Удачная экскурсия полковника Широкова послужила прелюдией к военным операциям и других отрядов, остававшихся так долго в бездействии. Сам начальник правого фланга генерал Антропов 31 августа сделал набег из Прочного окопа в землю башильбаевцев, чтобы свести с ними счеты за истребление Незлобного. Набег был удачный. Кубанский казачий полк, с вечера до утренней зари, проскакал девяносто верст и как снег на голову явился в долине между Урупом и Зеленчуком. Не все казачьи лошади могли без передышки пробежать такое расстояние, и вместе с Антроповым явилось не более двухсот казаков, – но сила была не в числе, а в полной неожиданности нападения. Башильбаевцы, спокойно убирая хлеб, оторопели. Двое из их старшин, постоянные сподвижники Джембулата, Аслан-Гирей и Аджи Хахандуков, также были захвачены в поле. Аджи был убит, Аслан бежал, но его родной брат, один из знаменитых узденей за Кубанью, был настигнут ординарцем Антропова подпоручиком Мельгуновым, сбит с седла и взят в плен. Поля башильбаевцев были истреблены огнем, и казаки вернулись назад, приведя семьдесят семь пленных и целый транспорт арб, приготовленный жителями для перевозки хлеба.
Чтобы расширить круг своих операций и не затруднять войска беспрерывными переправами через Кубань, Антропов заложил на Урупе, верстах в тридцати пяти от Прочного окопа, небольшое укрепление, названное Георгиевским в честь Эмануэля. Это было первое русское укрепление, переброшенное на вражескую сторону. Оно было невелико – всего на четыреста человек пехоты с шестью орудиями, но при нем располагался весь Кубанский казачий полк, что давало возможность делать набеги не менее быстрые, но, может быть, еще более губительные, чем набеги черкесов.
Первый удар с этой новой позиции разразился 8 сентября над махошевцами, жившими между Лабой и Белой. Махошевцы, управляемые князьями Богортоко, были непримиримейшими нашими врагами и также участвовали с Джембулатом в нападении на село Незлобное.
Как только укрепление было готово, Антропов, оставив в нем часть гарнизона, с остальными войсками в ночь на 8 сентября сделал усиленный переход на Лабу и здесь остановился. По ту сторону Лабы начинались уже поля махошевцев. Антропов притаился в лесу и стал выжидать рассвета. Надо сказать, что при нем находилось несколько ногайских князей, только что изъявивших покорность. Каждый из них явился со своей конницей, – но не было конницы лучше той, которую привел с собой известный на линии вожак хищнических партий князь Измаил Алиев, исстрелянный и изрубленный в боях с казаками. Теперь он был проводником русского отряда и вызвался идти один на разведку в махошевские аулы. В ожидании его возвращения в отряде были приняты все меры, чтобы ничем не обнаружить засады.
Наступило утро 8 сентября. Взошло чудное осеннее солнце и ярким светом залило всю живописную равнину, расстилавшуюся за Лабой. Из всех окрестных аулов народ, вооруженный серпами и косами, стал выходить на уборку хлеба. Время было дорого, страдная пора подходила к концу – надо было торопиться. Горцы, весело разговаривая, рассыпались по полю, не подозревая, что смерть стоит у порога и что многие из них сами будут скошены прежде, нежели успеют скосить несколько колосьев. Трогательна беззаботная веселость человека, не знающего, что над его головой уже висит черная туча. Едва махошевцы принялись за работу, как под зеленым пологом леса каркнул старый ворон. Это был условный сигнал Измаила. Через секунду крик повторился, и вслед за ним, сверкая оружием, из темного леса вынырнула наша кавалерия; быстро перескочив Лабу, она в один момент очутилась на том берегу среди оторопевших махошевцев.
Но махошевцы были народ воинственный, они никогда не переступали за порог своей сакли, не перекинув через плечо винтовки, а в хищничестве им уступали пальму первенства даже закаленные в этом опасном промысле башильбаевцы. Поэтому-то, как ни внезапно было нападение нашего отряда, оно не всех захватило врасплох; только первые, попавшиеся казакам под руку жители, не успевшие сообразить опасности своего положения, были изрублены без сопротивления; остальные, находившиеся в середине поля, опомнились, сбились в кучу и, выхватив из чехлов винтовки, дали по казакам залп. Казаки, не дожидаясь второго залпа, кинулись в шашки, смяли толпу и обратили ее в бегство. Рассыпавшись по полю, линейцы скакали по всем направлениям и, настигая бегущих махошевцев, сбивали их с ног, рубили, топтали их конями или забирали в плен. Поле покрылось телами. Где гуляла коса – пошла гулять казацкая шашка…
Шум разгоравшейся битвы и выстрелы подняли на ноги всю окрестность. Первым прискакал на тревогу махошевский князь Богортоко с тремястами всадников. Рассыпавшиеся казаки не могли оказать никакого сопротивления; но, к счастью, почти в тот же момент и к нам подоспело подкрепление – из-за Лабы выручать казаков прибежала пехота. Появление штыков и барабанный бой, с которым пошли навагинцы, остановили горцев. Этой минутой воспользовались ногайские князья и кинулись на Богортоко. Едва махошевцы приготовились к отпору, как с другой стороны на них налетели успевшие уже собраться казаки. Старые кубанцы поныне рассказывают о гомерическом поединке, произошедшем при этой атаке между подпоручиком Мельгуновым, ординарцем Антропова, и махошевским узденем Мефедзьевым, известным вожаком хищнических партий. Пуля Мефедзьева, ударившись о ружье Мельгунова, разрубила его вдребезги и ранила офицера в грудь; Мельгунов – богатырь ростом и силой – одним взмахом шашки раздробил кольчугу и положил узденя на месте. Поражение махошевского князя было полное. Он потерял в этот день более семидесяти человек убитыми, сорок два пленными и до восьми тысяч голов скота. Поля, принадлежавшие махошевцам, были сожжены и вытоптаны.
Счеты за разгром Незлобного не все еще были сведены, так как абазинцы, жившие к стороне Карачая и составлявшие также значительный контингент в партии Джембулата, оставались ненаказанными. Эмануэль приказал сделать набег на них майору Канивальскому.
В ночь на 10 сентября из Баталпашинска выступил небольшой конный отряд из нескольких сотен линейных и донских казаков при двух конных орудиях. На рассвете поднялись на высокий хребет, отрог Большого Кавказа, и увидели на самой вершине его два громадных утеса, образующие природные ворота, – но эти ворота, к удивлению всех, были заложены каменной стеной такой странной кладки, что без помощи археологии трудно было определить даже, к какой эпохе принадлежит ее сооружение.
Канивальский приказал казакам спешиться и разобрать часть стены, по возможности не делая шума. Работа действительно производилась так тихо, что черкесский пикет, спавший по ту сторону стенки, увидел казаков только тогда, когда был окружен, и не успел даже сделать сигнального выстрела. Весь отряд, протискавшийся кое-как в узкие ворота, столпился у края обрыва над страшной бездной, дно которой, закрытое туманами, нельзя было видеть. В эту-то бездну, откуда доносился только рев бушующей Теберды, отряд начал спускаться по едва заметной, обрывистой и опасной тропинке. Было еще темно; кругом царило ночное безмолвие; местность казалась необитаемой, а между тем вся долина Теберды была усеяна народом, который, торопясь с уборкой хлеба, заночевал в поле. Казалось, что судьба обрекла этих людей на смерть и плен. Но чуткого слуха горцев вовремя коснулся шум, подобный шуму горного водопада, – это мчалась конница, и привычное ухо ясно различило среди конского топота стук и громыханье орудийных колес. В одно мгновение все, что находилось в поле, скрылось в лесу, и прискакавшие казаки захватили только скудные, брошенные народом пожитки. Кроме этих пожитков да небольшого стада овец, не было никакой добычи. Из двух аулов князей Бибердова и Лова два-три человека были убиты и восемь захвачены казаками в плен. Добиваться большего отряду было нельзя, так как надо было скорее убираться домой, пока неприятель не отрезал ему путь на перевале. Таким образом, трофеи набега были ничтожны, но важным результатом его являлась для нас смерть храброго абазинского князя Лова, друга и сподвижника Джембулата: пущенная на ветер, казачья пуля случайно сразила его у самой опушки и навсегда избавила линию от непрошеных и частых его посещений. «Кесмет!» (судьба!) – могли сказать над его могилой горцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
