Еще можно было бы смириться с тем, что в нем так никто и не захотел увидеть того героя, каким он рисовался самому себе. Хуже, намного хуже было другое: впервые Петр воочию увидел подлинный блеск европейских дворов, ощутил ту огромную дистанцию, которая отделила его "потешную" империю от действительно цивилизованного мира - подлинного преемника славы и культуры античной вселенной. Да, хуже! Хуже потому, что преодоление этой дистанции отныне становится основной, если не сказать единственной, целью всей его жизни. Создание вокруг себя точно такой же пышности и блеска, которыми окружено бытие его высокомерных "родственников" - вот смысл его царствования, но в чем был действительный блеск европейской цивилизации - вопрос, по-видимому, так и оставшийся нерешенным Петром. Да, Петр и в самом деле был достаточно умен. Более того, для своего времени он еще был и совсем неплохо образован: прикладная математика, астрономия, военная история, фортификация, кораблестроение - вот далеко не полный перечень дисциплин, в которых легко и свободно ориентировался будущий император. Добавим сюда и практическое знание иностранных языков... Но отметим и другое. Все его образование сводилось к чисто прикладным наукам, т.е. к тому, специализироваться в чем в те поры и простому-то дворянину зачастую было зазорно. Между тем, даже самые начала гуманитарии и обязательных - покровительствуемых всеми дворами Европы искусств были совершенно чужды ему. Пользуясь сегодняшним жаргоном, Петра можно было бы назвать типичным "технарем", причем не в самом лучшем понимании этого слова (заметим, что в лексиконе гуманитария это определение звучит почти как ругательство). Иначе говоря, человеком, если и не бесконечно, то во всяком случае неопределенно далеким от подлинной культуры. Прекрасно ориентирующийся в мире материальном, в сфере вполне осязаемых вещей, он на поверку временем оказался совершенно беспомощным там, где властвуют тонкие метафизические материи, где требуется не столько обладание конкретными знаниями, сколько владение культурой. Естественное наверное для любого воспитанного на чисто прикладных знаниях человека вечное стремление сводить все непонятное и расплывчатое к четко классифицируемым простым и однозначным, обладающим едва ли не осязательной силой, представлениям так и осталось для Петра единственно возможным способом мышления. Заметим и еще одно: чем более образован такой "технарь" или чем более высокое положение в социальной иерархии он занимает, тем с большей непримиримостью относится он ко всему трансцендентному. Лишь то, что может быть легко переведено на язык конкретных представлений, получает для таких людей статус непререкаемой истины, неуловимость же метафизических сущностей нередко диагностируется ими как простое отсутствие подлинных знаний, едва ли не как невежество! Именно на стадии такого - "ручного мышления" навсегда остановилось духовное развитие Петра. Именно это "ручное мышление", по-видимому, и лежало в основе того, что явственно различимая внешняя форма, осязаемая поверхность явлений способна была полностью заслонить от него подлинную их сущность. Не этим ли объясняются такие, до дикости нелепые, вещи, как насильственное внедрение "немецкого" платья, святотатственное для русского человека посягательство на образ Божий обрезанием бород и абсолютное подчинение церемониалу далеких от европейских балов первых петровских ассамблей, где и полы-то нередко застилались соломой для того, чтобы не испортить их пьяными испражнениями гостей... Увиденное в Европе наглядно показало Петру каким должно быть окружение настоящего героя, какой вид должна иметь подвластная ему вселенная. Блеск заграницы ослепил Петра, до той поры вероятно и не подозревавшего, что Европа может настолько превосходить ту среду, в которой вырос он сам. Отголоски претензий этой среды на духовное наследство двух первых Римов легко могли породить в Петре иллюзию причастности доставшейся ему России к кругу избранных Богом держав; органическая же неспособность к восприятию сокрытого препятствовала осознанию условности подобных притязаний. Вот и там, в манящей загранице, отсутствие культуры не позволило разглядеть за блестящей формой дворцовых церемониалов, этой изящной и полированной поверхностью, подлинной пропасти, все еще разделявшей все еще варварское государство и действительно цивилизованный мир. Только глубокое и непроходимое невежество могло лежать в основе убеждения в том, что стоит только обрить русских дворян, научить их курить табак, танцевать чужие танцы - и дистанция отделившая Европу от России, будет едва ли не тотчас же преодолена. А ведь именно этим путем шел Петр... Впрочем, что-то подсказывало и ему: немедленное преображение всей окружающей его среды невозможно, нужно что-то гораздо более серьезное и глубокое. Видно поэтому он и гнал молодых людей за границу, учиться у Европы уму-разуму. Но чему должны были учиться, если и обойденные просвещением, то отнюдь не обделенные сословным чванством русские дворяне? Ведь еще и сегодня, несмотря на десятилетиями внушавшуюся нам мысль о том, что любой труд почетен, далеко не любая деятельность вызывает у нас уважение. Для дворянина же начала восемнадцатого века учиться ремеслу садовника и повара было унизительно. Но приходилось учиться и этому - с царем не поспоришь (ну, а с Петром и тем более). Что это - преодоление сословных предрассудков? Едва ли, ведь такое преодоление само по себе требует большой культуры. Скорее и здесь сказалось отсутствие таковой, сказалось простое невежество самодержного русского царя. Необходимость учиться у заграницы стала очевидной и для Петра, но, обладавший способностью лишь к конкретно-прикладному мышлению, он мог осознать ее только как потребность в чисто прикладном, немедленно реализующемся в чем-то осязаемом, знании единственной духовной реальности, которая только и была доступна самому Петру, которая только и существовала для него.

Петр сумел разглядеть лишь видимость подлинной европейской цивилизации и, поставив перед собой целью сравняться с Европой, он по сути дела создавал вокруг себя точно такую же видимость - по образу и подобию, когда-то представшему перед ним. Проникнуть же в существо отличий, разъединивших просвещенную заграницу и все еще спящую Россию, ни там, в европах, ни здесь, дома, он так и не сумел. Развитое честолюбие, возведенное в математическую степень его невежества, толкнули его в пожизненное состязание, подобное тому, в котором исходили силы людоедки-Эллочки. Никогда не дремавший в нем демон величия нашептывал, что и он достоин точно такого же блеска, который исходит от европейских монархов, и не подражание им составляло содержание той титанической борьбы, которую вел Петр на протяжении всего своего царствования,- в его собственных глазах это была борьба на равных. Но, подобно упомянутому персонажу, он всегда был предрасположен видеть шанхайского барса в крашенном зеленой акварелью мексиканском тушкане. Отсутствие ли потребности, простое ли нежелание отличать реальную действительность от вымысла, а может, и просто подавленная воспаленным воображением способность трезво оценивать тот мир, в котором он жил, были причиной того, что он так и не научился не только управлять им, но и вообще правильно в нем ориентироваться. Бешеная энергия неуемного императора была в сущности ненаправленной. Рождаемые ею указы, сегодня предписывавшие одно, завтра - другое, послезавтра отвергавшие и первое и второе, но так и не восходившие не только к подлинному постижению объективных потребностей общественного развития, но зачастую и просто к здравому смыслу, сплошным потоком лиха, как из пресловутого ящика Пандоры, изливались из его канцелярии, но больше лихорадили дело, нежели направляли его. Стихийный полет "государственной" мысли вечно игравшего во что-то "великое" вечного соискателя пьедестала был исполнен каким-то глубоким смыслом только в его собственном воображении. Для подданных же этот смысл чаще всего был сокрыт. И во многом именно благодаря этому замыслы Петра представали в глазах его окружения, воспитанного на столетиями становившейся идее монархизма, как нечто, едва ли не равновеликое Провидению. На Руси издавна почитали юродивых, в их безумии искали сокровенное, причастное к божественным тайнам. Почитание недоступных смертным петровских начинаний носило род такого поклонения... Но если бы все сводилось только к безобидной игре пылкого воображения задержавшегося в своем развитии соискателя императорской короны. Настоящая трагедия заключалась в том, что на воплощение химер, порождаемых петровской фантазией, направлялись все ресурсы государства, только только начинавшего выходить из состояния варварства. Но страшней всего было то, что Петр так никогда и не задумался о подлинной цене, которую пришлось заплатить России за все его "виктории". Как ребенок, готовый отдать за понравившуюся ему безделушку все, что угодно, так и не узнавший подлинной стоимости вещей, Петр видел перед собой только свое. Вдумаемся. Длившаяся долее двух десятилетий война завершилась, наконец, победой. Но сказать, что эта победа была пирровой, значит, не сказать еще ничего. Ценой этой победы едва не оказалось полное уничтожение не только русской государственности, но и самой русской нации. Россия знала лихолетье татарского нашествия, испытала трагедию опричнины, холокост большевизма... - петровская реформация стоит в этом же кровавом ряду. Война во все времена была страшна, и нарядный ордер баталии способен обмануть лишь мальчишек. Кутузов, выдавливая Наполеона из российских пределов, практически уничтожил свою армию, даже не вводя ее в бой. Но в этом нет решительно ничего, пятнающего его память: собственно боевые потери войск вообще никогда не превышали считанных процентов - армии выкашивали лишения походного быта и скученность людей. Между тем Кутузов не искал языческих земных триумфов; уже помышлявший о том, каким он предстанет перед Богом, выдвинутый самой нацией полководец умел считать людей. Но если и он не смог предотвратить ни практическую гибель вверенных ему войск, ни опустошение края, то что говорить о ни к кому не знавшем пощады Петре. В сущности единственным спасением России было то обстоятельство, что ей противостояла держава, ресурсы которой истощились прежде российских. Но как бы то ни было, еще несколько лет такого противостояния и становой хребет государства был бы окончательно переломлен. Страшным было и то, что увлекаемый полетом собственных фантазий Петр был способен "единым манием руки" уничтожить все плоды с таким трудом и болью достававшихся побед. Действительно. Мы как-то привыкли обвинять в авантюризме всех тех, кто пытался с мечом идти на нас. Авантюристом был Карл, авантюристом был Наполеон, авантюристом был Гитлер... (Непонятно, правда, в чем именно заключался этот их авантюризм, если в его обоснование до сих пор не кладется практически ничего теоретически более весомого, нежели априорное постулирование принципиальной невозможности военной победы над Россией. А что под этим постулатом? Скифские просторы и скифское же вероломство? Но тогда все разговоры об авантюризме унижают, скорее нас самих. Какая-то богоизбранность русской нации? Но и это объяснение не возвышается над уровнем умственного развития того французского вояки, имя которого дало название самой крайней форме национализма.) а кем был сам Петр? Ведь его неспособность критически посмотреть на самого себя не раз ставили Россию на грань катастрофы. Вспомним. Победа под Азовом. Строго говоря, ею венчались многолетние труды и русской дипломатии, и русского оружия. Без усилий его предшественников эта первая петровская виктория была бы попросту невозможна. Но, как бы то ни было, досталась она Петру. И вот, опьяненный ею, он уже готов штурмовать небо. Однако вызов, неосмотрительно брошенный Швеции, обернулся немедленным разгромом. Как это ни обидно для нашего национального самосознания, но нужно признать: во многом только глубина позора, понесенного русским оружием, спасла Петра от быстрой капитуляции. Первая Нарва сразу же показала его сопернику, что на русскую армию не стоит тратить больших усилий... Карл надолго увяз в Польше - и снова можно бросать вызов хоть самому небу. Но если строго, то чем еще (только теоретически более состоятельным, нежели полное отсутствие стратегического мышления у блистательного тактика Карла) были обеспечены петровские победы в Прибалтике? Да, ряд побед над малочисленными гарнизонами изолированных крепостей отдал в руки Петру целый край. Но едва не случившаяся катастрофа под Гродно наглядно показала, что и здесь, все еще висит на волоске. Победа при Лесной, звездный час Полтавы, окончательная точка, поставленная Меншиковым на переправе у Переволочной,- и вновь катастрофа: Прут! Прутское пленение (кстати, много ли примеров знает история, когда в плен попадает целая армия во главе с самим монархом?) уничтожило результаты вековых усилий России, пробивавшейся к южному морю. И где гарантия в том, что жажда еще одного несмертного подвига не уничтожила бы (вот так же, мимоходом) и плоды полтавской победы?..

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу История и личность (Размышления у пьедестала) - Евгений Елизаров бесплатно.

Похожие на История и личность (Размышления у пьедестала) - Евгений Елизаров книги

Мышление будущего. Пять видов интеллекта, ведущих к успеху в жизни - Говард Гарднер - Психология
По ту сторону порабощающих нас иллюзий - Эрих Фромм - Психология
Отказываюсь выбирать! Как использовать свои интересы, увлечения и хобби, чтобы построить жизнь и карьеру своей мечты - Барбара Шер - Психология
Как увеличить силу ума. Практическое пособие - Торстен Гавенер - Психология
Котёл с неприятностями. Ближний Восток для «чайников» - Евгений Сатановский - Психология
Патология развития характера - Александр Иванович Алтунин - Медицина / Психология
Отпускание. Путь сдачи - Дэвид Хокинс - Психология / Самосовершенствование
Крестьянский вопрос во Франции и Германии» - Фридрих Энгельс - Психология
Ребенок от рождения до года. Практическое руководство по уходу и воспитанию - Польен Бом - Психология
Герой: эволюция, или Как мы стали теми, кто мы есть - Ли Чайлд - История / Психология

Оставить комментарий