1796
К верной*
Ты мне верна!.. тебя я снова обнимаю!..И сердце милое твоеОпять, опять мое!К твоим ногам в восторге упадаю…Целую их!.. Ты плачешь, милый друг!..Сладчайшие слова: «души моей супруг»,Опять из уст твоих я в сердце принимаю!..Ах! как благодарить творца!..Все горе, всю тоску навек позабываю!... . . . . . . . . . . . . . .
Ты бледность своего лицаПоказываешь мне – прощаешь! Не дерзаюОправдывать себя:Заставив мучиться тебя,Преступником я был. Но мне казалось ясноНесчастие мое. И ты сама… прости…Воспоминание души моей ужасно!..К сей тайне я тогда не мог ключа найти[18].Теперь, теперь стыжусь и впредь клянусь не веритьНи слуху, ни глазам;Не верить и твоим словам,Когда бы ты сама хотела разуверитьМеня в любви своей. На сердце укажу,Взгляну с улыбкою и с твердостью скажу:«Оно, мой друг, спокойно;Оно тебя достойноНадежностью своей.Испытывай меня!» Пусть прелестью твоейДругие также заразятся!Для них надежды цвет, а мне – надежды плод!Из них пусть каждый счастья ждет:Я буду счастьем наслаждаться.Их жребий: милую любить;Мой жребий: милой милым быть!Хотя при людях нам нельзя еще словамиЛюблю друг другу говорить;Но страстными сердцамиМы будем всякий миг «люблю, люблю» твердить(Другим язык сей непонятен;Но голос сердца сердцу внятен),И взор умильный то ж украдкой подтвердит.Снесу жестокость принужденья(Что делать? так судьба велит),Снесу в блаженстве уверенья,Что ты моя в душе своей.Ах! истинная страсть питается собою;Восторги чувств не нужны ей.Я знаю, что меня с тобоюЖестокий рок готов надолго разлучить;Скажу тебе… «прости!» и должен буду скрытьТоску в груди моей!.. Обильными слезамиЕе не облегчу в присутствии других;И ангела души дрожащими устамиНе буду целовать в объятиях своих!..Расстаться тяжело с сердечной половиной;Но… я любим тобой: сей мыслию единойУнылый мрак душевных чувств моихКак солнцем озарится.Разлука – опыт нам:Кто опыта страшится,Тот, верно, нелюбим, тот мало любит сам;Прямую страсть всегда разлука умножает –Так буря слабый огнь в минуту погашает,Но больше сил огню сильнейшему дает.Когда душа единственный предметУ нас перед глазами,Мы знаем то одно, что весело любить;Но чтоб узнать всю власть его над нами –Узнать, что без него душе не можно жить…Расстанься с ним!.. Любовь питается слезами,От горести растет;И чувство, что нельзя преодолеть нам страсти,Еще ей более даетНад сердцем сладкой власти.
Когда-нибудь, о милый друг,Судьбы жестокие смягчатся:Два сердца, две руки навек соединятся;Любовник… будет твой супруг.Ах! станем жить: с надеждой жизнь прекрасна;Не нам, тому она ужасна,Кто любит лишь один, не будучи любим.Исчезнут для меня с отбытием твоимСущественность и мир: в одном воображеньиЯ буду находить утехи для себя;Далеко от людей, в лесу, в уединеньи,Построю[19] домик для тебя,Для нас двоих, над тихою рекоюЗабвения всего, но только не любви;Скажу тебе: «В сем домике живиС любовью, счастьем и со мною:Для прочего умрем. Прельщаяся тобою,Я прелести ни в чем ином не нахожу.Тебе все чувства посвящаю:Взгляну ль на что, когда на милую гляжу?Услышу ль что-нибудь, когда тебе внимаю?Душа моя полна: я в ней тебя вмещаю!Пусть бог вселенную в пустыню превратит;Пусть будем в ней мы только двое!Любовь ее для нас украсит, оживит.Что сердцу надобно? найти, любить другое;А я нашел, хочу с ним вечность провестиИ свету говорю: «прости!»
Прелестный домик сей вдали нас ожидает;Теперь его судьба завесой покрывает,Но он явится нам: в нем буду жить с тобойИли мечту сию… возьму я в гроб с собой.
1796
Тацит*
Тацит велик; но Рим, описанный Тацитом, Достоин ли пера его?В сем Риме, некогда геройством знаменитом,Кроме убийц и жертв не вижу ничего. Жалеть об нем не должно:Он стоил лютых бед несчастья своего,Терпя, чего терпеть без подлости не можно!
1797
Меланхолия*
Подражание Делилю
Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных,Несчастных счастие и сладость огорченных!О Меланхолия! ты им милее всехИскусственных забав и ветреных утех.Сравнится ль что-нибудь с твоею красотою,С твоей улыбкою и с тихою слезою?Ты первый скорби врач, ты первый сердца друг:Тебе оно свои печали поверяет;Но, утешаясь, их еще не забывает.Когда, освободясь от ига тяжких мук,Несчастный отдохнет в душе своей унылой,С любовию ему ты руку подаешьИ лучше радости, для горестных немилой,Ласкаешься к нему и в грудь отраду льешьС печальной кротостью и с видом умиленья.О Меланхолия! нежнейший переливОт скорби и тоски к утехам наслажденья!Веселья нет еще, и нет уже мученья;Отчаянье прошло… Но, слезы осушив,Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешьИ матери своей, Печали, вид имеешь.Бежишь, скрываешься от блеска и людей,И сумерки тебе милее ясных дней.Безмолвие любя, ты слушаешь унылыйШум листьев, горных вод, шум ветров и морей.Тебе приятен лес, тебе пустыни милы;В уединении ты более с собой.Природа мрачная твой нежный взор пленяет:Она как будто бы печалится с тобой.Когда светило дня на небе угасает,В задумчивости ты взираешь на него.Не шумныя весны любезная веселость,Не лета пышного роскошный блеск и зрелостьДля грусти твоея приятнее всего,Но осень бледная, когда, изнемогаяИ томною рукой венок свой обрывая,Она кончины ждет. Пусть веселится светИ счастье грубое в рассеянии новомСтарается найти: тебе в нем нужды нет;Ты счастлива мечтой, одною мыслью – словом!Там музыка гремит, в огнях пылает дом;Блистают красотой, алмазами, умом, –Там пиршество… но ты не видишь, не внимаешьИ голову свою на руку опускаешь;Веселие твое – задумавшись, молчатьИ на прошедшее взор нежный обращать.
1800
Берег*
После бури и волненья,Всех опасностей пути,Мореходцам нет сомненьяВ пристань мирную войти.
Пусть она и неизвестна!Пусть ее на карте нет!Мысль, надежда им прелестнаТам избавиться от бед.
Если ж взором открываютНа брегу друзей, родных,«О блаженство!» – восклицаютИ летят в объятья их.
Жизнь! ты море и волненье!Смерть! ты пристань и покой!Будет там соединеньеРазлученных здесь волной.
Вижу, вижу… вы манитеНас к таинственным брегам!..Тени милые! хранитеМесто подле вас друзьям!
<1802>
Критика
<О Шекспире и его трагедии «Юлий Цезарь»>*
При издании сего Шекеспирова творения почитаю почти за необходимость писать предисловие. До сего времени еще ни одно из сочинений знаменитого сего автора не было переведено на язык наш; следственно, и ни один из соотчичей моих, не читавший Шекеспира на других языках, не мог иметь достаточного о нем понятия. Вообще сказать можно, что мы весьма незнакомы с английскою литературою. Говорить о причине сего почитаю здесь некстати. Доволен буду, если внимание читателей моих не отяготится и тем, что стану говорить собственно о Шекеспире и его творениях.
