– Черт побери! Господин адмирал просто колдун! Ему известно, что происходит за тридцать или сорок миль от него! Я очень хотел бы знать столь же достоверно, что происходит или произошло под Орлеаном.
Колиньи совершенно невозмутимо встретил этот окровавленный кинжал, который вонзил в него герцог де Гиз, явно намекавший на гибель своего отца, Франсуа де Гиза, убитого под Орлеаном Польтро де Мере, как думали, по наущению адмирала.
– Я становлюсь колдуном всякий раз, – холодно и с достоинством ответил адмирал, – когда мне нужны точные сведения обо всем, что имеет значение для дел короля или моих личных. Час тому назад прибыл из Орлеана мой курьер: он ехал на перекладных и благодаря этому проехал за один день тридцать две мили; господин де Ла Моль едет верхом на своей лошади, делая па десяти миль в день, – следовательно, он прибудет только двадцать четвертого. Вот и все колдовство.
– Браво, отец! Хорошо сказано! – воскликнул Карл IX. – Покажите этим юношам, что не только годы, но и мудрость убелила вашу бороду и голову. Давайте отпустим их, пусть себе говорят о турнирах и любовных делах, а мы с вами побеседуем о делах военных. При хороших советниках и короли становятся хорошими, отец. Ступайте, господа, мне надо поговорить с адмиралом.
Молодые люди вышли – первым король Наваррский, за ним герцог де Гиз, но, выйдя за дверь, они холодно раскланялись, и каждый пошел в свою сторону.
Колиньи посмотрел им вслед не без тревоги: всякий раз, когда лицом к лицу встречались эти две ненависти, он опасался какой-нибудь вспышки. Карл IX, поняв мысль адмирала, подошел к нему и, взяв его под руку, сказал:
– Будьте покойны, отец; для того чтобы держать их в повиновении, существую я. Я стал настоящим королем с того дня, как моя мать перестала быть королевой, а она перестала быть королевой с того дня, как Колиньи стал мне отцом.
– Что вы, государь! – воскликнул адмирал. – Ведь королева Екатерина...
– Она интриганка! С ней никакой мир невозможен.
Эти оголтелые итальянские католики знают только одно всех резать. Я же, напротив, хочу умиротворения, даже больше – хочу поддержать приверженцев нового исповедания. Все остальные чересчур распутны, отец, они меня позорят своими любовными похождениями и своим развратом. Если хочешь, скажу тебе откровенно, – продолжал Карл IX поток своих излияний, – я не доверяю ни одному человеку из моего окружения, за исключением новых моих друзей. Честолюбие Таванна мне очень подозрительно;
Вьейвиль любит только хорошее вино и способен продать своего короля за бочку мальвазии; Монморанси знать ничего не знает, кроме охоты, и все время проводит в обществе своих собак и соколов; граф де Рец – испанец, Гизы – лотарингцы. Да простит меня Бог, но мне кажется, что во всей Франции есть только три честных француза – я, мой наваррский зять да ты. Но я прикован к трону и не могу командовать войском; самое большее, что мне позволено, – это поохотиться в Сен-Жермене и в Рамбулье. Мой наваррский зять слишком молод и неопытен. К тому же его отца, короля Антуана, всегда губили женщины, и мне сдается, что Генрих унаследовал от него эту слабость. Нет никого, кроме тебя, отец, – ты смел, как Цезарь, и мудр, как Платон. По правде говоря, я не знаю, как быть: оставить тебя моим советником или отправить на войну главнокомандующим. Если ты будешь моим советником – кто будет командовать? Если командовать будешь ты – кто будет моим советником?
– Государь! Сначала надо победить, а после победы, будет и совет, – отвечал Колиньи.
– Ты так думаешь, отец? Что ж, хорошо – будь по-твоему. В понедельник ты отправишься во Фландрию, а я поеду в Амбуаз.
– Ваше величество, вы уезжаете из Парижа?
– Да... Я устал от этого шума, от всех этих торжеств. Я не деятель, я мечтатель. Я родился не королем, а поэтом. Ты созовешь нечто вроде совета, который и будет править, пока ты будешь на войне, а раз в него не войдет моя мать, все пойдет хорошо. А я уже дал знать Ронсару, чтобы он приехал ко мне в Амбуаз, и там вдвоем, вдали от шума, от скверных людей, в тени бескрайних лесов, на берегу реки, под журчание ручейков, мы будем беседовать о Боге и о Его делах – это единственное спасение от дел человеческих. Вот, послушай мои стихи – приглашение Ронсару в Амбуаз; я сочинил их утром.
Колиньи улыбнулся. Карл IX провел рукой по лбу, желтоватому и гладкому, как слоновая кость, и начал нараспев декламировать свои стихи:
Ронсар, когда с тобой в разлуке мы живем,Ты забываешь вдруг о короле своем,Но я и вдалеке ценю твой дивный гений,И продолжаю брать уроки песнопений,И снова шлю тебе ряд опытов своих,Чтоб вызвать на ответ твой прихотливый стих.
Подумай, не пора ль закончить летний отдых?Уместно ли весь век копаться в огородах?Нет, должен ты спешить на королевский зовВо имя радостных, ликующих стихов!..Когда не навестишь меня ты в Амбуазе,Я не прощу тебе такое безобразье!..
– Браво, государь, браво! – сказал Колиньи. – Правда, в военном деле я смыслю больше, чем в поэзии, но мне кажется, эти стихи не уступят лучшим стихам Ронсара, Дора и самого канцлера Франции – Мишеля де л'Опиталя.
– Ах, если бы ты был прав, отец! – воскликнул Карл IX. – Титул поэта прельщает меня больше всего на свете, и, как я говорил недавно моему учителю поэзии:
Искусство дивное поэмы составлять,Пожалуй, потрудней искусства управлять.Поэтам и царям Господь венки вручает,Но царь их носит сам, поэт – других венчает.Твой дух и без меня величьем осиян,А мне величие дает мой гордый сан.
Мы ищем, я и ты к богам путей открытых,Но я подобье их, Ронсар, ты фаворит их!Ведь лира власть тебе над душами дала.А мне – увы и ax! – подвластны лишь тела!Власть эта такова, что в древности едва лиТираны лютые подобной обладали...
– Государь, – сказал Колиньи, – мне хорошо известно, что вы, ваше величество, беседуете с музами, но я не знал, что они стали вашими главными советниками.
– Главный ты, отец, главный ты! Я и хочу тебя поставить во главе управления государством, чтобы мне не мешали свободно беседовать с музами. Слушай: я хочу сей же час ответить нашему великому и дорогому поэту на его новый мадригал, который он прислал мне... Да сейчас я и не могу отдать тебе все документы, которые необходимы, чтобы ты мог уяснить себе основное расхождение между Филиппом Вторым и мной. Кроме того, мои министры Дали мне что-то вроде плана кампании. Все это я разыщу и отдам тебе завтра утром.
– В котором часу, государь?
– В десять, а если я буду писать стихи и запрусь У себя в кабинете... все равно входи прямо сюда, и ты найдешь здесь, на столе, все документы – в этом красном портфеле; забирай их вместе с портфелем, цвет pro настолько бросается в глаза, что ты не ошибешься. А сейчас я иду писать Ронсару.
