Когда он достиг гор, была уже ночь. Отыскал небольшую пещерку, забился в нее, положив под голову дорожный мешок, сжался в комок, чтобы скорее согреться, и закрыл глаза. Непонятный шорох-шепот звучал теперь напевно, словно колыбельная, и все слышнее в мелодии звучали глубокие печальные и скорбные ноты. Халдар слишком устал, чтобы задумываться над тем, что слышал; он и сам не заметил, как уснул, убаюканный странной музыкой.
Очнувшись, приподнялся рывком и сел, едва не ударившись головой о низкий свод пещерки — в ушах еще отдавался собственный, сквозь зубы, стон.
— А ведь вечером хотел еще цветочек на память сорвать, — пробормотал он хрипло. — Цветочек, а?! Говорили же умные люди: не лезь, куда не надо, дурень… Дурень и есть…
Выполз из пещерки, волоча за собой мешок.
— Надо бы отсюда выбираться, да поскорее… еще одна такая ночка — точно свихнусь, — за долгие месяцы в дороге он привык разговаривать с самим собой, но тут прикусил язык. Его била дрожь — не от холода, хотя и озяб он изрядно. Надо постараться выкинуть все это из головы… выкинешь, как же!.. Хоть с закрытыми глазами иди — помнишь все на ощупь. И, заслоняя все — невероятное это лицо, бледное до прозрачности, тонкое, словно изо льда выточенное, застывшее, и только глаза, утонувшие в темных полукружьях — больные звезды в тени длинных ресниц, не бывает у людей таких глаз, ни у кого не бывает, не может быть такого, и за спиной — то ли плащ, то ли крылья, не разобрать, и не забыть никогда, и не понять никогда — кто он, когда он был…
Как добрался до леса к юго-востоку от макового поля, Халдар не помнил. Осталось смутное воспоминание, что шел вроде бы ночью — боялся заснуть, а в лесу повалился в траву и долго лежал так, не двигаясь: хорошо-то как, боги, лес, просто лес, птица какая-то кричит, кто ее разберет, что за птица, мураш по травинке ползет — ишь ты, стервец, ма-ахонький, а до чего упорный! — солнышко сквозь листву греет — не так чтобы сильно греет, но все равно — хорошо…
Еще несколько дней он шел по лесу, засыпая, только когда уже не мог стоять на ногах — боялся снов. Припасенная еда уже дня два как закончилась, одними ягодами не прокормишься, но он хотел побыстрее добраться до жилья — все равно какого, только бы дойти, — а потому даже на охоту времени не тратил.
Люди в поселении были похожи на людей народа Беора — такие же темноволосые и темноглазые; однако язык их Халдару был совершенно непонятен, и он, отчаявшись, решил уже было объяснить им жестами, что умирает с голоду, но по его лицу и так все было видно, а потому через несколько минут он оказался за тяжелым дубовым столом: на резной столешнице перед ним стояла деревянная миска с дымящимся жареным мясом, на блюде рядом возвышалась пирамида из ломтей ржаного хлеба, а рядом — солидных размеров кувшин с медвяным, пахнущим луговыми травами напитком и тяжелый кубок под стать кувшину — словом, королевское пиршество.
Халдар как раз расправлялся с последним куском отменного сочного мяса, приправленного чем-то кисловато-пряным и острым, когда в дверях появился совсем почти седой человек лет пятидесяти в простой черной одежде, по рукавам и у ворота скупо отделанной серебром. Халдар на него воззрился, не прекращая работать челюстями; собственно, челюсти заработали, пожалуй, вдвое быстрее: показалось, что пришедший собирается с ним, Халдаром, поговорить о чем-то.
Выждав, человек обратился к Халдару на языке Дор-ломин:
— Привет тебе, о странник. Ты из дома Хадора Лориндола?
— Да… — ошарашенно проговорил Халдар.
— Сказали мне, что шел ты с севера. Это так?
— Угу… кхгм… с севера, — в Халдаре медленно просыпалось естественное в подобных обстоятельствах любопытство: обороты речи северянина были немного церемонными, но говорил он вполне правильно, непонятно только, откуда язык знал; а черные с серебром одежды вызвали у Халдара чувство некоторого опасения, как-то связав в его сознании этого сухощавого, сурового на вид человека с долиной черных маков.
— Прошу тебя, гость наш, простить меня за столь вопиющее нарушение приличий; вижу я, что неучтиво прервал твою трапезу. К тому же я не представился: имя мое Хоннар эр'Лхор.
— Э-э… хм… сожалею, что имя твоего рода («Надеюсь, это действительно имя рода и я ничего не перепутал…») ничего не говорит мне, благородный господин, ибо не искушен я в истории и обычаях этих земель и вовсе не знаю здешних народов, — невольно попадая в тон, ответил Халдар. — Мое имя Халдар из рода Гуннора, сына Малаха Арадана… младшего сына, — добавил он поспешно, видя, что северянин удивленно приподнял бровь. — И не в чем тебе винить себя, благородный Хоннар из рода… м-м… Лхор, ибо я уже насытился и готов ответить на твои вопросы.
Хоннар окинул гостя внимательным взглядом, и Халдар, осознав, какое зрелище сейчас являет собой, невольно смутился. Северянин уловил его замешательство:
— Должно быть, наш благородный гость хотел бы сперва вымыться, переодеться и отдохнуть с дороги; я вижу, ты нуждаешься в сне, Халдар из дома Хадора. Беседа может подождать; тебе подберут одежду…
Но мысль о сне вызвала у Халдара болезненную гримасу, и он, забыв об учтивости, перебил:
— Спать я не хочу; вот помыться и переодеться было бы нехудо… — спохватился, — а после я весь к твоим услугам, благородный Хоннар.
Хоннар кивнул.
Через некоторое время Халдара — уже чисто вымытого, весьма пристойно одетого и гладко выбритого (негустая юношеская бородка, клочковатая и подпаленная у какого-то костра, была не тем украшением, с которым тяжело расставаться), — препроводили в добротный деревянный дом, хозяином которого и был Хоннар. Гостю был вручен серебряный, тонкой работы кубок, украшенный дымчатым хрусталем, каковой кубок хозяин тут же и наполнил давешним медвяным напитком. Не очень представляя, каковы требования здешнего этикета в таких случаях, Халдар подождал, пока Хоннар наполнит свой кубок, и начал рассказ.
По чести, молодой человек ожидал, что его повествование произведет большее впечатление, но хозяин никаких признаков удивления не проявлял, и Халдар начал испытывать некоторое разочарование.
— Правильно ли я понял? — внезапно спросил Хоннар. — Ты провел ночь у Хэлгор?
— Ну… да, если это и вправду так называется.
Северянин посмотрел внимательно:
— Зачем?
— Хотел понять, — пожал плечами Халдар.
— Ну и как, понял? — в голосе Хоннара, показалось, прозвучала жесткая нотка.
— Нет. Что это за место? И почему — маки? Что там было?
— Мы никогда этого не делаем, — задумчиво проговорил старший, словно не услышав вопросов. — Никогда не остаемся там. Там память. Не воспоминания — память. И Хэлгор, и Лаан Ниэн…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
