— Да, — не моргнув глазом соврал я.
— Я и не сомневался! — фыркнул Лисистратов. — И наверняка ничего хорошего, коль скоро вы возвращаетесь от Скарятина с его ученой дочерью.
— Ваша персона, — произнес я, — не была предметом обсуждения между мною, Николаем Григорьевичем и Анной Николаевной.
— Разве? — удивился он.
— Представьте себе! — отрезал я, надеясь решительностью моего тона отвратить его от себя.
Но я добился прямо противоположного результата. Лисистратов захихикал и вцепился в мой локоть.
— Идемте, дорогой Городинцев, идемте же, — проговорил он прямо мне в ухо и повис на моем локте всей своей тяжестью. — Я покажу вам здешние трактиры, по крайней мере, один весьма приличный, где никогда не откажут в долг.
— Позвольте, — я сделал неубедительную попытку освободиться, — мне не нужен трактир. Я предпочитаю домашнее…
— Как это — не нужен трактир? — забормотал Лисистратов. — Всем нужен трактир! — Он вдруг посмотрел прямо мне в лицо твердым взором. — Вы ведь не собираетесь приглашать меня к себе в дом, не так ли?
— Не собираюсь, — сказал я, с ужасом соображая, что веду себя чересчур откровенно и потому невежливо. — С чего вы взяли?
— Ну вот, — обрадовался он. — И я вас не собираюсь… потому что мое обиталище, видите ли, мало приспособлено для принятия в нем каких-либо гостей, особенно же петербургских и совершенно неподготовленных… А все это из-за Скарятина и особенно — из-за Анны Николаевны. Вы уже знаете, конечно, что покойный Кузьма Кузьмич, святой человек, к ней сватался? К Анне?
Он увлекал меня дальше по шоссейной дороге, затем свернул на проселок и двинулся по прыгающим деревянным мосткам, настеленным поверх грязи, по маленькой узкой улице.
— Здесь не очень чисто, но это вовсе не потому, что в Лембасово не существует каменной мостовой, — сообщил Лисистратов. — Отнюдь. Наоборот, здесь есть каменная мостовая, однако наша почва гораздо сильнее, нежели творения рук человеческих. Вы, наверное, уже имели случай наблюдать, как климат и прочие погодные условия разрушают все, что имеет искусственное происхождение. Идеал здешней природы — блин! Да-с, блин, ровный и ничем не прикрытый, так сказать, не начиненный блин. Если произвести археологические раскопки, то можно обнаружить несколько слоев мостовых, принадлежащих к различным историческим эпохам. Но увы! Во-первых, никто не интересуется здесь археологией; все помешаны на палеонтологии. Оттого и предпочитают выкапывать из земли не мостовую, а безмолвных каменных моллюсков и прочих гадов, как голых, так и чешуйчатых. Во-вторых, это все равно бессмысленно, ибо природа сильнее. Поэтому аборигены ежегодно выкладывают по осени мостки, которые за зиму неизбежно сгниют и разложатся. Таков, замечу, и общий символ всей человеческой жизни! Снег создаст подобие хорошей дороги, а к весне опять настанет надобность в мостках. Таким способом у нас принято отмечать круговорот природы и вообще смену времен года.
— Лисистратов — настоящая ваша фамилия? — перебил я.
Он поглядел на меня сбоку, моргая маленькими, добрыми, светлыми глазками.
— А почему вы думаете, будто нет?
— В театральной среде принято брать себе псевдонимы, — блеснул познаниями я.
— Это так; однако по всем документам я именно Лисистратов, — ответил мой спутник. Он остановился перед большим, темным домом, широким, с покосившимся входом. — Мы пришли.
В трактире было немного народу. Лисистратов усадил меня за стол поближе к растопленному камину и пошел договариваться с хозяином. Я сидел, рассеянно глядя в огонь и краем уха слушая, как Лисистратов что-то втолковывает своему собеседнику и как тот нехотя соглашается. Скоро мой новоявленный приятель возвратился ко мне, уселся напротив и сообщил, что сейчас нам принесут горячие щи и водку.
Я возразил, что не имею обыкновения употреблять щи в это время суток, что до водки, то с некоторых пор предпочитаю не пить ее вовсе; но Лисистратов только рассмеялся:
— Сразу видать поповича! Еще скажите, что по пятницам не вкушаете скоромного.
— А если скажу?
— Я не поверю, — ответил Лисистратов.
Тут явился парень с обмотанными фартуком чреслами, похожий больше на сапожника, чем на трактирного слугу.
Он выставил перед нами на столе тарелки, большую супницу с торчащей из нее ложкой, вазочку со сметаной, графин со стопочками, корзинку с нарезанным хлебом и блюдечко с мелко накрошенными чесноком, укропом и петрушкой. Я мгновенно поддался соблазну и разжился тарелкой щей, а Лисистратов налил мне водки и удовлетворенно произнес:
— Я ведь предрекал вам, что не устоите!
Мне сделалось тепло и весело, более того — я ощутил к Лисистратову большую симпатию. А тот, наклонившись ко мне через стол, говорил, почти не шевеля губами, как будто опасался слежки:
— Вы ведь решили, конечно, что эта девица, Анна Николаевна, есть светлый образ? Она на всех так воздействует при помощи своих моллюсков. А сама, кстати, перестарок. Ей тридцать шесть, она вас уведомляла?
— Анна Николаевна на свой возраст никак не выглядит, — сказал я.
— Так-то оно так, но возраст у женщины не в чертах лица и не в обвислости кожи, а во взгляде. Чем больше женщина увидела и обдумала, тем старше у нее взгляд. А Анна Николаевна, смею вас заверить, повидала на своем веку!
— И чего она такого повидала? — спросил я.
— По-вашему, возможно прожить тридцать шесть лет и ничего не повидать? Это фактор времени! — глубокомысленно ответил Лисистратов. — Объективность требует признать.
— Понятно, — сказал я.
— Отказать Кузьме Кузьмичу! — проговорил Лисистратов. — Это, знаете ли, был поступок! О нем много рассуждали в местном обществе. Ведь Кузьма Кузьмич, покойник, был почти святой. Ему натурально поклонялись. Даже из соседней деревни пришла одна мамаша с золотушным ребенком и крепкой верой. Не слыхали? Вообразите, верила, бедная, что Кузьма Кузьмич наложением рук способен исцелить ребенка. И что бы вы думали?
— Что? — спросил я, потому что Лисистратов сделал ужасно долгую паузу и впился в меня взглядом.
— Возложил! — объявил Лисистратов. — Долго противился — от осознания недостоинства; но затем все-таки сдался на уговоры и возложил.
— А ребенок? — спросил я.
— Ребенок, вроде бы, стал лучше, но потом все-таки помер. Правда, помер он от воспаления легких, — прибавил Лисистратов. — Я эту историю вам к тому рассказываю, что в святость вашего дядюшки многие верили. А Анна Николаевна осмелилась ему отказать. Как вы на это смотрите?
— Как на честный поступок молодой женщины, — брякнул я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
