— Поздно. — Голос матери звучал тише, вероятно, она была на кухне. — Пусть поспит еще с полчасика. Успеет…
Отец покряхтел, что-то поворчал с минуту и ушел.
Кирилл надел майку и отправился на кухню.
Мать резала капусту. Работа у нее начиналась с девяти, и мать успевала сварить обед.
— Шляется черт знает где до трех часов ночи, потом глаза не продерет, — сказала она, не глядя на Кирилла.
Кирилл молча прошел в ванную комнату. Веки пощипывало, не выспался. И лицо бледное. Душ принять бы, но лень возиться. И побриться бы не мешало. Да ладно, сойдет. Вечером побреюсь.
— Опять сосиски? — недовольно пробурчал Кирилл, усаживаясь за стол.
— Не нравится? Женись. Пусть жена с тобой нянчится.
— Я еще молодой. — Кирилл поддел вилкой сосиску. — Ты когда замуж вышла? Я интересуюсь в порядке обмена опытом.
— В двадцать лет.
— Видишь? А меня в девятнадцать выпихиваете. Я, может, многого еще не понимаю.
— С Ларисой был вчера?
— С ней.
— В дом бы привел. Стены в подъездах обтираешь. Пиджак весь в мелу.
«Маху дал. Надо было проверить», — подумал Кирилл и потянулся к чайнику.
— Отец чего так рано ускакал?
— Станок какой-то тип сломал.
— А это я загнал станок. — Кирилл плеснул в чашку кипяток.
Мать скосила глаза на сына, не переставая резать капусту.
— Я. Честно. Хотел одну штуку проверить… Сам не знаю, как произошло.
Мать поставила на стол кастрюлю и принялась соскребать капусту с доски.
— Расскажи отцу. Только наедине, а то съедят тебя в бригаде.
— Уйду я от них.
Минуту назад Кирилл и не думал об уходе. Мысль возникла неожиданно. Точнее, вначале он произнес эту фразу, а потом подумал о ее значении.
— Дурак. Где найдешь такого мастера, как отец?
— Уйду, — упрямо повторил Кирилл. — В тягость я им…
И уже потом, по дороге на завод, он все размышлял о том, что действительно уходить из бригады отца было бы глупостью. И место удобное — у окна, в сторонке, и заработки хорошие, и поучиться есть чему. Каждый механик в бригаде дело свое знает. Люди семейные, серьезные, почти непьющие.
Сложилась бригада Алехина давно. Никого они к себе не брали, и только Кирилл был зачислен по второму разряду. Правда, и у Сопреева был сын, и у Кирпотина, однако им Павел отказал, а тут — раз, и взял своего. Возможно, он рассчитывал, что в цехе посплетничают и забудут. Но не забывали. И при каждом удобном случае укоряли: семейственность, дескать, развел, один карман…
На втором этаже у входа в цех уже стояло несколько парней. Они курили возле железной урны. Кирилл поздоровался со всеми за руку и вытащил свои сигареты.
— Ну что, Лиса, дело-то продвигается? — обратился он к Лисицыну, худолицему рыжему парню с длинным, острым носом. — Когда рыбалить отправимся?
— Фига два! — Лисицын был не в духе. — На складе говорят, не положено рейки продавать частным лицам. Гады.
— Пойди к директору. Скажи, так и так, хочу, мол, построить катер. Рейки нужны, — посоветовал Кирилл.
— Тут и директор не поможет. Инструкция! — рассудительно пробасил синеглазый Машкин по прозвищу Вторник.
— Гады, — повторил Лисицын и глубоко затянулся.
В коридоре появился начальник цеха.
— Кончай смолить! Ишь, раскурились! Организм травят! — громко крикнул Стародуб. — А ты-то, Вторник! Бригада блоки грузит, а он себе смолит.
— Кому Вторник, а кому Машкин, — огрызнулся Вторник, но сигарету бросил.
— Давай кончай, — беззлобно выговаривал Стародуб. — И ты, Алехин, кончай. Батя-то где?
— Не знаю. Он рано ушел.
— Иди в цех. Ваши у станка колдуют. Это ж надо, такой станок запороли!
— Между прочим, у нас на заводе человеку в душу плюнули, — произнес Кирилл. — Он рейки попросил продать, а ему отказали на складе. Вот какие дела, Иван Кузьмич.
— Дачу строит? — спросил Стародуб.
— Катер.
— А где плавать-то? У нас плавать негде, — заключил Стародуб и поспешил в диспетчерскую.
— Вот так все они торопятся, — обронил Лиса и вытащил новую сигарету.
Отдохнувшие за ночь верстаки вытянулись вдоль цеха. По-утреннему неторопливые люди расхаживали между ними, словно зрители в кинозале, занимающие свои места. Отпирали ключами шкафчики, доставали инструменты, детали, затрепанные листы чертежей. Каждый приступал к работе по-своему. Одни просматривали эскизы, соображая, как половчее начать, чтобы избежать лишней потери времени. Другие принимались шпарить по чертежу не раздумывая и при любой неувязке вызывали конструктора или технолога. Пусть и они ломают голову, им деньги за это платят. А третьи, вроде Юры Синькова, начинали работу с раскладки инструмента. Бригада Синькова расположилась с краю, и Кирилл обычно проходил мимо, направляясь на свой участок.
Сегодня, как всегда перед работой, Юра неторопливо протирал замшей инструмент, находя всему свое место. Лерки, надфилечки, метчики, спокойно поблескивая сизой сталью, ложились рядком. В этом порядке была своя красота, профессиональное мастерство и нечто такое, что заставляло Кирилла всякий раз придерживать шаг, разглядывая темно-зеленое сукно верстака, словно витрину.
На участке отца никого не было. Бригада собралась у сломанного станка. Там шел большой совет, хоть и присутствовали только двое: Сопреев и Кирпотин. Полуразобранный станок имел какой-то сконфуженный вид, словно больной в рентгеновском кабинете.
— Отец-то скоро придет? — спросил худой и маленький Сопреев.
Кирилл молча пожал плечами и чуть наклонил голову. Сопреев переждал немного, раздраженно хмыкнул и повернулся к Кирпотину, продолжая разговор.
— Сознается! Дурак он, что ли? Вот в Нюрнберге главных фашистов судили. Им и документы предъявляли, и фильмы, и свидетелей. А они от всего открещивались. Человек сознаться не может. Потому как человек всегда сам себя прощает, что бы ни сотворил.
Сопреев слыл в бригаде эрудитом и философом.
— Ну и даешь! Сравнил тех молодчиков с простым хулиганом! — Кирпотин был старым оппонентом Сопреева. — Вот в кино «Преступление и наказание» старуху парень кокнул и сознался.
— Тю! — Сопреев в негодовании присел на табурет. — Так главное-то не в этом. Главное, что он оправдание себе нашел. Что есть, мол, люди, которым все дозволено. И признался не сам, а следователь припер. Так бы он и признался, держи карман шире. Вот ты скажи, только по совести, ты бы признался?
— Если бы старуху убил? — уточнил Кирпотин.
— Если бы станок сломал. И свидетелей не было бы никого.
— Признался! — с маху ответил Кирпотин. — А чего не признаться?
— Врешь! — Сопреев покачал плоским коричневым пальцем. — Врешь ведь. А вот ты признался бы, а? — Он повернулся к Кириллу.
— Да, — резко ответил Кирилл.
— Кто? Ты? — Голос Сопреева звучал негромко и насмешливо. — Уж кто бы признался, да только не ты.
— Это почему же? — с обидой произнес Кирилл.
— Слишком ты себе на уме. И дорожка отцова вроде тебе не узка. Знаешь, что к чему.
— Вы меня отцом попрекаете! — взорвался Кирилл. — Были б вы помоложе, я бы с вами не так побеседовал!
— Отвяжись ты от парня, смола, — вступился Кирпотин.
— Это я станок сломал! — Кирилл хлопнул ладонью по станку. — Ясно?
Сопреев мельком взглянул на Кирпотина. Видно, они уже высказывали такую догадку.
— Ты на себя не клепай, — проговорил Кирпотин.
— Я не клепаю. В обед зашел. Хотел одну штуку попробовать. А как случилось, не пойму.
Оба механика молчали.
— Эх ты! Меня бы попросил. Или Михаила Михалыча. — Кирпотин вздохнул.
Сопреев нагнулся, поднял кусок ветоши и стал тщательно вытирать руки. Кирилл на него не смотрел, но знал, что Сопреев сейчас скажет что-то неприятное.
— Мы отца твоего, Кирилл, уважаем. Но пойми и ты нас. У всех семьи. Что заработал, то и принес. А работа тонкая, искусство, можно сказать. Черновых операций почти нет. Тут с твоими руками только вред один. Тебе нужна бригада, где молодежь, а у нас что? — Сопреев с силой швырнул ветошь в кучу и сплюнул.
Кирпотин смотрел в сторону и молчал.
«Так. Ясно. Они заодно. Ну и черт с ними! — подумал Кирилл. — Ведь сегодня утром и без того решил уйти. Значит, все правильно». Он повернулся и торопливо зашагал прочь.
И почему всегда встречаешь тех, кого меньше всего желаешь встретить? В длинном коридоре Кирилл увидел отца. Тот, заметив сына, сощурил зеленоватые глаза.
— Почему не на участке? Или еще не выспался?
В коридоре были посторонние люди, но Павла это не смущало. Наоборот. Он даже прикрикнул на сына громче обыкновенного. Кирилл остановился. Затем круто повернулся и пошел обратно.
— Ты куда? — Павел догнал сына и взял его за плечо.
— Ну вас всех! — Кирилл сбросил руку отца и рванулся вниз по лестнице.
