— Доченька! — сказал человечек с грудью.
— Лидонька! — раскинул руки второй, с аккуратной козлиной бородкой на лице.
Я слабо улыбнулась и кивнула ресницами, делая вид, что узнаю человечков. Они так хотели этого, а мне не трудно. Они никогда не станут для меня реальностью, потому что реальность такой не бывает. А если они нереальны, стоит ли воспринимать их всерьез?
Матрица почему-то решил выдать мне счастливый билет, теперь я понимаю, что имела в виду под словами «купить билет» Фимоза. Матрица решил выбрать Фимозу в ангелы или проводники. А меня… Пока это неясно. Возможно, он только посмеется надо мной, а потом опять вышвырнет на железяку, где мне придется в лучшем случае собирать трупы и отправлять их в санитарные скаты, а в худшем.
Единственное, что я вспоминаю с нежностью, гитара. Интересно, есть ли в Матрице гитары?
— Как ты себя чувствуешь, Лидусик-Сладусик? — спрашивает меня человечек с грудью, и я понимаю, что Матрица назначил эту биологическую женщину мне в матери. Она совсем не похожа на мою, она не замученная, она загорелая и красивая. А человек с бородкой, наверное, мой новый отец. Меня удивляет это, потому что на железяке родителей отбирают в пять лет. Человек идет в школу, и он начинает принадлежать железяке, окончив школу, он становится трудаком. Все просто, а тут… Впрочем, в Матрице и должно быть все по-другому.
Мои новые родители о чем-то спрашивают меня, я плохо понимаю, о чем речь, но на всякий случай улыбаюсь и киваю, боясь спугнуть этих человечков. Они искренне рады тому, что я жива, и обеспокоены тем, что я по-идиотски улыбаюсь и не могу сказать ничего внятного. Вскоре они уходят, и я остаюсь одна. Но ненадолго. Появляются медсестры из силикона и помогают мне встать и пойти в душевой пепелац. Впрочем, пепелацем его назвать трудно. Это, конечно, не пепелац, это отдельная светлая комната с огромным бассейном. Я все время пытаюсь понять, откуда этот веселый желтый свет, но спросить не решаюсь. Что-то подсказывает мне, что спрашивать не стоит.
После того как я в полной мере наслаждаюсь услугами силиконового персонала и помывочных устройств, меня провожают совсем в другое место. Это необычная обиталь. В ней огромный стеклянный экран, за которым очень красивая голограмма — деревья, очень похожие на те, какие бывают в древних фильмах, в тех, что мне притаскивала когда-то давно Фимоза на железяку, облака и огромный ослепительный фонарь, который висит непонятно где. Он мне напоминает что-то… И через некоторое время я нерешительно произношу:
— Солнце?..
И тотчас в моей голове лопается какая-то мутная перепонка, и я понимаю, что это — не голяк, это окно. Настоящее реальное окно, не такое, как в обитали трудака, за которым только мрачный вид какого-нибудь из пролетов железного уровня, а то древнее, первозданное окно, за которым должен быть настоящий солнечный свет и ветер. Еще я знаю, что оно должно открыться, если найти замочек. Ага! Около кровати на тумбочке лежит какой-то пульт, я беру его в руки. Пиктограмма открытого окна первой бросается мне в глаза.
Стекло медленно утягивается в стену.
И еще вот что. Ни разу за все это время в голове у меня не тиликнуло.
Мне повезло, как повезло изначально всем, кто родился на четверяке. Я каждый день вижу солнце. Назначенные мне в родители человечки куда-то ходят, с кем-то встречаются. Маму показывают по тридевизору, а папа все время летает на самолете. Я не знаю, чем они занимаются. Но мне это не важно. Мне ясно одно: на четверяке нужно делать только то, что просят. Или намекают.
Пока меня не просили ни о чем особенном. Я хожу в спортзал и бассейн, не суюсь не в свое дело и не перечу старшим. Они за это содержат меня. Мне купили модный даже по здешним меркам синтезатор, и я шлепаю на нем музыку, от которой в восторге все на четверке, а на трешке просто умирают.
У меня есть две версии случившегося. Одно в этих версиях общее — то, что я, Раша с железяки, каким-то образом превратилась в Лидусика-Сладусика. Ясно, что это связано с аварией, в которой разбились все шлюхи с железяки, которых притащила наверх Фимоза, местный перец, который отдал ей пакетик с «коричневым», и встречная машина.
Далее могло быть вот что. Либо мое сознание перескочило в тело Лидусика, либо после этой мясорубки в живых осталась только Раша, а поскольку там все превратилось в месиво, то Рашу приняли за Лидусика. Второе мне понравилось бы больше, но… где тиликанье в голове? У Раши в голове всегда тиликала какая-то гадость, а у меня — тишина. Даже за макушку трогать себя не хочется. Рука инстинктивно потянулась вверх, чтобы проверить, что там, и нащупала только заботливо уложенную прическу. Даже попытка постучать по голове ни к чему не привела.
Есть у меня одна идея, но, поскольку тиликатор в голове молчит, я не могу точно решить, верная эта идея или нет. Я, чувствуя себя тайной Рашей, сбежавшей с железяки, очень хочу передать туда мешок с долбилками, кучу кассет, немного шмотья — здесь все это валяется без особой надобности в диком избытке, а на железяке трудаки неделю будут ссаться от восторга, и производство роботов, конечно, приостановится. Но, честно сказать, роботов тут тоже тьма-тьмущая. Их постоянно обновляют. На железяке этих роботов уюзали бы до посинения, а тут швыряют налево-направо.
Но вот эта идея меня и смущает.
Правильность этой идеи.
Поэтому пока я не тороплюсь.
Вскоре стало известно, что «па», человечек с козлиной бородкой, самый большой владелец заводов по производству роботов. Это он придумывает законы, которые потом говорят всем по тридевизору. Я часто слышала, как «па» звонил куда-то и сердито кричал на министров и других членов Общественного Самоуправления, которых мы на железяке выбираем каждые четыре года. «Па» орал на них, и на следующий день они меняли законы так, как хотел «па».
— Ну что ты, Лидусик, грустишь? — спрашивал меня «па», сияя сознанием своей успешности, всевластности и крутости, и трепал за щеку. И я знала, что он меня в зад поцелует, чтобы я только заулыбалась. Но я не испытывала такого желания, поэтому улыбалась просто так.
У «ма» были другие интересы. Но и они не мешали мне жить.
Как-то раз я спросила:
— Па! А кто будет распоряжаться твоими заводами, когда ты умрешь?
— Как кто? — удивился «па». — Твой муж! А ты будешь отдыхать, как «ма». А хочешь, я тебе консерваторию куплю?
— Не, — говорю я и, подумав, добавляю: — Купи мне рок-клуб. Это сейчас моднее.
И «па» набирает на своем карманнике какие-то кнопочки. Я уверена, что завтра я смогу поехать в любое место третьего уровня и в любом здании устроить пивнуху с грохотом ненастроенных гитар. Я скажу им всем, что это «монна», что это рок и все такое, и они будут ссаться, потому что все знают, что мой «па» — хозяин всех роботов. А они здесь до того оборзели, что не могут без робота зад подтереть. Но никто из них не догадается, что этот рок-клуб — вызов, который им бросили подонки с железяки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
