письмо попало в мои руки, а ты в свою очередь сообщишь мне своё решение.
Ноемия, взяв письмо, протянутое ей настоятельницей, быстро вышла и вернулась в свою келью, не замечая недоброжелательных взглядов, которыми снова награждали её на пути подруги по заточению. Она запёрлась. Сильно было её смущение; какое-то время она со страхом смотрела на письмо, точно предчувствуя, что в нём заключается решение её будущности; потом под влиянием невольного порыва она быстро развернула письмо, на котором вместо адреса было написано:
«Ноемии, дочери Бен-Иакова».
Судите о волнении молодой еврейки; в этой строке она узнала почерк Паоло. Письмо это, озаглавленное «Форли, близ Равенны... 18...», было следующего содержания:
«Пишу вам из глубины темницы в то время, когда тюремщики мои считают меня спящим. Я пал раненым вчера в стычке с швейцарской гвардией, которой римское правительство платит взятым в долг золотом для того, чтобы резать нас. Меня подняли и бросили в смрадную, сырую темницу; но в настоящее время я предпочитаю её дворцу.
Другой пленник лежал возле меня; он был молод, всё в нём обличало привычку к роскошной, изнеженной жизни.
Фигура его показалась мне знакомой; смутно припоминал я, что где-то видел его. Случайно по лицу его скользнул свет фонаря, который несла проходившая над нами стража, и я узнал его. Это был молодой человек, в пьяном виде оскорбивший вас в саду Пинчио.
Подобно мне он дрался в рядах друзей свободы против папского деспотизма; подобно мне он пал, поражённый штыком солдата-чужестранца.
Я выразил удивление, что вижу его среди нас, так как его положение призывало его под другие знамёна. Он объяснил мне многое. Он произнёс ваше имя, и вскоре я узнал, что оно принадлежало женщине, которую я защитил от оскорбления и о которой с тех пор не переставал думать. Это были вы, Ноемия, вы, которую я люблю с тех пор, как ваш взгляд, подобно божественному лучу, проник в мою душу.
Стефан поверил мне свою любовь к вам, и если б вы знали, какие надежды он мне подал!
Его слова были для меня успокоительным бальзамом, я чувствовал облегчение страданий и вспомнил всё.
Как это я раньше не угадал в вас той ангельски кроткой женщины, к которой отец Сальви относился с такой нежной преданностью и которую я сам не раз охранял, ещё не зная её!
Ноемия, помните ли вы тот день, когда перед Богом мы обручились во храме Его? Мне казалось, что взгляды наши соединились, для того чтобы слить наши сердца в неземном восторге!
Но как странно, что я говорю о любви в двух шагах от места казни, в то время как я слышу шум приготовлений в судилище, где завтра произнесут мой приговор.
Этой минутой, в которую я забываю мои страдания, я обязан Стефану. Вчера нам прислали из Рима нового тюремщика, Карло. Несколько часов спустя посте его появления он проник в нашу темницу и объяснил, что его прислал сюда дядя Стефана, монсеньор Памфилио, для того чтобы спасти своего неосторожного племянника... Карло доставил нам чернил и бумаги и берётся передать вам это письмо через верные руки».
Прочитав эти строки, Ноемия встала, лицо её озарилось внезапным вдохновением; твёрдо и спокойно стала она ждать возвращения madre veneranda, которая не замедлила появиться.
Молодая еврейка осталась непоколебимой и встретила её молча.
Аббатиса, видя, что пленница не намеревается первая нарушить молчание, которое возбуждало в ней нетерпение и любопытство, сказала нетерпеливо:
— Ну! на что же ты наконец решилась?
— Я не отказываюсь исполнить то, чего от меня требуют, но не решусь ни на что окончательно, пока не переговорю с монсеньором Памфилио.
— Но что ему за необходимость вмешиваться в эту историю?
— Он уже вмешался в неё. Не он ли, madre, передал вам это письмо?
— Нет, я получила его от синьоры...
— От синьоры Нальди, которую монсеньор поджидал в карете у ворот монастыря.
Настоятельница, видя, что ей всё так хорошо известно, не колебалась более. Час спустя после ухода madre от Ноемии монсеньор Памфилио входил в келью молодой девушки.
Она не могла скрыть своей радости при виде врага, попадающегося в сети, которые она ему расставила. Памфилио, ворча, уселся на простую скамейку, составлявшую всю меблировку кельи, а Ноемия стояла перед ним в самой высокомерной, вызывающей позе.
— Неверная дочь, — сказал ей прелат, — наконец-то вы сдаётесь нашим желаниям!
— Нет ещё, монсеньор, но я хочу предложить вам условия.
— Условия с жидовкой!
— Не говорите теперь слишком высокомерно, монсеньор, чтобы потом не пришлось слишком унижаться.
— Как, всё та же дерзость?
— Перестанем терять время — минуты дороги. Хотите спасти вашего племянника?
— Разумеется.
— В таком случае спасите Паоло, а я спасу Стефана.
— Паоло бунтовщик...
— Стефан его сообщник.
— Я ничего не могу сделать для Паоло.
— А я могу погубить Стефана. Следуя вашим советам, настоятельница этого монастыря, желая победить моё упорство, вручила мне письмо, которое, вероятно, при помощи измены попало в ваши руки. Карло, ваш посол в Равенне, не зная его содержания, продал его вам. Это письмо благодаря неосторожности настоятельницы перешло ко мне, и я успела поместить его в безопасное от ваших поисков и от вашего насилия место, отдав на сохранение верному, преданному лицу.
— Чёрт возьми! Пытка принудит вас во всем сознаться.
— Если я скажу всё, Стефан пропал. — Эти медленно произнесённые слова поразили прелата в самое сердце. С невыразимой сдерживаемой яростью видел он разрушение своих коварных планов, благодаря дальновидности молодой девушки.
— Что же нужно делать?! — с отчаянием воскликнул он.
— Приказать Карло выпустить из темницы Стефана и Паоло. Если ваш племянник получит свободу без своего сотоварища по плену, одно моё слово ввергнет их обоих в темницу, двери которой замкнутся навсегда.
— Вы сами не знаете, чего требуете от меня! Если б вы знали хорошенько папское правительство, то понимали: для нас легче было бы вести дело с силами ада, нежели с властями, которые нам пришлось бы умолять. Я могу испросить помилование для Стефана и спасти его от казни, но одно слово в защиту Паоло погубит всех нас.
Ноемия молчала; лишь глаза выдавали её страдания. Памфилио, полагая, что тронул её, продолжал:
— Выслушайте меня, дочь Израиля, и может быть, вы сдадитесь на мою мольбу.
Ноемия подошла к кровати и небрежно облокотилась на неё.
— Говорите, — сказала она, — но как можно
