Галка, беззастенчиво светясь счастливыми глазами, всё больше отмалчивалась. Опасалась чего-то, что ли? Вела себя так, словно забыла, что меж подругами тайн быть не может.
– Познакомь, тебе говорю! – настаивала Надька. – Одно дело твои глаза, замыленные, как у влюбленной кошки, совсем другое дело – взгляд со стороны. Потом спасибо скажешь!
– Ладно. Но мы в театр собрались. Пойдёшь с нами?
На это свидание Галя пришла не одна.
Павел удивился, но виду не подал. Рослая, белокурая, говорливая дамочка, подруга Галины, ему сразу не понравилась, но он вида не подал и галантно сбегал за ещё одним билетом. Мест рядом уже не оказалось, и Надьке взяли билет в следующем ряду, сразу за Павлом. Чувствуя затылком напряжённый Надькин взгляд, Павел нервничал, а та в середине первого акта вдруг принялась давиться от смеха. Она то хихикала, то фыркала, зажимая рот ладошкой, то, не выдержав, смеялась до изнеможения. Галя несколько раз нервно оборачивалась и шикала на подругу, но та картинно закатив глаза, показывала пальцем на Павла. В конце концов, получив замечание от и вовсе незнакомых зрителей, Надька ненадолго угомонилась. В антракте она сослалась на срочное дело и головную боль, наскоро попрощалась и, не переставая глупо хихикать, прошмыгнула на выход.
– Ну, у тебя и подруга… – скривившись, заметил Павел, когда Надька отошла достаточно далеко чтобы не расслышать его слова.
После спектакля Гале хотелось погулять с Павлом по набережной, побыть с ним подольше, но ещё больше не терпелось очутиться дома и выяснить, что именно вызвало такую бурную реакцию подруги. Одно желание боролось с другим, и в итоге прогулка получилась скомканной и недолгой. Да и с Павлом они поцеловались как-то наскоро и совершенно не вкусно.
* * *
Надька долго не открывала, но по неосторожному копошению приглушённому шопоту было слышно, что внутри, за дверью, кто-то есть. Домой Галине не хотелось, и она, устроившись на дворовой скамейке, принялась наблюдать за Надькиными окнами.
Быстро темнело. Подпевая Галкиному любопытству, завёлся дворовой сверчок. Природа словно ошалела, даже двурогий полумесяц светил так нежно и томно, что казалось, будто он норовит обнять яркую звездочку по соседству. В комнате у Надьки то зажигался, то гас свет. Галя недоумевала – чем там можно заниматься? Поразмыслив, она решила, что Надька купается. Устав сидеть в душном колодце двора, она отправилась прогуляться к морю. На подходе к бульвару Галину обогнал мужчина, показавшийся ей смутно знакомым. Мужчина обернулся и, смущённо улыбнувшись, поздоровался. Только после этого она узнала в нём Магомеда Магеррамова – начальника цеха первичной нефтепереработки. Миновав Галю, Магомед ускорил шаг.
Галя пожала плечами – живущий аж в Чёрном городе Магеррамов, да ещё в столь поздний час в их дворе… Более чем странно. На бульвар идти расхотелось, и она вернулась.
В этот раз Надька открыла сразу же.
– Я к тебе стучу, стучу…
– А, так это ты тарабанила?.. Перепугала насмерть!
– Кого тебе бояться? – улыбнулась Галя.
– Волков, кого же ещё!!! – не разделила насмешливого тона подруги Надька.
– Ладно, Надь, я не за этим пришла. Давай, признавайся, чему это ты так веселилась в театре?! И почему ушла со спектакля?
– «Почему ушла?» – плаксиво передразнила Надька. – А не твоё это дело, почему!!! Потому что надо было!!! А смеялась…
Ответить на второй вопрос сразу Надьке не удалось. Вспомнив что-то своё, она закатилась сызнова, и смеялась долго и вкусно, до слёз.
Галя, поджав губы, терпеливо ждала.
– Ой, не могу, – наконец остановилась Надька. – Не могу! И за этого старика она выходит замуж!
– Почему «за старика»? Ему всего тридцать!
– Нет, ты что – совсем ополоумела? У него же лысина! – с нажимом сказала Надька. – Лысина!!! Понимаешь?
– Ну и что? – растерялась Галина.
– Как «ну и что»? Сейчас я одна смеюсь, а потом над тобой весь город смеяться будет!
– Но ведь в человеке важно не то, как он выглядит, а кто он… И не замечала я никакой лысины…
– Ну… Вольному воля, – пожала плечами Надька. – Моё дело предупредить!
– Ну и зараза же ты, Надька! – хлопнув дверью, Галя в слезах выскочила во двор.
Вроде бы ничего особенного не случилось – Надька в своём репертуаре, но Галю почему-то колотила нервная дрожь и жгла необъяснимая обида. Она понимала, что всё сказанное подругой – очередная провокация, на которую нельзя покупаться, но в ушах звенел язвительный смех подруги, а перед глазами стояла сценка в театре, и эхом звучали слова:
«Сейчас я одна смеюсь, а потом над тобой весь город смеяться будет!»
«Сейчас я одна… а потом… весь город…»
«…а потом город… город… город…»
Это было всего лишь эхо… Или уже не эхо, а нечто большее?* * *
Ночью Галине уснуть не удалось, а на следующий день она была злой и не выспавшейся. Когда пришёл Павел, она объявила, что встречаться они больше не будут. Поначалу тот растерялся, но, придя в себя, попросил объясниться.
– Тебе объяснения нужны? Хорошо! Я скажу! Бедная я для тебя?!! Да? Одеть он меня решил, осчастливить! Ну, так знай – ничего мне от тебя не нужно! Ни платьев, ни пальто. Ни-че-го!
– Галя, что за глупости… Я вовсе не хотел тебя обидеть. Как лучше хотел … В этом бы году тебе пальто справили, в следующем – мне. Так во всех семьях делается…
Глаза у Павла повлажнели. Пряча слёзы, он наклонился и принялся целовать Галины пальцы. Та было смутилась и почти размякла, но тут увидела эту проклятую лысину.
Увидела, глупо хихикнула, вырвала руку и ушла. Ушла горько плакать. Плача, она терзала себя, стесняясь своей нищеты: бедной, общей с родителями и братьями, комнаты; отсутствия красивой одежды и вкусной еды… Проплакавшись, решила, что пока не выучится – ни на какое семейное счастье не имеет права.
Потом посыпались беды. Более недели задерживались месячные. За это Галя ещё больше возненавидела Павла. Она с отвращением вспоминала его страстный поцелуй, от которого у неё остался след на шее. Такой яркий синячок, за который её так жёстко отчитала Надька, обозвав дурой и «прости господи». А теперь ещё и беременность…
То, что от поцелуев детей не бывает, Гале никто не рассказывал, и она пребывала в полной уверенности, что забеременела. Собравшись с духом, она решила не тянуть с этим известием и отправилась на кухню, но матери там не оказалось – полоскала бельё во дворе у крана. Пришлось идти во двор.
Отец бы её понял сразу. Он был друг, а сейчас войны не избежать.
– Давай помогу…
– Не надо! Раньше надо было помогать! А теперь я уже закончила!!!
Мама была не в духе.
– Мама, – едва слышно начала своё признание Галя. – Мама, я беременная.
– Что?! – взревела мать и тут же принялась хлестать её мокрой тряпкой по лицу.
Галя не уворачивалась – понимала, что получает по заслугам.
– Люди! – кричала мать на весь двор. – Люди! Галька в подоле принесла! Гадина! Гадина проклятая! Опозорила!!! – она ухватила её за волосы и поволокла бить головой о стену, как в детстве за непослушание и упрямство.
– Настя! Настя!… Что делаешь, да?.. Убивают, господи!.. Смотри, идиотка, не дай бог и ты так… – послышалось с балконов.
Тон реплик был всё больше спокойный. Подумаешь, в подоле! И что?.. С кем не случается?.. Вот если бы и в самом деле кого всерьёз убивали…
Вскоре чьи-то сильные руки оттащили запыхавшуюся мать в сторону. Кровь из рассечённой брови заливала левый глаз из последних сил державшейся девушки, но и переполненный слезами правый ничего не видел. Было очень больно, и кружилась голова. «Точно – беременная!» – подумала Галя и, почувствовав, что её больше не бьют, мешком повалилась на землю.
Мать угомонилась только к вечеру. Уже засыпая, она вполне мирно поинтересовалась:
– Так это от «лысика» нам подарочек будет?
Галя ей не ответила. Уткнулась в подушку и разрыдалась. «Ребёночка от лысика» ей не хотелось.* * *
Следующим утром пришло письмо из Москвы. Совершенно внезапно пришло. Матери его вручили прямо во дворе. Почтальон сказал, что письмо важное и заставил расписаться аж в двух местах. Достав из кармана кофты очки, мать долго вчитывалась в написанное. Минут через пятнадцать двор снова огласился её криками.
– Не могу, ой не могу, – горько причитала она. – Опять эта Галька… Опять про неё! Из самой Москвы написали! Уже и в Москве про её блядские дела знают!
Это было уже интересно.
Во двор потянулись любопытные граждане. Письмо передавали из рук в руки. Зачитывали вслух и сочувственно цокали языками.
Мать сидела на ступеньках крыльца, закрыв руками голову, и раскачивалась из стороны в сторону.
– Гадина… Почему я её в люльке не истребила?.. Это ж надо, чтобы вот так на старости лет опозорить… Уже и в Москве про неё знают! «Абитуриентка» она! Ой не любят нас московские умники! Это ж уму непостижимо как они теперь блядей называют!
– Иди домой, мама! – послышалось сверху.
– Что?.. – опешила старая женщина. – Вы посмотрите на неё! Она ещё смеет показываться людям на глаза! Абитуриентка бесстыжая!!! Уже и в Москве про тебя знают!