которые домогались ее руки, полагаясь исключительно на молву о необыкновенных чарах принцессы, ощутили в себе по крайней мере десятикратно возросший боевой пыл.
Принцесса, однако, была чем-то встревожена. На ее щеках то загоралась, то вновь угасала краска румянца, и она то и дело окидывала быстрым и беспокойным взглядом рыцарей с развевающимися султанами. Фанфары готовились уже подать знак к первому поединку, как вдруг герольд возвестил о прибытии неизвестного рыцаря, и Ахмед въехал на поле. Тюрбан обвивал его стальной, усыпанный самоцветами шлем; кираса его была украшена золотым чеканным орнаментом; меч и кинжал работы фесских мастеров горели огнем драгоценных каменьев. У плеча висел круглый щит, в руке он держал заколдованное копье. Попона его арабского скакуна, расшитая богатым шитьем, волочилась по земле, и благородное животное гарцевало, втягивало в себя воздух и радостно ржало, почувствовав себя опять в боевой обстановке. Изящные, исполненные достоинства манеры вновь прибывшего очаровали присутствующих, а когда было возвещено, что он называет себя «Паломником любви», на галереях среди прекрасных дам начались суета и волнение.
Тем не менее, подъехав к арене, Ахмед узнал, что она для него закрыта. Никто, кроме принцев, сказали ему, не допускается к состязанию. Он назвал свое имя и титул. Тем хуже! – он – мусульманин и не может участвовать в данном турнире, ибо победителю достанется принцесса-христианка.
Принцы-соперники окружили его с надменным и угрожающим видом; один наглец со сложением Геркулеса начал даже глумиться над его тонкой юношеской фигурой и осмеивать избранное им прозвище. Принц вскипел. Он бросил вызов своему оскорбителю. Они разъехались на необходимое расстояние, повернули коней, направили их навстречу друг другу и сшиблись, – дерзкий гигант, едва только к нему прикоснулось заколдованное копье, вылетел из седла. Принц искренне желал бы на этом остановиться, но – увы! – он имел дело с дьявольским конем и дьявольским вооружением. Будучи пущены в дело, они уже никем и ничем не могли быть удержаны. Арабский скакун врезался в гущу всадников; копье поражало все, что бы ни встретилось; растерянный принц носился, как вихрь, по полю, опрокидывая на своем пути людей разного чина и звания и сокрушаясь о своих нечаянных подвигах. Неслыханно дерзкое оскорбление его подданных и гостей распалило гнев самого короля. Он рвал и метал, он послал против рыцаря свою стражу, но и они в мгновение ока были выбиты из седла. Тогда король сбросил парадное платье, схватил щит и копье и поскакал к незнакомцу, дабы устрашить его своим королевским величеством. Увы! Его величеству повезло не более, чем простым смертным: ни конь, ни копье не взирали на лица, и, к своему ужасу, Ахмед, не желая того, нанес королю сильнейший удар: в воздухе мелькнули королевские пятки, и корона скатилась в пыль.
Но в этот миг солнце достигло полуденной линии и магические чары утратили свою власть. Арабский скакун пересек поле, перескочил ограду, бросился в Тахо, преодолел его яростное течение, принес почти бездыханного и изумленного принца в пещеру и застыл как изваяние возле стола. Что до принца, то он с превеликим удовольствием слез с этого бешеного животного, снял доспехи и покорился судьбе. Затем, усевшись в пещере, он стал горестно размышлять об отчаянном положении, в котором он оказался по милости этого дьявольского коня и оружия. Опозорив подобным образом рыцарей и нанеся оскорбление самому королю, он никогда больше не осмелится показаться в Толедо. Что должна подумать принцесса о столь буйных и неистовых подвигах? Снедаемый беспокойством, он отправил на разведку своих крылатых посланцев. Попугай посетил все без исключения площади и людные места города и вскоре возвратился с целым коробом новостей. Весь Толедо – в волнении. Принцессу без чувств унесли во дворец, турнир был прерван, все только и говорят, что о внезапном прибытии, чудесных подвигах и странном исчезновении мусульманского рыцаря. Некоторые называют его мавританским магом, другие думают, что он демон, принявший человеческий образ, третьи рассказывают предания о скрытых в горных пещерах зачарованных воинах и полагают, что он, вероятно, принадлежит к их числу и внезапно вырвался из своего плена. Все, однако, единодушно считают, что обыкновенный смертный не мог бы совершить подобные чудеса и одолеть столь знаменитых и могучих христианских бойцов.
Сова улетела с наступлением ночи. Она носилась во мраке над городом, то и дело присаживаясь на крыши и трубы домов. Затем она направила свой полет к дворцу, стоявшему на высокой скале посредине Толедо, и осторожно обшарила его террасы и зубцы стен, подслушивая у каждой щели и заглядывая своими большими, выпученными глазами во все освещенные окна, чем довела до обморока нескольких статс-дам королевы. И лишь тогда, когда над городом появилась серая дымка рассвета, она возвратилась, закончив розыски, и доложила принцу о виденном.
– Пролетая мимо одной из самых высоких башен дворца и осматриваясь вокруг, я увидела через окно прекраснейшую принцессу. Она полулежала на ложе, подле нее толпились приближенные и врачи, но она отвергала их услуги и помощь. Когда они удалились, она достала послание, что хранилось у нее на груди, читала, и перечитывала, и целовала его, и сетовала на свою горестную судьбу. И даже я, хоть я и философ, была этим чувствительно тронута.
При этом известии нежное сердце Ахмеда наполнилось горечью.
– Слишком справедливы твои слова, о мудрый Эбен Бонабен, – вскричал он, – заботы, горе и бессонные ночи – вот удел любящих! Да избавит Аллах принцессу от гибельного дыхания того, что зовется любовью!
Дальнейшие сообщения из Толедо подтвердили рассказанное совой. Весь город стал добычей тревоги и беспокойства. Принцесса была помещена в самой высокой башне дворца; на всех улицах, ведущих к нему, выставили усиленную охрану.
Между тем принцессою овладела тоска, от которой она чахла и о причине которой никто не догадывался, – она отказывалась от пищи, была глуха к увещаниям. Усилия искуснейших врачей не привели ни к чему; считали, что над ней властвуют какие-то чары, и король объявил, что тому, кто исцелит ее от недуга, наградою будет самая драгоценная вещь, какая только найдется в королевской сокровищнице.
Услышав об этом, сова, дремавшая перед тем в одном из углов, стала вращать своими круглыми большими глазами и приняла еще более загадочный вид, чем обычно.
– Аллах Акбар! – воскликнула она. – Воистину будет счастливцем тот, кому удастся ее исцелить, если только он догадается, что ему выбрать из королевской сокровищницы.
– Что ты хочешь этим сказать, почтеннейшая сова? – осведомился Ахмед.
– Выслушай, принц, мой рассказ. Ты должен знать, что мы, совы, принадлежим к братству ученых и имеем склонность копаться во всем, что покрыто мраком и
