и королевской семье будет предложено хотя бы малейшее насилие, и если их безопасность и свобода не будут немедленно обеспечены, они совершат вечно памятное возмездие, предав город Париж военной казни и полному уничтожению, а мятежников, виновных в упомянутых бесчинствах, - заслуженному наказанию.8
В конце лета 1792 года австро-прусские войска вошли во Францию в сопровождении небольшой армии эмигрантов под командованием брата Людовика XVI, графа Артуа. От них оказалось больше проблем, чем пользы: они были глубоко непопулярны среди французского населения и неэффективны как боевая сила. Их главная функция заключалась в укреплении контрреволюционного авторитета захватчиков. Французские крестьяне и горожане, у которых реквизировали продовольствие и скот, получали векселя на имя Людовика XVI вместе с надменными заверениями, что восстановленный король "вернет им долг", как только война закончится.
В итоге кампания союзников потерпела фиаско. Пруссакам и австрийцам никогда не было легко координировать силы на западной периферии империи; французская кампания 1792 года не стала исключением. Путаница и противоречивые приоритеты с самого начала мешали планированию вторжения, и продвижение союзников было остановлено в битве при Вальми 20 сентября. Здесь войска вторжения столкнулись с неприступной позицией противника, расположившегося широкой дугой на возвышенностях. Обе стороны открыли огонь из своей артиллерии, но лучше всего это получалось у французов, которые наносили одно попадание за другим по рядам союзников, пока около 1200 солдат не были уничтожены пушечными ядрами без того, чтобы их подразделения смогли продвинуться вражеских позиций. Это был первый случай, когда армия Революции стояла лицом к лицу со своими врагами. Обескураженные таким неожиданным проявлением решимости, союзные войска отступили со своих открытых позиций, оставив французам контроль над полем боя.
После Вальми пруссаки оставались формальными членами коалиции и даже с некоторым успехом сражались с французами в Эльзасе и на Сааре. Но они никогда не выделяли на эти кампании больше, чем малую часть своих ресурсов, потому что их внимание было сосредоточено на другом. Берлинцев отвлекали перспективы, открывавшиеся в Польше. Модель внутренних беспорядков и внешних вмешательств и препятствий, которая привела к первому разделу, продолжалась в течение 1780-х годов. В 1788-91 годах, пока русские увязли в дорогостоящей войне с Османской империей, король Станислав Август и партия польских реформаторов воспользовались случаем, чтобы провести изменения в политической системе. Новая польская конституция от 3 мая 1791 года впервые установила наследственную монархию и наметила контуры действующего центрального правительства. "Наша страна спасена", - провозгласили ее авторы. Наши свободы обеспечены; мы - свободная и независимая нация; мы сбросили с себя узы рабства и господства".9
Ни пруссаки, ни русские не приветствовали эти события. Создание независимой Польши шло вразрез с почти столетней российской внешней политикой. Фридрих Вильгельм II официально поздравил поляков с новой конституцией, но за кулисами царила тревога по поводу перспективы возрождения Польши. Я предвижу, что рано или поздно Польша отберет у нас Западную Пруссию... - сказал Герцберг одному из высокопоставленных прусских дипломатов. Как мы сможем защитить наше государство от многочисленной и хорошо управляемой нации?10 18 мая 1792 года Екатерина II направила в королевство 100 000 русских войск. Раздумывая над идеей поддержать польскую оппозицию вторжению (в надежде предотвратить или ограничить российские аннексии), пруссаки решили вместо этого принять предложение о разделе, поступившее из Санкт-Петербурга. По условиям Санкт-Петербургского договора от 23 января 1793 года пруссаки получили важные для торговли города Данциг и Торн, а также значительный треугольник территории, который закрывал расщелину между Силезией и Восточной Пруссией, а также охватывал самые богатые районы польского содружества. Русские получили в свое распоряжение гигантскую территорию, составляющую почти половину всей оставшейся площади Польши. Соглашение было явно неравноправным (в том смысле, что Россия
Но это давало пруссакам больше, чем они традиционно стремились, и освобождало Берлин от обязательств компенсировать Австрию на западе.11
В марте 1794 года восстание польского патриота Тадеуша Костюшко против разделительных держав положило начало дальнейшему и окончательному разделу. Хотя восстание было направлено в первую очередь против России, первыми попытались воспользоваться им пруссаки. Они надеялись, подавив восстание, претендовать на дальнейшие польские территории наравне с Россией. Но с учетом того, что на западе все еще находились значительные силы, пруссаки уже были серьезно перегружены; после первых успехов в борьбе с восстанием они были вынуждены отступить и обратиться за помощью к России. Увидев свой шанс, австрийцы тоже вступили в бой. Проведя отчаянную кампанию по массовому набору войск, Костюшко почти восемь месяцев сдерживал армии России, Пруссии и Австрии, но 10 октября 1794 года победа русских под Мацеёвицами к юго-востоку от Варшавы положила конец восстанию. Теперь был открыт путь к третьему и последнему разделу Польши. После ожесточенных споров между тремя державами 24 октября 1795 года был согласован трехсторонний раздел, по которому Пруссия получила еще один транш территории, охватывающий около 55 000 квадратных километров земли в центральной Польше, включая древнюю столицу Варшаву, и около 1 000 000 жителей. Польши больше не было.
ОПАСНОСТИ НЕЙТРАЛИТЕТА
Произошло нечто необычное: в ходе второго и третьего разделов Польши Фридрих Вильгельм II, возможно, наименее впечатляющая фигура, восседавшая на прусском троне за последние полтора столетия, отвоевал для своего королевства больше территории, чем любой другой государь за всю историю его династии. Пруссия увеличилась в размерах примерно на треть и занимала площадь более 300 000 квадратных километров; ее население выросло с 5,5 до 8,7 миллиона человек. После того как ее цели на востоке были более чем выполнены, Пруссия не теряла времени на то, чтобы выйти из антифранцузской коалиции на западе и подписать сепаратный мир с Францией в Базеле 5 апреля 1795 года.
И снова пруссаки бросили своих союзников на произвол судьбы. Писатели и памфлетисты, нанятые для создания австрийской пропаганды, послушно громили это подлое отступление от общего дела против Франции. Историки часто придерживались аналогичной линии, осуждая сепаратный мир и последовавший за ним нейтралитет как презренные, "трусливые", "самоубийственные" и "пагубные".12 Проблема с такими оценками заключается в том, что они основаны на анахроничном предположении, что у Пруссии конца XVIII века была немецкая "национальная" миссия, которую она не смогла выполнить в 1795 году. Но если мы сосредоточим свое внимание на прусском государстве и его интересах, то сепаратный мир представляется наилучшим вариантом. Пруссия была истощена финансово, ее внутренняя администрация с трудом переваривала огромные пространства вновь приобретенной польской территории, и она не могла позволить себе продолжать кампанию на западе. При берлинском дворе возникла "партия мира" с мощными экономическими аргументами в пользу выхода из коалиции против Франции.13
Условия Базельского договора в любом случае - по крайней мере, на бумаге - были очень выгодны для
