— А во что же верить, — тихо спросил Незнайка, — в желтое небо и деревянные гвозди?
— Верить надо в то, — ответил Пестренький, — что пока мы с тобой искали какой-то солнечный город, наш собственный город сгорел. Вот.
Пестренький поправил на плече фотоаппарат и поплелся туда, где еще дымились остатки его дома, а Незнайка лег на траву и стал смотреть на небо Цветочного города, которое совсем не изменилось за время его отсутствия.
«Это я во всем виноват, — думал он. — Зачем я все это выдумал? Чем был плох наш городок? Может быть, я и его выдумал?»
Эпилог
— Ну, вот он где! А мы его по всему городу ищем!
Незнайка спросонья осоловело смотрел на Винтика и Шпунтика.
— Мы тебя все утро ищем, — повторил Шпунтик, — ты что, забыл? Самолет уже заправили, все тебя ждут, а ты спишь тут, на мосту. Если бы Гусля не сказал, что ты сюда пошел, ни за что бы не нашли.
Бормоча, какие-то извинения, Незнайка пошел за мастерами к их турболетному прыгоскоку, стоящему у моста.
С приятным урчанием прыгоскок рванулся к сверкающим окнами небоскребам Цветочного города. За последний год город стал еще больше и краше. По широким улицам носились велометеоры, червекрутилки, мотокаты и другие удобные и быстроходные машины. На площадях били фонтаны. В центре города вращались дома, построенные по проекту архитектора Вертибутылкина. Из репродукторов неслась песня:
«Пусть солнышко светит нам ясно,Мы песню ему пропоемКак весело мы и прекрасноВ городе нашем живем.
Пусть солнце, подпевая нам,Разгонит тень.Пусть, нашим радуясь делам,Настанет день.
Наш город гордится пусть нами,Мы песню ему пропоемкак мы его славим деламиБольшими и честным трудом.
Прекрасней станет город пусть,Чем был вчера.Гоните же тоску и грустьВы со двора.
Когда вечер солнце потушит,Мы песню ему пропоем,Что днем мы не били баклуши,Мы честно работали днем.
Красив наш город вечером.Горят огни.Так радостно и веселоПроходят дни».
Аэродром был уже заполнен народом. Винтика, Шпунтика и Незнайку встретили аплодисментами. Они поднялись на трибуну, где уже стояли лучшие коротышки города.
— Ну что, куда полетишь? — дружелюбно спросил Знайка.
— В Солнечный город, куда же еще.
— Это далеко, Незнаечка. Топлива не хватит.
— Это гораздо дальше, чем ты думаешь, но я все равно долечу.
— Незнайка в своем репертуаре, — мрачно усмехнулась Кнопочка, которая тоже стояла на трибуне рядом со Знайкой.
— Возвращайся скорее, — выдавливая из себя улыбку, сказал Знайка. — Не забудь, сегодня первый сеанс связи с Луной. Ты ведь, наверное, хочешь поговорить со своими друзьями лунатиками.
— О чем? — дернул плечами Незнайка. — Ты им все лучше меня расскажешь.
Сказав это, он спустился с трибуны и сел в кресло пилота.
Винтик подошел к микрофону, установленному на трибуне и сказал:
— Братцы! Сегодня мы присутствуем при знаменательном случае. Перед вами самолет ВиШ-8/01М с улучшенной дивергенцией двигателя. Если это испытание пройдет удачно, то скоро у каждого жителя нашего города будет такой самолет. Управлять им может любой дурак, в чем вы сейчас и убедитесь, изготовляется он так легко и из таких доступных материалов, что даже если разобьется — не жалко.
— Надеюсь, самолет с дистанционным управлением! — резко сказал Знайка, когда Винтик кончил свою речь. — И как вам в голову пришло доверить самолет такому коротышке?
— Да ведь никто другой и не согласился бы, — оправдывался Винтик, — потом, нам его рекомендовали.
— Какой осел?!
— Успокойся, Знайка, — сказал Пилюлькин. — Это я его рекомендовал. Он тяжело болен, ему надо почувствовать себя героем. Я уж не говорю о том, какую службу может сослужить науке такой никчемный коротышка.
— А чем он болен? — поинтересовался художник Тюбик, отрываясь от очередного портрета Знайки.
— Научное название его болезни вам ничего не скажет, — ответил Пилюлькин, — а симптомы такие: ходит хмурый, не работает, спит на улице. А какие сны ему снятся!
— Неужели наука уже сны определять может?! — воскликнул Тюбик.
— Может, — улыбнулся Пилюлькин.
Тюбик густо покраснел.
«Стойте! Стойте! Погодите!» — громко крича, сквозь толпу пробивался поэт Цветик. Вырвавшись к самолету, он увидел, что тот еще не улетел, облегченно вздохнул, вытер рукавом пот со лба и вскарабкался на крыло.
«Новые стихи», — сказал он, переводя дух.
Коротышки зааплодировали. Цветик отдышался и, взмахнув рукой, продекламировал:
«ПОЭМА О РАЗУМЕ
Я приветствую разум,Что нас всех поведетСквозь космический квакуум,Сквозь все дали вперед.Он накормит нас хлебом,Он прорвет облака,Даже к звездам на небеПрикоснется рука…»
Незнайка снял шляпу, надел шлем, и стало тихо-тихо. Хорошо. Голос Цветика доносился еле слышным бормотанием. Перед самолетом что-то беззвучно говорил Пачкуля Пестренький, единственный, кого ничто не удивляло. Когда Цветик кончил читать стихи, с крыла самолета выступил инженер Клепка, потом Небоиська, то есть, конечно, Небоська, потом Пончик, который не стал залезать на крыло, потом еще кто-то, потом еще кто-то. Потом разрешили взлет. Мотор загудел, взлетная полоса понеслась навстречу самолету. Потом все уменьшилось, умчалось, исчезли дома-небоскребы, улицы с машинами, Пачкуля Пестренький с бормотографом и фотоаппаратом, Винтик и Шпунтик, Знайка и Кнопочка, Клепка и Небоиська, и собака Булька, который все знал, но не сказал ни слова, потому что собакам в Цветочном городе говорить не положено.
Ленинград, июль 1991 г.
