— Отойди, Петунка. — Дебрен даже на остатках энергии работал быстро, не пытался засовывать пальцы в грудную клетку, не пробовал манипулировать суставами в недоступных местах. А наложение блокады сейчас, когда путь к большей части нервов и сосудов был открыт, не требовало больших затрат. — Отойди. Сами справимся. Я позову тебя, когда будет… когда будет надо.
— Я выдержу, — пробормотала она. Тихо и вместе с тем твердо.
Он не стал повторять. Тем более что Збрхл, постукивая бердышом, поковылял к кухне и скрипнул дверью, ведущей в погреб. Ленда подкармливала камелек поленьями, носила воду, руки у нее были грязные да к тому же дрожали. У Петунки руки не дрожали.
Они работали молча. Только под конец, когда корпии действительно не хватило, Петунка уперлась ногой в табурет, подтянула платье и, поблескивая ножом и коленом, оторвала полосу льна от нижней юбки, Дебрен понял, что это ведь длится уже двести два года. Седьмое поколение женщин, живущих на безлюдье, самостоятельно делающих перевязки покалеченным грифонами мужьям, братьям и сыновьям, в одиночку хоронящих тех, кому перевязки не помогли.
Она должна была быть суровой. И была такой.
— Отвернись, Дебрен, — сказала Петунка спокойно, когда он наконец отошел от стола и молча опустил руки, дав понять, что сделал все, что мог. — У меня кончается подол нижней юбки, а я пока что женщина замужняя и не могу…
— Достаточно, — сказал он тихо, немного просительно, поглядывая на напитавшиеся кровью бинты.
— У тебя кровь с головы капает. Я оберну. Только не гляди.
Ну да. Он все время протирал брови, рукав был весь красный…
— Оставь для Збрхла. — Он плюнул на пальцы, потер царапину на лбу. — Разве что у тебя есть побольше чистой одежды наготове.
Отворачиваться не стал. Частично из-за замедленной реакции, частично потому, что как-никак она была простой бабой, даже не то что из деревни, а из глухой пущи, и могла не знать, что грязь вредит ранам. Во всяком случае, не принимать это близко к сердцу — ближе, чем болтовню о четырехглавых драконах или шарообразности земли. Однако, по правде-то, он все же глянул на ее оголенную ногу скорее ради самой ноги, а не куцей юбки, которую носят взамен мужских кальсон. Нижняя юбка, о чем он вообще-то знал и не глядя, была чистой, только что вынутой из сундука.
Она заметила его взгляд. Но не сделала ничего, чтобы хоть немного прикрыть белое полное бедро. Дебрен не сделал ничего, чтобы прикинуться, будто не было причин его прикрывать. И подумал, что то, что она прочла в его взгляде, может дать ей больше надежды, нежели тончайшая, старательно отделенная от жалости разновидность сочувствия. Она была как Ленда. И была старше. Поэтому он отвел глаза лишь тогда, когда Петунка отмерила взглядом длину отрезанного полотна и воткнула нож в намеченное место.
— Не обижайся, сестра. — Голос Ленды, возможно, из-за контраста с теплом, все сильнее бившим от камелька, поразил Дебрена холодом. — Я знаю, что ты только что купалась и мыло варишь отличное, но…
— Ленда, — тихо попросил он.
Девушка бросила ему одеяло, подошла к выходу во двор, легким ударом кулака поправила положение какой-то доски, поддерживающей то, что заменяло дверь. Только потом глянула ему в лицо. Он осторожно прикрыл раненого, ответил взглядом.
— Что — Ленда? — Она не подходила, но Дебрен и без того видел, что в ее глазах, сейчас серых, мелькают злые искорки. — Я сказала какую-то глупость?
— Ленда… не сейчас.
Он не смотрел на забрызганный кровью стол и неподвижное тело, все больше ассоциировавшееся именно с телом, а не с человеком. Поэтому она была обязана понять.
— А когда? — Она старалась быть спокойной. — Кто должен погибнуть еще, прежде чем мы дозреем до делового разговора?
— Ты что-то сказала? — спросил он сквозь зубы. Она бывала толстокожей — по крайней мере в словах, — но на сей раз она переборщила.
— Я говорила: пойду с Петункой. Говорила. — То ли это действительно прозвучало по-детски, то ли ассоциация пришла из-за блеска в ее глазах. Простуженное сопение тоже не прибавляло Ленде серьезности и взрослости. — Они ничего бы нам не сделали. Ты сам слышал: им запретили трогать баб.
— Что ты несешь?
— Ты все испортил, Дебрен. Именно ты, черт побери! Ты, от которого я ожидала рассудительности. Мы могли идти вдвоем. Только мы. Никому бы ничего не… А так досталось Йежину…
Она осеклась. Опять немного по-детски, как бы испугавшись того, что чуть было не сказала. И что все услышали ее слова так, словно она их выкрикнула.
Какое-то время никто ни на кого не смотрел. Ленда стояла у завала из мебели и бочек, позволяя сквозняку играть подолом платья. Дебрен только теперь заметил, что на ней нет коричневого кафтана, в котором она выходила. И пояса.
И Дропа. Возможно, поэтому не спросил об остальном.
Скрипнули доски, в дверях кухни появился Збрхл. С острием бердыша под мышкой и огромной бутылью в руке. Бутыль была откупорена и, кажется, использована, поскольку ротмистр, хоть и бледный, двигался значительно увереннее.
— Не бойся. — На губах Петунки заиграло подобие улыбки. Она подняла только что оторванную полоску ткани. — Бинт предназначался не ему. Больше чистого белья у меня под руками, как правильно догадался Дебрен, нет. Так позволь я использую для собственных царапин…
— Ты ранена? — Збрхл в два прыжка преодолел всю ширину комнаты. — Дерьмо и вонь! Дебрен! Ты ослеп? Не видишь, какая она бледная? — Он сунул магуну бутыль и схватил Петунку за руку. — Ленда, давай сюда табурет! А ты садись, потому что нам еще не…
— Я? — Она не пыталась высвободить руку, только прикрыла другой ладонью его ладонь. — Ты упиться успел в погребе, медвежонок? Ты на себя глянь. Вся нога в крови. Сам садись. Ленда, принеси воды. И что-нибудь острое, чтобы штанину… И что-нибудь под ногу. Я думаю, стульчик подойдет.
— И прихвати для себя табурет, — добавил Дебрен, обходя стол и указывая на кучу мебели, образующей баррикаду. Опустился перед Збрхлом, глянул на торчащий из ноги обломок стрелы.
— Так сколько же, в конце концов, этих табуретов? — буркнула девушка, направляясь к баррикаде. — И что еще? Чтобы два раза не бегать.
— Сейчас, дерьмо и… — Збрхл попятился, хотя еще никто не дотрагивался рукой до его продырявленного бедра. — У нее же обе ноги ни к черту.
— Сам ты ни к черту, — мгновенно отрезала Ленда.
— Все мы в какой-то степени… — философски заметил Дебрен. — Но верно, не следует пострадавшую женщину гонять словно рекрута. Перестань ползать, княжна. У тебя кровь на юбке.
— Это платье.
— Подол платья. Значит, на мой вкус, юбка. Потому что внизу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
