасно, что даже в мире, где не действует магия, манипуляции с магическими предметами чреваты невесть чем. Но ректор меня уломал. И умчался с кинжалом в Кореновск на боевом дирижабле, пока я не передумал.
И вот теперь вокруг университета происходили странные вещи. Пропадали и умирали люди – совсем еще молодые ученые, студенты. Мистик сразу бы заподозрил влияние проклятого кинжала, но я хорошо знал, что магические вещи не действуют подобным образом. Кинжал мог повернуться в руке и убить своего владельца. Мог облучить хозяина, мог забрать силу из руки. В худшем случае – взорваться, как бомба. Возможно даже, остаточная магическая сила сохранялась у него и здесь, в мире без магии. Но воздействовать на посторонних людей, причем вызывая их смерть не от клинка, а от чего-то другого, никакой кинжал не мог. Будь он хоть трижды проклятый. Тут нужно колдовство совершенно другого ранга.
Впрочем, строить домыслы, не побывав на месте событий, не слишком разумно. Да и настоящим сыщиком я себя не считал. Однако же нельзя было исключить, что присутствие в университете кинжала, который так хотел вернуть Вискульт и о котором сразу вспомнил Лузгаш, могло повлиять на тамошнюю обстановку. Может быть, просто потому, что некто хотел выкрасть дорогую вещь. Или планировал заговор.
Ректор Степанов, однако же, приглашал меня в университет вовсе не для того, чтобы я занялся расследованием. В этой области я не был прославлен. Он желал, чтобы я прочел студентам курс лекций о жизни в мирах за Вратами и о прошлом Земли. А может, поделился бы кое-какими утраченными знаниями по физике. Ведь физика в прежние времена была совсем другой.
Меня привлекала возможность изучить нынешнюю физику. И наконец реально понять: что произошло в мире? Почему он стал столь сильно отличаться от других плоскостей реальности? Говорили, что в Краснодарском университете отличное оборудование и можно поставить практически любой опыт.
В открытые окна кареты задувал сухой теплый ветер из степи. Касым Нахартек, не привыкший путешествовать с удобствами, ерзал на мягком диванчике и то и дело высовывался поглядеть, все ли спокойно снаружи. Мы подъезжали к Кавказскому хребту. До перевалов оставалось несколько часов пути.
– Будешь учиться в университете? – спросил я Нахартека.
– Я бы с радостью, – ответил юноша. – Да только стар уже. Двадцать один год как-никак. Семь лет как школу закончил. А с тех пор только воевал.
– Ну, полагаю, курсы ускоренной подготовки у них есть, – предположил я. – Тебе ведь с техникой нужно научиться обращаться. Того и гляди, восстановят скоро Сотню-у-Врат, а тебя поставят капитаном стражи…
Молодой человек не удержался от улыбки:
– Сотню, конечно, нужно восстановить. На парометы надежда плохая. Сабля она и есть сабля. Мне бы лучше командовать научиться. Тактика, стратегия. Только в военную академию отец Кондрат чужих не принимает.
– Тебя научи – а ты на него войска поведешь, – сказал я с ухмылкой.
– Не поведу, – возразил Касым. – Учитель – это святое.
– Ты не поведешь – твой ученик или ученик твоего ученика поведет.
– Может быть, – пожал плечами юноша.
– Ты смотри, не говори никому, что у нас письмо к митрополиту, – наказал я Касыму. – Миссия тайная, лишний раз кричать о ней не нужно.
– Не скажу. Да и что я сказать могу, когда сам ничего не знаю?
– Не знаешь, так догадываешься, – усмехнулся я. – Отца Кондрата повидаем – и в университет.
– Куда прикажешь, – согласился юноша и отвернулся к окну.
Я еще раз засмеялся. Касым так и не научился относиться к своему начальнику с должным почтением. В его представлении я, видимо, по-прежнему оставался одиноким отшельником из заброшенной деревни. Но мне это даже нравилось. Кому нужны раболепные слуги? Надежный товарищ куда лучше…
Отец Кондрат, заранее оповещенный о нашем прибытии, принял меня и Касыма в зале Святого Георгия. Это был самый большой зал его резиденции. Здесь собирались большие церковные советы, расширенные заседания правительства, здесь же происходили приемы и награждения.
Собственно, приема как такового не было. Нас пригласили на церемонию награждения воинов, отличившихся в Бештаунской кампании.
Зал был заполнен священниками в рясах, военными в мундирах, гражданами в лучших нарядах. Здесь были и генералы, и рядовые, и солдаты, и рабочие, обеспечивавшие доставку грузов. Присутствовали и женщины в черных одеждах, наверное, вдовы и матери погибших.
Митрополит стоял на небольшом возвышении. Он был в черном облачении, на его груди сверкал в свете множества свечей большой золотой крест. Несколько церковников в праздничных белых, золотых и зеленых ризах расположились неподалеку.
– Мы собрались здесь по скорбному и торжественному случаю, – обратился отец Кондрат к собравшимся. – Сегодня мы почтим память погибших в славной Бештаунской кампании. И отметим заслуги тех, кто проявил доблесть в боях.
Митрополит помолчал, потом подал знак служителю в белой ризе, и тот вынес открытую черную коробочку. По распахнутой крышке пробегали радужные сполохи от того, что лежало внутри.
– Вдовам и матерям экипажа взорванного врагами парометного танка: капитана Силантьева, стрелка Кожанова и механика Грибова я вручаю алмазные кресты, высшую награду нашего государства. Члены семей всех погибших на войне получили уже достойную пенсию, но экипаж, прикрывавший свой остановившийся танк до подхода основных сил, и подбитый только третьим выстрелом вражеских баллист, заслуживает нашего преклонения. Слава павшим воинам!
– Слава! – тихо, но дружно повторил зал.
Каждая из трех женщин в трауре получила коробочку, в которой лежал восьмиконечный платиновый крест, усыпанный мелкими алмазами.
Как я узнал от второго секретаря митрополита, вездесущего отца Зосимы, алмазный крест символизировал чистые, от души пролитые слезы и являлся высшей боевой наградой Славного государства. Как правило, им награждали посмертно или при тяжких увечьях, либо же за чрезвычайно выдающуюся доблесть. Второй наградой был рубиновый крест – его давали за подвиги, переломившие ход боя, спасшие жизни многих людей. Третьей наградой был гранатовый крест – за храбрость и стойкость в бою. Изумрудный крест давали офицерам и высшим чиновникам за отличную службу и удачно проведенные операции. Он не считался боевой наградой в полном смысле этого слова. Изумрудным крестом могли наградить и в мирное время. Ценилась эта награда ниже рубинового креста, но выше гранатового. Кроме крестов офицеров, солдат и полковых рабочих могли наградить медалями четырех степеней: золотой, серебряной, алюминиевой и медной. Наградная система Славного государства была простой, но наград было вполне достаточно для каждого деяния.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
