предстанем перед апостолом Петром и он скажет: «Как я понимаю, вы оба ответственны за то, что сбросили атомные бомбы. Что вы можете сказать в свое оправдание?»
Роберт Ловетт сказал: «Премьер-министр, Вы уверены, что этот вопрос Вам зададут в том же месте, что и президенту?»
– Ловетт, мое огромное уважение к Создателю этой и бессчетного количества других вселенных вселяет в меня уверенность в том, что Он не осудит человека, не выслушав его позиции.
Ловетт: «Это так, но Ваше слушание вряд ли начнется в Верховном суде или непременно в том же зале, что и слушание президента. Это может быть совсем другой суд, расположенный очень далеко оттуда».
– Я в этом не сомневаюсь, но, где бы он ни происходил, он будет вестись в соответствии с принципами английского общего права.
Тут в разговор вступил Дин Ачесон, который любил подкалывать Черчилля в связи с уменьшившейся ролью Великобритании: «Не будет ли подорвано Ваше уважение к Создателю этой и других вселенных, если Он вдруг решит перенести юридический процесс на какой-нибудь малюсенький остров в крошечном мире в одной из вселенных поменьше?»
– Ну, дело будет рассматриваться судом присяжных, это точно.
Ачесон: Oyez! Oyez![181] Господин судебный пристав, не составите ли Вы список присяжных по делу об иммиграции Уинстона Спенсера Черчилля?
Каждый из гостей взялся играть какую-нибудь историческую роль, пишет Маргарет Трумэн. Генерал Брэдли заявил, что он – Александр Великий. Другие взяли себе роли Юлия Цезаря, Сократа и Аристотеля. Премьер-министр отказался включить в состав жюри Вольтера (тот был атеистом) или Кромвеля (потому что тот не верил в верховенство закона). Затем мистер Ачесон вызвал Джорджа Вашингтона. Это для мистера Черчилля было уже чересчур. Он видел, что положение складывается не в его пользу:
– Я отказываюсь от суда присяжных, но не от принципа неприкосновенности личности. Вам не удастся засунуть меня в первую попавшуюся черную дыру.
Они проигнорировали его замечание и продолжили подбор присяжных. Папа был назначен судьей. Дело было рассмотрено. Премьер-министр был оправдан{174}.
Во время своего визита мистер Черчилль признался папе, что слабо представлял его в роли президента, пришедшего на смену Франклину Рузвельту. «Я сильно ошибался в Вас, – сказал премьер-министр. – С тех пор никто, кроме Вас, не сделал столько для спасения западной цивилизации»{175}.
Весьма поучительная история. Председателем суда был главный военный преступник, основного обвиняемого оправдали, западная цивилизация вновь попала в надежные руки, и все в мире было хорошо.
То, что и Сталин, и Черчилль, и Эттли также одобрили ядерные удары, не уменьшает вины Соединенных Штатов. Они создали бомбу, они испытали ее, Оппенгеймер разыскал подходящую цитату из индуистских писаний, чтобы выразить таким образом некоторые сомнения[182], пилоты выполнили приказ и зафиксировали формирование ядерного гриба. Стало ли благочинное равнодушие, продемонстрированное в то время гражданами западных стран, еще одним примером глубокой укорененности империалистической идеологии, в которую намертво впаяна расистская и цивилизационная жажда смерти?
За несколько недель до бомбардировки в руки американцев попали секретные японские документы, в том числе сообщение, отправленное японским верховным командованием в Токио некоторым самым преданным и фанатичным полевым генералам, находившимся на Яве. Им сообщали, что Япония собирается капитулировать, но оснований для паники нет. Капитуляцию нужно рассматривать как перемирие, которое может продлиться пять или шесть лет, после чего война возобновится с еще большей силой, на этот раз между Соединенными Штатами и Советской Россией. В этой Третьей мировой войне, как предсказывали в Токио, американцам понадобятся услуги Японии, поскольку Западная Европа не захочет воевать хотя бы из-за страха перед Россией. Поэтому бои развернутся главным образом в восточной части СССР и в Маньчжурии. Японии предстоит сыграть решающую роль. В реальности события развернулись не совсем по этому сценарию, но, подчеркивая общую враждебность к Советскому Союзу и необходимость американо-японского альянса, верховное командование тоже оказалось в чем-то право.
Главное, что показывали эти и другие добытые разведкой документы, состоит в том, что японцы собирались капитулировать. Если бы этому позволили произойти, кто знает – возможно, император совершил бы харакири. Использование ядерного оружия не имело практически никакого отношения к нежеланию японцев сдаваться или к «спасению американских жизней». Это была грубая, но эффективная демонстрация силы Соединенными Штатами, предупреждение, направленное главным образом в адрес русских, но также и европейцев. Нечасто новая глобальная империя заявляла о своем появлении на мировой арене таким разрушительным образом.
Ненависть к японцам в Соединенных Штатах достигла такого накала, что интернирование граждан японско-американского происхождения на время войны – даже притом что многие из них сражались в американской армии против людей одного с ними этнического происхождения, – было принято большинством граждан США{176}. Если бы США прибегли к подобным мерам в отношении американских мусульман после событий 11 сентября 2011 г., я сомневаюсь, что протесты оказались бы особенно громкими. Было время, когда 11 сентября не сравнил с Пёрл-Харбором только самый ленивый эксперт, так что многие американские мусульмане в самом деле стали испытывать опасения. Вечный младший союзник – Великобритания – официально одобрил шпионаж за мусульманами в школах и университетах, а также по месту жительства, чтобы подчеркнуть, что войны на Ближнем Востоке – это проблема мусульман, почти никак не связанная с внешней политикой США и ЕС. То, что цензура и надзор отныне стали в Великобритании государственной политикой, пользующейся поддержкой всех трех партий в парламенте, многое говорит о том, о чем не принято заявлять открыто.
Отказ брать на себя какую-либо ответственность за войну и разрушения, как правило, отличительная черта империалистических государств. И, как пишет Джон У. Дауэр в своем трезвом и тщательно выполненном исследовании проблемы расы в Тихоокеанских войнах, упоминание о японцах как о народе всегда сопровождалось теми или иными эпитетами. Эта превращенная в психологическое оружие риторика, применявшаяся против японцев, была частью проекта, призванного расчеловечить их – и превратить в нечто непроницаемое и непостижимое. То, что ты не в состоянии понять, должно быть чем-то неполноценным. Большое количество подобных материалов циркулировало в американской и западной пропаганде во время Второй мировой войны.
Еще один упрек в адрес японцев состоял в том, что они в силу своих генетических свойств покорны власти и являются «вечными детьми». Комптон Пакенхэм – британский офицер, вращавшийся в элитных кругах Токио, – в 1945 г. писал для Newsweek длинные очерки, целью которых было уверить читателей в том, что в применении ядерного оружия против японской разновидности «желтой угрозы» не было ничего особенного. Японцам свойственна извращенная психология, их злобный цинизм выглядит отталкивающим, они не похожи ни на одну другую нацию мира. Эллис Захариас, один из ведущих экспертов по Японии в военно-морской разведке США, пришел на выручку с собственными размышлениями, которые порой выглядели просто смехотворно. Японцы представляли собой «странный, непостижимый и причудливый феномен». Дауэр рассказывает, как задолго до Пёрл-Харбора, в 1936 г., на страницах журнала Foreign Affairs Барбара Такман поставила японцам «клинический диагноз», в котором фигурировал среди прочего следующий примечательный параграф: «Умственные процессы у японцев настолько сильно отличаются от тех, что свойственны жителям Запада, настолько полностью лишены того, что на Западе называют логикой, что японцы оказываются способными делать утверждения, которые, как они сами знают, являются ложными, но в которые они при этом искренне верят. Иностранец не в состоянии постигнуть, как это происходит, и тем более не в состоянии объяснить это»{177}.
Поразительна степень покорного следования генеральной линии по этому вопросу, особенно учитывая то, что одним из обвинений в адрес японского народа был его чрезмерный конформизм. Инфантилизм и незрелость, эмоциональная недоразвитость и вечный комплекс неполноценности считались неизменными аспектами японского характера. Грегори Бейтсон и Маргарет Мид, будучи выдающимися антропологами, также способствовали распространению подобных взглядов. В вышедшей в 1942 г. книге о Бали эта семейная пара писала, что «японцы, лишенные уважения к собственной культуре, ощущают свою неизбежно вытекающую из этого неполноценность и чувствуют себя оскорбленными, когда сталкиваются
