Значит, чувства, которые испытывает Джейкоб к Ренесми, делают ее неприкосновенной. Я попыталась настроиться на радость по этому поводу и прогнать горечь. Не вышло. Противоречивые эмоции умудрялись уживаться.
Во-вторых, мое перерождение Сэма тоже не возмущает — потому что Джейкоб властью ритуального вожака стаи дал добро. Как же горько сознавать снова и снова, сколько Джейкоб для меня сделал, когда хочется просто вцепиться ему в глотку…
Чтобы справиться с эмоциями, пришлось срочно повернуть мысли в другое русло. Вот еще одно загадочное явление: между отдельными стаями по-прежнему тишина в эфире, но вожаки обнаружили, что могут общаться в волчьем обличье. Не так, как раньше, правда, когда мысли они тоже слышали. Больше напоминает разговор вслух, как объяснил Сет. Сэм слышит только те мысли, которые позволяет ему услышать Джейкоб, и наоборот. На расстоянии они тоже могут переговариваться, так что общение налаживается.
Все это выяснилось, только когда Джейкоб — несмотря на протесты Сета и Ли — отправился ставить Сэма в известность насчет Ренесми (в первый и последний раз за все время от нее отлучившись).
Сэм, осознавший серьезность перемен, прибыл вслед за Джейком, и у них с Карлайлом состоялся разговор. Общались они в человеческом облике (потому что Эдвард не мог отойти от меня, чтобы переводить). Перемирие заключили снова. Однако о дружбе речи нет.
Одной большой проблемой меньше.
Зато остается другая, не такая грозная, как стая разъяренных волков, и все же не менее существенная.
Чарли.
Утром он разговаривал с Эсми, но это не помешало ему позвонить снова, аж два раза, когда Карлайл перевязывал Сета. Эдвард с Карлайлом трубку снимать не стали.
Что ему сказать? Может, Каллены правы? Может, разумнее и милосерднее сообщить, что я умерла? Сумею ли я лежать в гробу неподвижно, когда мама с папой будут рыдать надо мной?
По-моему, так нельзя. Однако принести Чарли и Ренесми в жертву Вольтури, озабоченным конспирацией, нельзя тем более.
Остается еще мой способ — пригласить Чарли, когда я буду готова, и позволить ему сделать собственные неверные выводы. Формально это не считается нарушением конспирации. Может, Чарли так будет легче — знать, что я жива (более-менее) и счастлива? Даже если я изменилась, стала чужой и, возможно, своим видом напугаю его?
Глаза, например, у меня сейчас просто как из фильма ужасов. Сколько еще времени пройдет, прежде чем цвет глаз и темперамент придут в норму, чтобы можно было показаться папе?
— Что такое, Белла? — неслышно спросил Эдвард, почувствовав растущее напряжение. — Никто на тебя не сердится… — Его слова тут же опроверг утробный рык с берега, но Эдвард не обращал внимания. — И не видит ничего странного. Точнее, нет, на самом деле просто удивительно, что ты сумела так быстро опомниться. Ты держишься молодцом. Никто не ожидал.
В комнате постепенно воцарилось спокойствие. Сонное пыхтение Сета переросло в храп. От сердца чуть отлегло, хотя тревога не рассасывалась.
— Я думала о Чарли.
Перепалка снаружи стихла.
— А… — пробормотал Джаспер.
— Мы обязательно должны уехать, так? На время. Якобы в Атланту или еще куда подальше?
Я чувствовала, что Эдвард не сводит с меня глаз, но сама смотрела на Джаспера. Он и ответил мне, с мрачной уверенностью:
— Да. Это единственный способ защитить твоего отца.
Я помрачнела.
— Мне будет его не хватать. И всех остальных, кто здесь останется.
«Джейкоба тоже», — мелькнула неожиданная мысль. Хоть прежняя тоска по нему прошла и получила объяснение — что просто замечательно, — он все еще мой друг. Тот, кто меня знает и принимает такой, какая я есть. Даже если я чудовище.
Вспомнились слова, которыми он увещевал меня перед тем, как я на него накинулась. «Ты же сама говорила, помнишь? Что наши жизни неразрывно связаны! Что мы семья. Ты сказала, что мы с тобой должны быть вместе. И вот… так оно и случилось. Как ты хотела».
Но я хотела не этого. Не так. Я порылась в памяти — далеких, расплывчатых человеческих воспоминаниях. Самых невыносимых и тяжелых, которые я изо всех сил пыталась похоронить, — о времени, когда Эдварда не было рядом. Точные слова не воспроизведу, но смысл сводился вот к чему: «Хорошо бы Джейкоб был моим братом, чтобы любить друг друга без смущения и душевных терзаний». Одной семьей. Кто же знал, что в уравнение придется вписывать дочку?
И позже, в одно из наших с Джейкобом прощаний, когда я размышляла вслух, с кем он найдет свое счастье, кто наладит его жизнь, после того, что я с ней сделала. Кажется, я тогда пришла к выводу, что в любом случае эта девушка будет его недостойна.
Я фыркнула, и Эдвард вопросительно взглянул на меня. Я только головой покачала.
Да, я буду скучать по Джейкобу, однако этим проблема не исчерпывается. Приходилось ли Сэму, Джареду или Квилу расставаться со своими возлюбленными — Эмили, Ким и Клэр? Хоть на день? Как переживет Джейкоб разлуку с Ренесми? Выдержит?
Раздражение еще не выветрилось, поэтому я почувствовала легкое злорадство — что Ренесми окажется подальше от Джейкоба, а не от того, что ему будет больно. Она принадлежит Джейкобу. Как прикажете с этим мириться, если она и мне-то почти не принадлежит?
Из кабинета спустился Карлайл с непонятным набором в руках — зачем-то портновский метр, весы… Джаспер стрелой подлетел ко мне. И все это одновременно, как по сигналу, непонятному только мне. Даже Ли на берегу остановилась и присела, в ожидании какой-то привычной процедуры глядя через окно в комнату.
— Шесть часов, — пояснил Эдвард.
— И? — Мой взгляд остановился на Джейкобе, Розали и Ренесми. Они стояли в дверях — Ренесми у Розали на руках. Роуз настороженная. Джейкоб встревоженный. Ренесми прекрасная и беспокойная.
— Пора измерять Несс… э-э… Ренесми, — внес ясность Карлайл.
— А. И так каждый день?
— Четырежды в день, — рассеянно поправил Карлайл, жестом приглашая остальных к дивану. Ренесми, кажется, вздохнула.
— Четырежды? В день? Зачем?
— Она растет очень быстро, — вполголоса отрывисто проговорил Эдвард. Одной рукой он сжимал мою, а другой обвил меня за талию, как будто в поисках опоры.
Я не сводила глаз с Ренесми, поэтому не видела выражения его лица.
А она выглядела отлично, совершенно здоровой. Кожа сияет, как подсвеченный алебастр, щечки — лепестки роз. Какой изъян может таиться в этой ослепительной красоте? Какие опасности ее подстерегают, кроме собственной матери? Разве есть что-то еще?
Разница между рожденным мной ребенком и девочкой, которую я увидела час назад, бросилась бы в глаза каждому. Разница между Ренесми нынешней и Ренесми час назад казалась едва ощутимой. На человеческий взгляд точно. Но разница была.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
