Глубина моря, примыкавшего вплотную к ледниковому щиту, была незначительной. Вероятно, часть ледника лежала в воде, а настоящий, низменный берег, возможно, находился где-то под ледниковым щитом, несколько южнее современной черты моря. Температура морской воды едва достигала — 1,8°. Попрежнему здесь было много птиц и, как прежде, отсутствовали тюлени.
Открытое море продолжало интересовать нас. Повидимому, это явление было целиком связано с общим дрейфом льдов из моря Лаптевых в Центральный полярный бассейн и с тем, что льды, вскрытые постоянным ледовым потоком с юго-востока, отогнаны от мыса Молотова ураганом, пережитым нами 10 мая.
В 1913 году суда Гидрографической экспедиции были близки к этой точке с востока, а в 1930 году почти так же близко с запада подходил к ней «Седов».
К сожалению, в обоих случаях не ставилась задача обхода Северной Земли, и, возможно, лишь поэтому мыс Молотова не был открыт до нас.
Мысль о возможности прохождения здесь кораблей была очень заманчивой. Воображение рисовало суда на фоне ледникового щита мыса Молотова. Но реально нельзя было не считаться с постоянной тяжелой ледовой обстановкой в Карском море и с неминуемой борьбой со льдами, выносимыми в Центральный полярный бассейн из моря Лаптевых.
Ясно было лишь одно — много еще предстояло работы советским исследователям, много еще в Арктике было нерешенных проблем.
* * *
Теперь, когда солнце не так уже было нужно, оно ярко светило всю ночь. И только утром, когда мы собирались покинуть мыс Молотова, оно опять скрылось за облаками.
На астрономическом пункте надо было поставить какой-нибудь прочный знак, чтобы в будущем найти точное место наших наблюдений. Обычно мы выкладывали каменный гурий, но здесь не было ни камня, ни другого материала, кроме льда. Сами мы тоже никакими строительными материалами не располагали. Поэтому в точке, где стоял теодолит, пришлось поставить всего лишь тонкую бамбуковую вешку. Под ней вкопали в лед бидон из-под керосина, к ручке его привязали бутылку с запиской о нашей экспедиции, пройденном пути, открытии северной оконечности Земли, о присвоении ей имени товарища Молотова, со сведениями о наших дальнейших намерениях и запасах продовольствия.
19 мая мы покинули мыс Молотова. Он остался таким же, каким мы его увидели впервые — белым, строгим и суровым. Долгие века этот кусочек земли ждал человека, пока его не достигли советские люди. Теперь каждый географ, каждый моряк и каждый школьник будет знать, что Северная Земля заканчивается мысом Молотова, открытым 16 мая 1931 года советской экспедицией.
Веселый месяц май
Мыс Молотова, являвшийся поворотным пунктом нашего похода, остался позади. Мы повернулись затылком к северу и двинулись назад, но не по проторенной дороге, а вновь по целине. Наши собаки бежали на юго-запад, вдоль отлогого склона ледника. Начались западные берега Земли, не виданные даже нами, а ведь мы уже вправе были считать себя аборигенами здешних мест.
Охотник был не в духе. Кроме старых медвежьих следов да иногда пролетавших чаек, он не видел здесь других признаков жизни.
— Это не край земли, а край света, — наискосок через улицу от самого чорта! — ворчал охотник. — Сюда даже звери не заходят!
Раздраженный отсутствием зверя, он явно преувеличивал. Многочисленные старые следы медведей опровергали его выводы.
Но сейчас, если не считать птиц, живности здесь действительно было мало. При наличии вскрытых льдов и больших пространств воды можно было бы рассчитывать на гораздо большее.
За одиннадцать суток со дня ухода с мыса Ворошилова мы лишь два раза пересекли свежий медвежий след, убили одного и подарили жизнь пяти зверям, бродившим недалеко от наших стоянок, севернее мыса Розы Люксембург. Кроме того, дважды видели след песца и ни разу не замечали следов лемминга, а за четыре последних дня наблюдений за открытым морем увидели только одну нерпу.
Отсутствие лемминга было понятно: сплошные ледники и разделявшая их узкая, лишенная растительности полоса песков и илистых отложений не могли быть благоприятными для жизни этого зверька. А с леммингом неразрывно связано и существование, песца. Если в середине зимы песцы бродят в поисках пищи и по морским льдам, то теперь, после спаривания, они выбирают места, богатые леммингами и птицами. В этом мы убедились в районе фиорда Матусевича и на южном берегу пролива Красной Армии.
Труднее было понять почти полное отсутствие тюленей. Мы знали, что в районе островов Седова тюлени хотя и немногочисленны, но все же водятся на протяжении всей зимы, и еще в марте били их на открытой воде у острова Голомянного. Расстояние, отделявшее нас от тех мест, было не таким большим, чтобы играть какую-нибудь роль. Единственно, чем можно было объяснить исчезновение нерп, это откочевкой их к северу вместе с кромкой пловучих льдов. Предыдущей осенью мы не раз были свидетелями отхода тюленей от берега при появлении на горизонте ледяных полей, а возвращался зверь вместе с приближением льдов к островам. Кромка льдов летом изобилует жизнью. Но сейчас тюлени вряд ли могли рассчитывать там на обильный корм, так как до периода цветения планктона было далеко. Повидимому, только выработанный тысячелетиями условный рефлекс и инстинкт сейчас гнали животных к кромке пловучих льдов.
Малочисленность медведей объяснялась легче. Они обычно ищут добычу среди пловучих льдов и вместе с ними унесены к северу в бурю 10 мая.
Все эти рассуждения, казавшиеся вполне логичными и достаточно обоснованными, я изложил Журавлеву. Но никакая логика не могла убедить охотника.
Солнце, проводившее нас с мыса Молотова, словно выполнив свои обязанности, давно уже скрылось за сплошными облаками. Стояла сырая, теплая погода. Сани скользили легко. Отдохнувшие собаки весело уносили нас все дальше.
Ледниковый щит, образующий мыс Молотова, отвернув на восток, кончился. Его сменил опять низкий и голый берег, ни в чем не отличающийся от берега восточной стороны Земли. Так же как и там, перед нами тянулись отмели с многочисленными, напоминавшими муравейники, буграми, слабо поднимающимися над уровнем моря. Иногда отмели заканчивались почти у самого берега, уступая место грядам многолетних торошенных льдов, а порой они расширялись до семи-восьми километров и в этих случаях сменялись молодыми льдами со всеми признаками зимнего торошения.
На берегу, среди песков, мы нашли обломки окремнившегося дерева. Происхождение этих находок пока оставалось для нас загадкой.
По мере удаления от мыса Молотова мы уходили и от открытого моря. К полуночи резко очерченный край темного «водяного» неба уже прерывался на северо-северо-востоке. К западу море сплошь покрывали сильно торошенные льды, неподвижные в пределах видимости. Еще реже здесь попадались старые медвежьи следы.
