Потемкин взял у адъютанта карандаш, черкнул на бумаге: «Разреш. Кн. Потемк.», — и сказал Афанасьеву:
— Если утопите фрегат, то пойдете в Сибирь. В кандалах.
На эти слова корабельный мастер не обратил никакого внимания. Он медленно перечитал рапорт и резолюцию на нем, затем свернул бумагу в трубку и засунул ее за обшлаг своего потертого форменного кафтана.
— Вы слышали? — спросил Потемкин.
— Никуда я не пойду! — довольно грубо ответил Светлейшему Афанасьев. — Этой посудине плавать лет двадцать.
— Так какого рожна… — заговорил князь в сильнейшем раздражении.
— Весьма приятно было познакомиться! — Корабельный мастер галантно поклонился Анастасии, потом повернулся к Потемкину. — Честь имею, ваше высокопревосходительство…
Он нахлобучил на голову треуголку и гордо пошел прочь. Каблуки его громко стучали по деревянному настилу, полы кафтана, явно ему широкого, развевались, косичка с черной лентой покачивалась на спине в такт шагам…
Ужин в тот день был сервирован в большой гостиной. За длинным овальным столом они сидели вдвоем. Лакеи бесшумно подавали блюда, разливали вино, меняли тарелки. Анастасия пыталась развлечь Светлейшего разговором. Он отвечал ей односложно. Понемногу она начинала понимать душу своего возлюбленного.
Страх мог подступить к этому могучему человеку неожиданно и сразу лишить его уверенности в себе, столь необходимой для дела. Подумаешь, какой-то там Афанасьев, корабельный мастер из Петербурга, знаток бушпритов, лисель-индигетов, планширей, деревянных бимсов, железных гаков, круглых транцев, всяких прочих крамболов, книц, килей и других неведомых Потемкину предметов…
Молодой лакей, неловко повернувшись с подносом, уставленным креманками с мороженым, бокалами с оранжадом и вазочками с бисквитами, опрокинул один бокал прямо на рукав княжеского бархатного кафтана. Светлейший вздрогнул.
— Что ты наделал, скотина!!
— Простите, ваша светлость! — Лакей побледнел, как смерть, и стал поспешно затирать салфеткой оранжевое пятно на синем бархате княжеской одежды.
— Пошел вон!
Потемкин стукнул кулаком по столу, и вся посуда на нем со звоном подпрыгнула. Возможно, он ударил бы лакея. Возможно, опрокинул бы весь поднос на пол. Возможно, выбежал бы из комнаты со страшными ругательствами. Но Анастасия, встав из-за стола, положила руки ему на плечи.
— Сударыня!.. — прорычал он, смолк на минуту и потом добавил тихо: — Сегодня вы ночуете здесь…
Это днем мысли Потемкина об Анастасии были грубы и тяжелы, как камни. Он думал иногда, что, наверное, она — настоящая кокетка, коли умеет так распалять его. В то же время вдова подполковника Аржанова по своему облику и манере поведения вне спальни вовсе не походила на женщин подобного рода, а их он знавал немало. Ночью, если Анастасия оставалась у него, никаких мыслей не возникало вообще. Она волновала его по-прежнему. Стоило ему увидеть ее прекрасное тело, почувствовать ее объятия, как он забывал обо всех своих логических построениях. Неостудимый жар охватывал его. Он точно падал в огромный костер, стонал и просил ее: «Давай! Давай же!»
Совсем не была она опытна в этом деле. Однако каждая ночь с ним давала ей такие незабываемые ощущения, что днем Анастасия невольно краснела, вспоминая о них. При свете солнца, в окружении других людей их страстные любовные игры казались ей предосудительными, аморальными, невозможными. «Больше никогда!» — говорила она себе. Но наставало новое свидание. Она видела, как Потемкин рывком сдергивает с крутых плеч белую батистовую рубаху и, обнаженный, подходит к ней. Она тут же забывала про дневные клятвы и в этом забвении счастливо жила до следующего рассвета.
Так пришло новое утро. Утомленная, она лежала рядом с ним на боку и разглядывала его орлиный профиль: высокий лоб, нос, крупные губы, тяжеловатый подбородок. Светлейший обнял ее, вздохнул и грустно улыбнулся.
— Что тревожит тебя? — спросила Анастасия.
— Послезавтра — трудный день.
— Фрегат?
— Я никогда еще не спускал на воду корабли.
— Все будет хорошо.
— Любая неудача, пусть самая маленькая, неимоверно огорчит императрицу, — сказал Потемкин, и интонация его была какой-то необычной. Слово «императрица» он произнес с придыханием, точно рассказывал ей о близкой, но сверхъестественной силе.
Для нее это слово почти ничего не значило. Конечно, она знала, что сейчас на российском престоле находится Екатерина II, урожденная принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, супруга безвременно скончавшегося от желудочных колик императора Петра III. Однако, как выглядит царица, каким характером обладает, что может ей понравиться, а что — огорчить, об этом Анастасия не задумывалась. Екатерина Алексеевна существовала для нее только как символ государственной власти. Но сейчас она поняла, что Светлейший имеет в виду и самодержавную правительницу, и живого, хорошо знакомого ему человека.
— Хочешь, я буду с тобой? — спросила она.
— Да. Я уже решил это. Надень на праздник свое новое платье из парчи.
— Оно еще не готово.
— Тогда то, изумрудное, в котором ты была у Фалеева.
— Нельзя. Оно — вечернее.
— А если сверху турецкую шаль? — предложил князь.
— У меня нет турецкой шали, — спокойно сказала Анастасия. — Это слишком дорогая вещь.
— Дорогая?! — изумился Потемкин.
К ней он повернулся так быстро и резко, что она даже вскрикнула от неожиданности. Светлейший могучим телом прижал Анастасию к подушкам, крепко обхватил ее запястья.
— Почему ты ничего не просишь у меня? — сурово задал он вопрос и заглянул в ее светло-серые глаза. — Почему? Ничего и никогда… Что за глупость — турецкая шаль! Небоись, у Попандопулоса их штук сто, не менее. Возьми любую и счет отправь ко мне…
— Это абсолютно излишне, милый. — Анастасия так же прямо и без улыбки посмотрела на Светлейшего. — Я ведь уже попросила. Я подала тебе прошение. Мне нужна пенсия за мужа. А еще Бурнашов обещал императорский рескрипт о его подвиге…
Как бы ни чувствовал себя Потемкин, как бы ни был он занят, но, находясь в Херсоне, он всегда являлся на воскресную службу в городской собор. Вместе с ним там должны были находиться все чиновники его штаб-квартиры и городской управы…
Офицеры полков, расквартированных в городе, все инженеры и мастера Адмиралтейства, арсенала, оружейных мастерских, а также прочие должностные лица, женатые — обязательно с женами.
В храме яркие женские городские туалеты, шали и шляпки преобладали над скромными зелеными мундирами офицеров и чиновников, сообщая церковной службе настроение праздника. На вход в собор пригласительных билетов не требовалось. Караул солдат Орловского пехотного полка лишь провожал пристальными взглядами нарядно одетых прихожан.
