Между тем Люси стояла, тяжело дыша и нервно озираясь по сторонам. Когда они наконец покинули яхту, он услышал, как она облегченно вздохнула.
Люси молчала до тех пор, пока они не сошли на берег.
— Кликните мне кэб, Аллан, — сказала она.
Монтегю вывел ее на улицу и подозвал карету.
Когда они уселись, Люси откинулась на спинку, медленно переводя дыхание.
— Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем, Аллан, — попросила она.
И всю дорогу до самого отеля не произнесла ни единого слова.
— Могу ли я что-нибудь сделать для вас? — спросил Монтегю, проводив Люси в ее номер.
— Нет, благодарю. Со мной все в порядке. Подождите, я сейчас.
Она ушла в гардеробную, а когда вернулась, на лице ее уже не было и следа пережитого волнения. Она села в кресло против Аллана и, подняв на него глаза, сказала:
— Аллан! Я думаю, как мне отплатить этому человеку.
— Право не знаю, — ответил он.
— Мне просто не верится, что мы в Нью-Йорке! У меня такое чувство, что мы вернулись в средние века!
— Вы забываете, Люси, — возразил он, — что я не знаю, что произошло.
Люси снова умолкла. Так они и сидели, глядя друг на друга. Тут она вдруг расхохоталась и долго не могла сдержать смеха.
— Я стараюсь злиться, Аллан, — выговорила она с трудом. — И, кажется, я должна это делать, но, право же, все получилось чересчур глупо!
— Я знаю, вы предпочитаете смех слезам, — сказал он.
— Я расскажу вам все, Аллан. Я знаю, что должна это кому-нибудь рассказать или же я просто взорвусь — ведь мне ни разу в жизни не пришлось переживать ничего подобного.
— Расскажите мне все с самого начала.
— Вы уже знаете про мою встречу с Уотерманом в его картинной галерее, сказала Люси. — Мистер Дэвид Олден привез меня туда, и старый человек был так вежлив, вел себя с таким достоинством, право, мне бы и в голову не пришло ничего такого! Затем он написал мне записочку — представьте, собственноручно, — приглашая принять участие в первом плавании на "Брунгильде". Разумеется, я не усмотрела в этом ничего предосудительного. Я сказала вам, что поеду, и вы не высказали никаких возражений.
Я приехала, меня встретили, перевезли на яхту, и стюард провел вниз, в каюту, оставив там, а минуту спустя пришел и сам старик. Он притворил за собой дверь и запер ее на ключ.
"Как поживаете, миссис Тэйлор?" — спросил он, и раньше, чем я успела открыт" рот, подошел ко мне и спокойно обнял. Можете себе представить, что я почувствовала. Да я просто остолбенела!
"Мистер Уотерман?" — едва смогла выговорить я и уже не слышала, что он ответил. Я была вне себя от гнева и ужаса. Помню, что крикнула несколько раз: "Отпустите меня!" — но он не обращал ни малейшего внимания на мои крики и крепко сжимал в объятиях. Наконец, я чуточку собралась с силами. Я не хотела кусаться и царапаться, как судомойка, и попыталась говорить спокойно.
"Мистер Уотерман, — сказала я, — я требую, чтобы вы меня отпустили". "Но я люблю вас". "А я вис не люблю", — запротестовала я и, помнится, подумала, что мои слова звучат довольно бессмысленно. Но в такой ситуации вряд ли можно было сказать что-либо умнее. "Вы полюбите меня, — сказал он. — Как и многие женщины". "Я не из их числа, я уже сказала вам, что вы ошиблись. Отпустите меня". "Я хочу вас, — ответил он. — А все, чего я хочу, я добиваюсь. Мне никогда никто не отказывал, поймите. Вы не представляете себе положения, в каком оказались. Для вас это не будет позором. Женщины почитают за честь, если я их люблю. Подумайте, что я могу для вас сделать. Вы сможете иметь все, что пожелаете. Уехать, куда вздумаете. Я вас никогда не брошу".
Помнится, он говорил что-то еще в таком же роде. Каково было мое положение! Все равно, как если бы я попала в лапы медведя! Вы не поверите, я знаю, но он обладает огромной силой. Я была не в состоянии пошевелиться. С трудом соображала и все время чувствовала его дыхание на своем лице. А он заглядывал в мои глаза, как страшный, дикий зверь.
"Мистер Уотерман, — протестовала я. — Я не привыкла, чтобы со мной так обращались". "Знаю, знаю. Если бы это было не так, я бы вас не желал. Но я не такой, как другие мужчины. Подумайте об этом, подумайте и о том, как велика моя власть. Мне некогда ухаживать за женщинами. Но вас я люблю. Я полюбил вас в ту минуту, как увидел. Разве этого недостаточно? Чего вы еще можете желать?" "Вы завлекли меня сюда обманом, — кричала я, — вы поступили низко. Если в вас есть хоть капля порядочности, вам должно быть стыдно". "Полно, полно, — твердил он, — не говорите глупостей. Вызнаете свет. Вы не цыпленок, только что вылупившийся из яйца…"
Да, он сказал это, Аллан! Я точно припоминаю эту фразу, именно она так взбесила меня. Вы не представляете себе! Я опять пыталась вырваться, но чем больше боролась, тем в большее бешенство он приходил. Мне было ужасно страшно. Ведь на яхте, наверное, не оставалось никого, кроме его слуг. "Мистер Уотерман, уберите руки, иначе я подниму скандал… Буду кричать", — возмущалась я. "Это вам не поможет", — свирепо сказал он. "Но чего вы от меня хотите?" "Я хочу, чтобы вы меня любили". Тут я снова начала вырываться. Я закричала раз или два, не помню, но он зажал мне рот рукой. Тогда я стала бороться за себя. Я уверена, что выцарапала бы гадкому старикашке глаза, если бы он не услышал вашего голоса. Когда вы стали звать меня, он отпустил руки и отпрянул. Никогда в жизни я не видела выражения такой лютой ненависти на чьем-либо лице. Когда я ответила вам и бросилась к двери, он преградил мне путь. "Я буду преследовать вас! прошептал он. — Вы поняли меня? Я никогда не откажусь от вас!" И тут вы налегли на дверь; он повернулся, отпер ее и вышел.
Пока Люси вспоминала эту сцену, ее лицо покрылось багровыми пятнами от волнения. Она дышала часто, взволнованно. Монтегю сидел, глядя перед собой, и не издал ни звука.
— Слышали ли вы в своей жизни что-либо подобное? — спросила она.
— Да, — серьезно сказал он. — К сожалению, должен признаться, что слышал о подобных сценах не раз. И даже нечто похуже.
— Но что же мне теперь делать? — воскликнула она. — Такое поведение нельзя оставить безнаказанным.
Монтегю ничего не ответил.
— Он чудовище! — все больше расходилась Люси. — Я должна засадить его в тюрьму.
Монтегю покачал головой.
— Вы не в силах этого сделать.
— Не в силах! — воскликнула она. — Почему?
— Вы ничего не сможете доказать, — сказал Аллан. — Все ваши обвинения он будет опровергать, а его словам всегда будет больше веры. Вы не можете добиться ареста Дана Уотермана, как если бы это был обычный человек. И подумайте об огласке!
— Я хотела бы опозорить его! Ему это послужило бы уроком!
— Да нет, это не причинило бы ему ни малейшего вреда, — сказал Монтегю. — Я в этом твердо уверен, так как был свидетелем подобной попытки — из нее ничего не вышло. Вы не найдете ни одной газеты в Нью-Йорке, которая решилась бы предать огласке вашу историю. Единственное, чего вы добьетесь, — это обретете дурную славу искательницы приключений.
Люси уставилась на него с изумлением, судорожно сжимая кулаки.
— Похоже, что я живу где-нибудь в Турции, — воскликнула она.
— Вы недалеки от истины. Здесь в городе живет старик, который всю свою жизнь ссужал деньги под проценты и скопил целое состояние. У него теперь что-то около восьмидесяти или ста миллионов, кажется. И каждые полгода вы можете прочесть в газетах, что какая-нибудь особа женского пола пыталась его шантажировать. А все дело в том, что с каждой хорошенькой девушкой, которая поступает в его контору, он проделывает то же самое, что Уотерман пытался сделать с вами. В результате те из них, кто по глупости затевал скандал, попадали в тюрьму за шантаж.
Видите ли, Люси, — продолжил Аллан после паузы, — вы должны уяснить положение. Этот человек в Нью-Йорке — бог. Все пути к обогащению — под его контролем; он может вознести или сломить всякого, кого ему заблагорассудится. Правда, правда — он может разорить любого. Он может заставить полицию поступать так, как угодно ему. Это всего лишь вопрос денег. И он привык во всем диктаторствовать. Малейший его каприз — закон. Он покупает все, что захочет. Это относится и к женщинам. Он привык к тому, что его считают господином положения; женщины ищут его благосклонности. Если бы вы были согласны пойти на это, то могли бы рассчитывать на дворец стоимостью в миллион долларов на берегу реки Драйв или же коттедж с пристанью, тоже не менее, чем за миллион в Ньюпорте. Вы получили бы неограниченный кредит во всех магазинах, любые поездки на пароходах и всех железных дорогах в отдельном вагоне. Многие женщины только за это и бьются, и он просто не понимает, чего вам еще нужно.
— И на это он тратит свои деньги?
— Он покупает все, что ему взбредет в голову. Говорят, Уотерман ежедневно расходует пять тысяч долларов. В клубах рассказывают, что однажды он влюбился в жену врача и дал миллион долларов на строительство больницы при условии, что этот врач уедет на три года ознакомиться с больницами в Европе.
