У бойца Белоусова была замечательная реакция. Он тоже не долго размышлял над голосом, зазвучавшим над ухом. В этом месте всё было странным. Одной странностью больше, одной меньше…
– Слушай, Серый, я ведь и сам струхнул, когда это началось, – смущённо сказал он.
«Размороженный» Стратонов сразу оставил свой плаксивый тон.
– Серьёзно?
– Ну.
– А я думал, ты ничего не боишься…
– Таких людей-то не бывает, чтоб совсем не боялись. Это же инстинкты. Говорят, смелость – это надежда, что все трудности будут преодолены в результате собственных решительных действий. Надо просто верить в благополучный исход. Мне вот за Зорьку страшно. Но я о плохом не думаю, говорю себе: с ней ничего не случится! А если всё время ныть и бояться, ещё хуже, понимаешь?
Стратонов судорожно вздохнул и, как ребёнок, размазал по лицу слёзы.
– А на дельтаплане летаешь – не страшно?
– Было один раз. Вынесло к реке, а там уже ледоход, вода под ногами ревёт, льдины со страшным треском ломаются… Струхнул, конечно. А потом подумал, что какая-то глупая смерть у меня получается. Бесславная. И так я на себя разозлился, что вырулил, куда надо.
– О как! – в голосе Стратонова прозвучало одобрение. Не зависть. – Лёха, не рассказывай никому, что я тут… ладно? Не знаю, что на меня нашло.
Алексей пожал широкими плечами.
– Я и не собирался. – Он достал фляжку с водой. – На, попей, хорошо помогает.
Стратонов глотнул, полил водой коротко стриженную голову и кивнул на просеку:
– Хреново… Звёзд, опять же, нет. А Баженовка? Это же кошмар, конец света… Как бабки предсказывали. Помрём мы все, как думаешь?
Алексей поднял с земли свой санитарный ранец, надел и взглянул на поверженный лес. Страшная картина. Но то, что они успели увидеть в Баженовке, пока их странным образом оттуда не выбросило, было в разы страшнее. Под левой лопаткой так болезненно кольнуло, что Алексей едва не вскрикнул. Встретив напряжённый взгляд Стратонова, он через силу улыбнулся.
– Ничего. Как говорит Валерка, если днём не видны звёзды, это не значит, что их нет. Прорвёмся, Серёга. Бог не выдаст – свинья не съест. Мне кажется, должны что-нибудь придумать. Но не военные, а учёные. Зря наши стреляют. Только бы атомную бомбу не применили. Ну… всё, пошли, надо отсюда выбираться. А то к ужину опоздаем.
– Всё шутишь, – сказал немного успокоенный Стратонов и тоже надел ранец.
Алексей сделал пару шагов к деревне и вдруг исчез.
Картинка застыла, а вместе с ней и Стратонов – с открытым ртом.
– Бог не выдаст – свинья не съест, – повторил переводчик явно понравившуюся поговорку. – Оптимистично.
– Вы развели их намеренно? – осторожно спросил Крошин. Несмотря на наметившееся взаимопонимание, он не забывал, что его изучают.
– Мы дали больше свободы достойному. Сергей Васильевич Стратонов не воин. Это балласт. Хочется посмотреть, как будет действовать воин Алексей Белоусов.
…Алексей торопился: на поясе пищал определитель боли, специальный прибор, значит, где-то там, впереди, были раненые. Оставшись один, он почувствовал облегчение. Пусть это эгоистично, но от их невольного союза со Стратоновым было больше беспокойства, чем пользы. От разговора с полковником Крошиным тоже остался неприятный осадок. «Возможно нападение с ножом…» Сейчас Алексей склонялся к мысли, что голос ему почудился. Бывают же у людей предчувствия, к тому же нервы на пределе… Только странно, что не успел он подумать, как тут же осуществилось его невольное желание оказаться от Стратонова подальше. Он перенёсся на другой холм, километрах в двух западнее той самой просеки. Справа, за лесом, виднелась дорога, ведущая к какому-то селу. Идти, безусловно, нужно было к жилью, но прибор просигнализировал о присутствии раненых, и Алексей свернул в чащу.
Когда до объектов осталось метров пятьсот, появилась более подробная информация. На экранчике прибора возникли три яр-ко-зелёные точки. Значит, раненых трое. Алексей остановился, чтобы оценить обстановку, нажал на точку, помеченную цифрой «7». По десятибалльной шкале боль семь баллов. Появившаяся на месте точки картинка озадачивала. Это было обездвиженное животное, предположительно, крупная собака.
Огоньки на приборе, мигнув, потухли.
– Ну?! – Алексей потряс коробочкой, несильно постучал по корпусу. Изображение вернулось.
Вторая точка. Боль 7 баллов. Мужчина. Движется.
Третья точка. Боль 4 балла. Ребёнок. Перемещается медленно, с остановками.
Все трое находились примерно на одном расстоянии от Алексея и вряд ли могли видеть друг друга в лесу – между ними было не меньше двухсот метров. Дальше всех находилась собака.
Собака, мужчина, ребёнок. 7 баллов, 7, 4. Прибор снова забарахлил, и перед тем, как точки окончательно погасли, «7», принадлежащая собаке, изменилась на «8». Алексей уже засёк направление и побежал в ту сторону, где находился раненый мужчина. На бегу он постукивал ребром ладони по прибору, пытаясь его включить, постоянно отвлекался и не заметил, как под ногами разверзлась земля.
Очнулся он на дне глубокого оврага. Болела неловко подвёрнутая рука, голова кружилась. Если бы не каска, мог бы и совсем того, подумал он. Чтобы высвободить руку, он осторожно перекатился с живота на бок, потом на спину. Пальцы шевелились, значит, всё в порядке…
Встать и пойти мешала накатившая странная апатия. Нужно было торопиться, а он неподвижно лежал и смотрел вверх, на кусты, нависшие высоко над ним на склоне.
И долго ты будешь так лежать, парень, – как Андрей Болконский под небом Аустерлица? Вставай, это твоя война, наливаясь раздражением, думал Крошин. Искоса он поглядывал на темноволосого и переводчика. У них были крайне сосредоточенные лица, и они не выказывали ни малейших признаков нетерпения, просто ждали, ждали… Словно на их глазах вершилось нечто важное. Проникнувшись их настроением, Крошин сделал лицо попроще.
Алексей думал о собаке. Она не виновата, что идёт война. Что несколько часов назад над Баженовкой запылало небо и голубой смерч пронёсся над селением. Он не тронул дома, но то, что осталось от людей, санитары, в том числе и Алексей со Стратоновым, выносили в трупных мешках. Ноша была совсем лёгкой… Пожилой хирург Сотников из первой сортировочной бригады, к которой они были прикреплены, жалея их, пустил вперёд санитаров постарше, бывалых, а им сказал: «Нечего вам там делать, ребятки, будете на подхвате». А потом они и вовсе завернули за угол и неожиданно очутились в лесу И теперь он знает, что где-то рядом лежит и умирает собака. Когда он побежал спасать человека, ей стало хуже. Он знал и не остановился, не повернул в её сторону Как будто собаки не люди. Алёшка, иди, дружок твой пришёл! Вот так, морячок, плати за табачок! Люди мы или нет, Лёшик, милый? Плати за табачок! Должны мы защищать тех, кто нам дорог? Или просто слабее? Плати, морячок, плати за табачок… Голова трещала, перед глазами плыли круги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
