Он вынул из шкафа старый домашний халат — теплый, стеганый, и, разложив его на кровати, принялся складывать. Лицо его светлости тронула тень.
— Не припомню, чтобы нам грозило разорение, — медленно сказал он. — В конце концов, я могу увеличить тебе содержание.
— Оно мне больше не нужно. Жалование у меня не бог весть, я слегка приукрасил для мамы, но месяц уж как-нибудь продержусь.
— Месяц?..
— В марте мне исполнится двадцать, — напомнил сын. — И Белая усадьба, согласно завещанию, перейдет ко мне. Доход с нее невелик, но, полагаю…
Герцог непроизвольно дернул щекой.
— Во имя богов, Нейлар! Это уже слишком!
— Вы так думаете?..
Халат улегся в саквояж поверх рубашек. Следом отправились полотенце и футляр с бритвенными принадлежностями. Молодой человек задумчиво прищурился, словно размышляя, не забыл ли он чего-то еще. Герцог шагнул вперед.
— Нейлар, хватит, — отрывисто уронил он. — Я виноват, я знаю, но так же нельзя! Ты не можешь вот так просто взять и уйти! Подумай хотя бы о матери!
Нейл повернул голову, впервые за много дней взглянув в лицо отцу.
— Я о ней подумал, — спокойно сказал он. — И о вас тоже. Иначе той ночью я бы не вернулся домой…
— Нейлар!
— …и попросил бы полковника разместить меня на казенной квартире в счет жалования, — всё так же спокойно закончил сын. — Не беспокойтесь. В свои выходные я буду ночевать здесь. И сегодня вернусь после ужина — чтобы объяснить всё маме. Мне действительно удобнее быть поближе к госпиталю, и мне, в конце концов, уже давно не шестнадцать, чтоб до сих пор сидеть на родительской шее.
Нейл, помолчав, чуть нахмурил брови.
— О том, что произошло, я ей не скажу, — проговорил он. — И вы не говорите, не нужно. Ни к чему напоминать ей о Сандре, мы оба знаем, чем это может кончиться.
Герцог подался вперед.
— Нейлар, послушай! Я всё понимаю, я поступил с тобой дурно, ты на меня обижен, но Кассандра Д’Элтар…
Голубые глаза напротив знакомо стянуло льдом.
— Я не хочу об этом говорить, — отрезал Нейл. — И слышать тоже.
Молодой человек одним движением захлопнул саквояж, поднял его и развернулся к двери. Герцог перехватил его за плечо почти у самого порога — и внутренне вздрогнул, почувствовав, какой тяжестью налилась вдруг под пальцами рука сына.
— Нейлар, прошу тебя!..
— Отпустите, отец. Я опоздаю на службу.
— Нейлар!
Тот повернул голову и поднял на отца холодный, колючий взгляд.
— Отпустите меня, — ровно повторил он. — Вы добились, чего хотели, так хотя бы теперь оставьте меня в покое.
Мягко шевельнув плечом, Нейл высвободился и быстрым шагом покинул спальню.
— Нейлар!..
Ответом его светлости был только удаляющийся скрип половиц. Следом заныли ступени лестницы, и чуть погодя внизу, в холле, приглушенно хлопнула дверь. Герцог эль Хаарт медленно опустил руку. Потом с усилием проглотил застрявший в горле тугой комок и обвел потухшим взглядом спальню сына. Аккуратно застеленная кровать, ровные штабели книг на столе, придвинутый к нему стул… И спиртовка на подоконнике, с маленьким чугунным чайничком на спирали. По лицу его светлости скользнула кривая улыбка. Он подошел к окну, коснулся ладонью чайника — еще горячий — и приподнял крышку. Ноздрей коснулся слабый запах чайных листьев. «Я не хочу кофе, Анре», — всплыл в памяти голос сына. Следом вспомнился нетронутый бокал с водой — Нейлар за завтраком просил только ее, но всё равно не пил. А ел одни яйца всмятку — надо думать, только из-за того, что добавить в них что-то еще не представлялось возможным. Алхимик невесело усмехнулся. Что угодно можно смешать с чем угодно, уж он-то знал. И яйца не исключение, даже сырые. Скорее всего, и Нейлару об этом известно, не говоря уж о том, что в снотворном теперь нет никакой нужды, — но почему он тогда так себя ведет?..
Его светлость вернул крышку чайничка на место и отвернулся от окна. Взгляд его упал в зеркало над умывальным столиком. «Потому что ты перешел черту, — глядя в глаза своему отражению, мысленно ответил Кендал. — И он больше ничего от тебя не хочет — ни денег, ни крыши над головой, ни даже сидеть с тобой за одним столом. Что ж, разве он не прав?..» Герцог сделал несколько шатких шагов и, тяжело опустившись на край постели, закрыл лицо руками. «Вы добились, чего хотели» — но он хотел вовсе не этого! Он лишь пытался уберечь этих двух неразумных детей от новой беды и всё погубил. Он сдержал обещание, что дал когда-то барону, но это стоило ему сына. «Эль Хаарты не умеют проигрывать, — с горечью подумал Кендал. — И никогда ничего не забывают». Герцог вспомнил застывшее лицо Нейла тогда, две недели назад, и его слова: «Так поступают буревестники». Вероятно, сын имел в виду Райана Рексфорда. Они были друзьями, но тот удар в спину, на экзамене, Нейлар товарищу не простил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А если не простит и отца?..
По спине его светлости потянуло холодом. Он любил сына, порой забывая, что он ему, в сущности, лишь дальний родственник, он радовался его успехам, огорчался его неудачам, беспокоился о его будущем — и даже в страшном сне представить не мог, что когда-нибудь может его лишиться. Но это случилось. Нейлар ушел. И винить в этом, кроме себя самого, его отцу было некого.
От двери донесся тихий шелест платья.
— Кендал? — услышал герцог голос жены. — Ты здесь?..
«Да, — подумал он, отнимая ладони от лица. — Я здесь. А мой сын теперь неизвестно где, в каком-то доходном доме, в трущобах, совсем один».
Лицо его на миг исказилось. Вивиан, стоящая на пороге, заметила промелькнувшее в глазах мужа глухое отчаяние и встревоженно нахмурила брови.
— Что ты здесь делаешь, Кендал? Нейл уже уехал?
— Да, — с трудом вытолкнул из себя герцог. — Но он вернется. После ужина. Он… обещал.
Светло-голубые глаза герцогини на миг сощурились. Шагнув вперед, она, как недавно он сам, закрыла за своей спиной дверь и посмотрела на мужа:
— Что происходит? На тебе лица нет, а Нейл со мной даже не попрощался. Вы поссорились? Сильно? Из-за чего?
Его светлость молчал.
— Кендал, — повторила жена. — Я ведь, в конце концов, не слепая! Что случилось? И если ты сейчас скажешь «ничего» — я перестану тебя уважать!
Герцог сделал над собой усилие.
— Ничего, — после паузы отозвался он пустым голосом. Герцогиня коротким движением вздернула подбородок и, подобрав юбки, развернулась к двери. Кендал смотрел ей вслед. «Не уходи, Вивиан! — билось в его голове. — Хотя бы ты останься со мной! Я не могу тебе сказать, правда, не могу — я уже потерял сына, я не хочу следом за ним потерять еще и тебя!..»
Дверь за женой захлопнулась. Кендал ссутулился и опустил голову, упершись взглядом в пол. Сердце у него ныло. А еще он впервые в жизни чувствовал себя совсем одиноким, старым — и слабым.
В это воскресенье у воспитателя Мелвина эль Хаарта был свободный вечер. После обеда, уложив своего подопечного отдыхать, госпожа Делани спустилась вниз, обряженная в свое лучшее (и, как догадывалась герцогиня, единственное) выходное платье. Матовый черный шелк делал ее изящную фигурку еще тоньше и стройнее, белый кружевной воротничок оттенял свежее, разрумянившееся лицо, а зеленые глаза блестели от предвкушения долгожданного отдыха. У госпожи Делани было всего два выходных в месяц, и сегодня она отправлялась в театр.
— Мелвин уснул, ваша светлость, — сказала она Вивиан, уже стоя в холле у дверей и надевая перчатки. — Спектакль закончится около девяти, и я сразу же возьму экипаж…
Вивиан улыбнулась:
— Это необязательно, госпожа Делани. У вас выходной, отдыхайте и не думайте о работе, Мелвина я уложу сама. Но не слишком ли рано вы отправляетесь? На улице холодно, а вечерние спектакли начинаются только в семь.
— О, не беспокойтесь, ваша светлость, — тоже улыбнулась воспитательница. — Я решила выехать загодя. Хотела заглянуть в Галерею — там до середины февраля новая выставка акварелей. Как раз успею посмотреть перед театром. Да и метели, слава богам, улеглись.
