Как видите, я иду на уступки: в моей сказке не будет королевы, но принцесса все-таки будет. Современная принцесса, принцесса-химик. А ввести ее в сказку было, кстати сказать, не так-то легко. Признаться, я очень долго держала двери сказки открытыми, распахнутыми настежь и уговаривала, упрашивала, умоляла Русалку войти. Насилу уломала.
Посмотрим, что из этого выйдет.
Ученик, увидев в лаборатории новенькую, не хромую и не горбатую, моложе шестидесяти лет, с ленивой и снисходительной небрежностью приступил к обряду ухаживания. Русалка слушала без улыбки, подняв тонкие полукружия бровей. Потом сказала:
– Простите. Я не люблю флирта при отсутствии серьезных намерений. Пустая трата времени.
Ученик хмыкнул с самодовольным видом, и его длинные руки, высовывающиеся из рукавов джемпера, как-то cam собой потянулись вперед, очень ловко, на манер клешней, приблизились с двух сторон к ее осиной талии.
– Но откуда вы взяли, моя ласточка, что у меня не имеется…
– Я хотела сказать - при отсутствии серьезных намерений с моей стороны. Простите.
Она обогнула его и ушла, а Ученик остался стоять дурак дураком с протянутыми вперед руками.
И еще раз Человек услышал обрывок разговора. Русалка мыла пробирки, а Ученик вертелся вокруг. Она говорила напряженно-серьезным, звенящим голосом:
– Великая религия милосердия, смирения. Религия добра - разве это не лучше религии ненависти?…
– Смирение? Хорошо. Очень хорошо, - поддакнул Ученик со своей ядовитой улыбочкой. - Но только, знаете ли, на сытый желудок.
Пробирка выскользнула из ее пальцев и разбилась о кафельный пол. Она сказала, задыхаясь, прижав кулаки к груди:
– Я вас ненавижу. Нена-ви-жу.
“Говорила ли мне когда-нибудь женщина: “Ненавижу”? - подумал Человек. - Кажется, нет. Все было гораздо проще, без… без такого накала. Да, собственно, что вообще было?”
– Спасибо. Ненависть лучше равнодушия. - Ученик нагнулся и стал собирать осколки.
Ее передернуло.
– Ничего настоящего… все напускное. Рисовка… И эти обвислые кофты шута… Отчего вы не носите костюмы, нормальные, приличные, как люди носят? Боитесь растерять оригинальность?
Сидя на корточках, свесив до полу длинные руки, он поднял на нее невинные ясные глаза.
– А вам не приходит в голову, моя пчелка, что костюм стоит денег? Что у меня их может не быть, этих занятных золотых кружочков? Что моим драгоценным братцам требуется, как ни странно, утром завтрак, в обед обед, а на закате ужин?
Они увидели Человека и оба замолчали. “Ого, как у них быстро развиваются отношения!” - подумал Человек, пряча полуулыбку. И тут же, нахмурясь, приказал Ученику сходить туда - не знаю куда, срочно принести то - не знаю что.
Наука требует дисциплины, послушания.
Зверь как-то сразу признал Русалку. Доступно ли ему было чувство прекрасного? Этот вопрос пока оставался нерешенным, еще ждал своего исследователя. Но так или иначе, они подружились. Когда у Зверя брали срезы кожи на анализ, Русалка очень волновалась: “Пустите! Я сама… Ну, как вы не чувствуете? Ему же больно. Тут трещинка, под складкой”.
Перед уходом домой она любила заглянуть в стойло к Зверю, посидеть у него хоть десять минут. Для нее Зверь иногда пел песню - единственную, которую он выучил за всю свою жизнь, перенял у Ученика. Щелкало реле, как щелкает не очень хорошо отлаженный лифт, снимаясь с места, и после паузы голос с твердым металлическим привкусом выводил, чуть дребезжа:
Захвати-и с собой улыбку на дорогу…
Русалка сидела, подперев кулаками подбородок, поставив локти на колени,, и слушала. Перед ней громоздилась складчатая, бесформенная туша Зверя, заполняя стойло. Песенка была тягучая, грустноватая. Он потерял работу. Его предали и осмеяли друзья. Ему изменила любимая. Что теперь делать?
И вот он уходит из родного города, уходит куда глаза глядят, оставив позади все, чем дорожил, к чему был привязан. Уходит навсегда.
Не накладывай в котомку слишком много.
Ведь не день, и не два, и не три - вечность целую идти.
Захвати с собой улыбку на дорогу.
Ведь не раз, и не два, и не три затоскуешь ты в пути!
Песенку эту никто уже не пел. Ее забыли. Она была в моде год или полтора назад, и то недолго. Но Зверь не подчинялся моде. Его привязанности были тяжеловесны и устойчивы.
С этим приходилось считаться.
Всю зиму бились и, наконец, к лету все-таки преодолели барьер глубины - Зверь опустился на тысячу метров ниже контрольной отметки и пробыл на этом горизонте восемь часов, не испытывая особых затруднений. Вел его сам Человек - он сделал для себя кое-какие специальные приспособления и с их помощью без левой руки справлялся с клавиатурой пульта.
Пока Ученик в комнате отдыха отстегивал кнопки и пряжки на алом комбинезоне Человека, раздергивал молнии, тот успел коротко, точно рассказать о показателях сегодняшней проходки. Потом вгляделся повнимательнее в лицо Ученика.
– Что с тобой?
Ученик, чуть помявшись, протянул ему газету. Арестованы зачинщики забастовки в порту. Предстоит процесс восьмидесяти. Судить их будет военный трибунал. Они содержатся в крепости на одном из Проклятых островов, издавна служивших местом заключения особо важных государственных преступников.
– Газета вчерашняя, - сказал Человек, теребя бородку.
– Да.
Значит, не показали, потому что не хотели волновать перед ответственным погружением. Что ж, он, пожалуй, поступил бы так же.
В списке арестованных был один из братьев Ученика. Это Человек обнаружил уже дома, перечитывая список.
Совет профсоюзов выразил протест против ареста восьмидесяти. Письма в их защиту прислали многие деятели науки и культуры. В ответ на это первый министр дал приказ разогнать мирную уличную демонстрацию студентов и Национального Союза передовых женщин - “по возможности без применения оружия”. Когда из толпы раздались выкрики: “Долой произвол”, “Долой тирана” (вероятно, это была провокация), - десантники разломали ограду парка, потеснили толпу большими квадратами чугунной решетки, загнали в метро, а потом кидали сверху эти квадраты на головы тесно прижатых, стиснутых в узком пространстве людей…
В этот час Человек со Зверем были на стартовом поле на дне воронки. Было решено изменить технологию спуска, и Зверь репетировал новый вариант, а Человек с помощью приборов контролировал угол погружения.
Неожиданно раздался резкий треск реле, и Зверь сказал, как всегда, точно и бесстрастно:
– Происходит что-то отвратительное,
– Ты о чем это? - не понял Человек.
Зверь повторил слово в слово то же самое, только еще медленней, как будто разделяя слова точками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
