— Потом минут пять все было тихо. С водостоков на крыше капала вода, а по всему двору Уайтов валялись глыбы льда. Но они очень быстро таяли.
Миссис Хоран сдержанно смеется и гасит сигарету.
— Впрочем, почему бы и нет? Ведь на дворе был август.
Она подходит в задумчивости к софе, затем останавливается и возвращается.
— А потом посыпались камни. Прямо с неба. Они падали с жутким воем — как бомбы. Мама вскрикнула: «Боже, да что же это?» — и закрыла голову руками. Но я даже не могла пошевельнуться. Все видели, и все не могли сдвинуться с места. Впрочем, это не имело значения: камни падали только на участок Уайтов.
Один камень ударил в водосток, и огромная железяка рухнула на лужайку. Другие наделали дыр в крыше. При каждом попадании в черепицу раздавался громкий сухой треск, и взлетали маленькие облачка пыли. А от тех, что падали на землю, все вокруг вздрагивало. Я просто ногами чувствовала эти удары.
Посуда в буфете позвякивала, кухонный шкаф тоже дрожал, а мамина чайная чашка свалилась со стола и разбилась.
Камни, когда падали на землю, оставляли большие ямы. Кратеры даже. Миссис Уайт наняла потом старьевщика с другого конца города, чтобы тот вывез камни, а Джерри Смит с нашей улицы дал ему доллар и отколол кусочек. Отвез его в Бангорский университет, но они посмотрели и сказали, что это обыкновенный гранит.
Один из последних булыжников попал в маленький садовый столик, что стоял у них на заднем дворе, и разнес его в щепки.
Но что интересно, за пределами их участка совершенно ничего не пострадало.
Миссис Хоран умолкает и, повернувшись от окна, глядит на меня. По ее лицу видно, как сильно взволновали ее эти мучительные воспоминания. Одной рукой она нервно теребит модную «взлохмаченную» прическу.
— В местной газете была совсем маленькая заметка об этом случае. К тому времени, когда появился Билли Харрис — он освещал чемберленские новости, — Маргарет Уайт уже наняла людей починить крышу. Ему говорили, что камни пробивали крышу насквозь, но он, должно быть, решил, что мы все его разыгрываем.
Никто не хочет верить в это, даже сейчас. И вы, и те люди, что будут читать вашу статью, с огромным удовольствием посмеялись бы над описанным и сказали бы, что я — просто еще одна истеричка, которая перегрелась на солнце. Но это и в самом деле было. Множество людей с нашей улицы видели все своими глазами, и события, о которых я говорила, так же реальны, как тот алкоголик, что тащил за руку маленькую девочку с раскровавленным носом. А теперь еще вот что случилось. И уже никто не смеется, потому что слишком много погибло людей. Теперь это случилось не только на участке Уайтов.
Миссис Хоран улыбается, но в ее улыбке нет ни капли веселости.
— Ральф Уайт был застрахован, и, когда он погиб, Маргарет получила по страховке кругленькую сумму. Дом он тоже в свое время застраховал, но тут она не получила ни цента, поскольку повреждения были вызваны «волей Господней». Не правда ли, в этом есть какая-то поэтическая справедливость?
Миссис Хоран смеется, но и в смехе ее тоже не чувствуется веселья…
Запись, повторяющаяся несколько раз в дневнике Кэрри Уайт:
Благословенье не придет,Пока ребенок не поймет,Что надо быть как все.
Кэрри вошла в дом и закрыла за собой дверь. Яркий солнечный день исчез, сменившись коричневыми тенями, прохладой и всепроникающим запахом талька. Единственный звук в доме — тиканье старых часов с кукушкой в гостиной. Мама купила их в свое время на благотворительные купоны. Как-то в шестом классе Кэрри хотела спросить ее, не грех ли это, но так и не решилась.
Она прошла в прихожую и повесила пальто в шкаф. Над крючками для одежды висела светящаяся картина, где изображался призрачный Христос, парящий над семьей за кухонным столом. Надпись внизу (тоже светящаяся) гласила: «Незримое присутствие».
В гостиной Кэрри остановилась в центре поблекшего, местами вытертого почти до основы ковра и закрыла глаза, наблюдая за крохотными точками, мелькающими в темноте. В висках так стучало, что Кэрри чуть не выворачивало наизнанку.
Одна.
Мама работала на скоростной гладильной машине в прачечной «Голубая лента», что располагалась в районе Чемберлен-центр. Работала она там с тех пор, как Кэрри исполнилось пять, потому что к тому времени деньги, выплаченные по страховке за смерть мужа, подошли к концу. Смена ее начиналась в семь тридцать и заканчивалась в четыре пополудни. Мама постоянно повторяла, что прачечная — это безбожное место, а самый главный безбожник там — управляющий Элтон Мотт. По словам мамы, для Элта, как его называли в «Голубой ленте», Сатана приготовил в аду особый голубой угол.
Одна.
Кэрри открыла глаза. В гостиной стояли два кресла с прямыми спинками. У стены, под лампой, притулился стол для шитья, где иногда вечерами Кэрри шила платья, пока мама вязала салфетки и рассуждала о Втором Пришествии. На противоположной стене висели часы с кукушкой.
В этой комнате тоже было много религиозных картин, но больше всего Кэрри нравилась висевшая над ее креслом. На ней изображался Иисус, который ведет агнцев по холму, такому же гладкому и зеленому как поле для гольфа в Риверсайде. Другим картинам недоставало ощущения покоя: то Иисус изгоняет торговцев из храма, то Моисей обрушивает на поклоняющихся золотому тельцу каменные скрижали, то Фома Неверующий прикладывает руку к ране на боку Христа (о, ужасное очарование этой картины и ночные кошмары, преследовавшие ее в детстве), то Ноев ковчег над тонущими в волнах, грешниками, то Лот со своей семьей, спасающийся перед великим сожжением Содома и Гоморры.
На маленьком столике стояла лампа, под которой лежала стопка религиозных брошюр. На обложке самой верхней изображался грешник (его духовный статус не вызывал сомнений — лицо человека было искажено мучительной гримасой), пытающийся залезть под огромный валун. Заголовок гласил: «И не скроет его В ТОТ ДЕНЬ даже камень!»
Но самой главной чертой убранства комнаты, сразу притягивающей взгляд, служило огромное гипсовое распятие высотой фута в четыре на дальней стене. Мама заказала его по почте аж из самого Сан-Луиса. Приколотый к кресту Иисус застыл со сведенными словно болезненной судорогой мышцами и раскрытым в мучительном стоне ртом. Из-под тернового венца сбегали по вискам и лбу алые ручейки крови. Глаза закатились вверх — типичная для всех средневековых изображений маска агонии. Обе руки у него были в крови, а ноги приколочены к маленькой гипсовой перекладине. В детстве это изображение Христа постоянно вызывало у Кэрри кошмары, в которых искалеченный Иисус носился за ней по коридорам сна с молотком и гвоздями в руках, умоляя принять свой крест и последовать за Ним. Лишь совсем недавно эти сны трансформировались во что-то менее понятное, но гораздо более зловещее. Казалось, он хочет не убить ее, а сделать что-то еще более ужасное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
