Вот... опять! На этот раз чудится, что снизу доносится музыка...
Да ничего ему не чудится! И в самом деле — музыка... И поет кто-то...
Хранитель вновь застегнул пряжку и вышел из комнаты.
В темноте винтовая лестница показалась длиннее, чем обычно, и привела она не в привычный зал для трапез, а в какой-то загадочный, теплый, волшебный мирок, освещенный двумя факелами. В уютном полумраке звучала негромкая музыка, мягкий мужской голос заканчивал балладу о том, как нашел себе невесту великий герой Оммукат Медное Копье.
На полу, на соломенных тюфяках, прижавшись друг к другу, лежали ребятишки. «Как раненые в Доме Исцеления», — кольнула мысль, но неприятное воспоминание растворилось в умиротворении и покое, что царили здесь.
Дети не спали. Приподнявшись на локтях, глядели они в дальний угол, где расположился певец. Орешек не мог разглядеть его с лестницы. Зато он хорошо видел перед погасшим очагом, на фоне багровых углей, три темных силуэта. Женщины неподвижно сидели на низких скамеечках и внимали музыке.
Смолкли последние аккорды. Повелительный голос Аунавы врезался в угасающие звуки струн:
— Ну все, все, хватит! До утра вам, сорванцам, песни слушать?..
Договорить ей не дали. По трапезной прокатился дружный стон — и тут же полумрак зазвенел молящими голосишками. Маленькие подлизы называли женщину светлой госпожой, милостивой Аунавой, самой доброй, самой щедрой, самой... самой... а три девчачьих голоска просто тянули на одной ноте. «Ма-амочка! Ну, ма-амочка!..»
За детей вступилась и Миланни:
— Ой, они же все равно не уснут! Вот начнется в темноте игра в лазутчиков и охранников... помнишь, что они вчера вытворяли?.. А так послушают да и задремлют, вон маленькие в углу уже посапывают...
Что-то просительно прошелестела Айлеста
— Ладно, — уступила Аунава, — балуйте этих поросят бессовестных, балуйте!
Но что-то в ее голосе подсказало Орешку, что ей и самой нравится сидеть в полутьме у очага и слушать протяжные старые баллады, забыв на время о беде, что залегла за стенами крепости.
Вновь запели струны, ребячьи взвизгивания и шепот стихли. И зазвучал печальный голос. На этот раз он не пел, а повествовал под музыку о падении Эстамира, Жемчужного Города.
По приказу Авибрана Светлой Секиры непокорный город был смешан с прахом земным, лег в руинах. До небес встали костры, на которых горели тела защитников Эстамира, и завидовали мертвым живые, которых в цепях тащили мимо этих костров. Ибо тех, кого пощадила смерть, не пощадил Авибран — повелел ввергнуть в рабство всех, от грудных детей до глубоких стариков. Таково было королевское наказание Жемчужному Городу за то, что во время штурма был ранен наследник престола, юный принц Бранлар.
А когда отхлынула армия, уводя пленников, из развалин выбралась одна-единственная девочка лет десяти, которую не заметили воины Великого Грайана, обшаривавшие руины в поисках добычи. Выбралась — и поняла, что осталась одна в бывшем городе, беспомощная, как младенец на груди погибшей матери. Только она — да стаи обезумевших псов, что рыскали средь разрушенных домов, слизывая кровь с камней...
Дальше Орешек не слушал. Медленно двинулся он вверх по лестнице. Поднявшись на площадку, освещенную вставленным в скобу факелом, сел на верхнюю ступеньку и спрятал лицо в ладонях. Орешек был оглушен ярким и властным потоком воспоминаний, который обрушила на него знакомая легенда.
* * *
Как это было?
Зимняя ночь, лес, придорожный трактир...
Из щелей в деревянных ставнях тянет стужей, но просторная низкая комната неплохо натоплена, к тому же ее согревает дыхание трех десятков глоток. Духота, запах немытых разгоряченных тел перебивается чадом пригоревшего мяса от очага. Загнанные морозом в трактир разбойники изо всех сил стараются весело провести время. Кто целеустремленно накачивается кислым вином; кто лапает толстую служанку, которая визжать визжит, но не больно-то вырывается; кто тупо спорит с хозяином о смысле жизни и ценах на пиво; кто пробует затеять бодрую всеобщую драку — и небезуспешно пробует, назревает-таки потасовочка...
Аунк пристроился на сложенной вдвое овчинной куртке. Точит кинжал, не обращая внимания на шум и гам вокруг, даже глаз от лезвия не отрывает. Пра-авильно, чем ему еще и заниматься! Хорошо еще, ученика на время в покое оставил. И теперь парень восседает с ногами на широченной скамье в центре небольшого кружка разбойников. Те восторженно глазеют на Орешка, который артистично перебрасывает из руки в руку коробку для «радуги». Внутри коробки все пятьдесят костяшек отбивают веселый ритм...
Ах, добрые аршмирские времена! Ах, славная игра в «радугу»! Ах, старые друзья — картинки на костяшках: подкова, роза, морская звезда, кинжал, алмаз, дракон... и самая желанная, редко выпадающая пустая костяшка, которой можно придать любое значение...
Смотрите, болваны, глазейте, следите за руками! Ну и что надеетесь разглядеть? Можно ли смошенничать в «радугу»? Вам, пенькам дубовым, лучше и не пытаться... Вот, вот и вот! Ничего не заметили, поленья лупоглазые? То-то! Знай ахаете: вот, мол, новенькому везет, Хозяйка Зла за него костяшки выбрасывает... Вот так играют у нас в Аршмире! И вот так!.. И вот так!..
И вдруг все оборвалось: зануда прекратил мучить хозяина, сама собой угасла назревающая драка, служанка уняла свой поросячий визг, Орешек положил коробку с костяшками... даже Аунк отправил кинжал в ножны.
Потому что протяжно и грустно запели струны: начал отрабатывать свой ужин бродячий сказитель. Он нараспев завел длинную легенду о гибели Эстамира.
Притихшие разбойники слушали, как последняя оставшаяся в живых девочка брела прочь из города, некогда названного Жемчужным. Она ступала по мокрым от крови камням, глаза ее были сухи, но сердце кровоточило.
У моря девочка увидела костер. Несколько бродячих наемников жарили рыбу и спорили: догонять им армию Авибрана или искать работу в Ксуранге? Мужчины накормили ребенка, а один старый воин, пожалев сироту, предложил ей стать его ученицей.
И долгие годы бродила она с ватагой, осваивая карраджу, приучая руки к убийству, а глаза — к виду крови. Девочка превратилась в девушку, ребенок — в воина. Серебро звенело в ее кошельке, дороги покорно ложились ей под ноги, любой город распахивал ей объятия своих ворот — но не было во всем мире для нее клочка родной земли, не было дома, который она назвала бы своим. И каждую ночь врывались в ее сон, чадя и разбрасывая искры, погребальные костры Эстамира...
Но однажды на рынке вольного города Арфаншара наемница увидела нищего, калеку, на которого не позарился бы самый жадный работорговец. И вскрикнула девушка, ибо узнала она того, кого видела издали в дни детства — был он тогда юным принцем, младшим сыном правителя Эстамира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
