Но от жирных коров бывает и польза — в качестве добры? тетушек. Добрых и пухлых тетушек. Тетя Пола всегда была моей самой любимой теткой. Бедная старая Пола: ей в наследство достался паб, но она по своей простодушной глупости вышла замуж за мудака, который едва не пропил ее дом, пока она наконец не прогнала его в три шеи. Это лишь подтверждает, что даже у сильных и волевых коров — таких, как моя тетя Пола, — есть свои слабые места. Что только на руку таким прохиндеям, как я. Теперь она предлагает мне паб за двадцать штук. Выплачивать можно частями — по пять штук в год.
Но тут есть две проблемы: во-первых, мне не хватает четырнадцати штук, а во-вторых, паб — в Лейте.
6. «…неприличные секреты…»
В глазах у Рэба — кремневая твердость, качество, которое намекает на что-то еще. Он тщательно взвешивает слова, типа как старые пердуны в местном пабе взвешивают про себя, можно ли пропустить еще по рюмашке или уже пора остановиться. Он явно обхаживает Лорен, но она вся насторожена, словно бродячая кошка, готова шипеть и кусаться, так что он осторожничает. Она пытается оправдать желание, которое испытывает к нему, и как-то избавиться от беспокойства — а ее явно тревожит, что он сейчас с нами, когда мы должны были быть одни, то есть мы с ней вдвоем или, может, она с ним вдвоем, без меня. Мы живем с ней в одной квартире, так что я знаю, что Рэб сейчас получает по полной программе все прелести ее предменструального синдрома. Как у настоящих сестер, у нас даже месячные начинаются в одно время, и Лорен изыскивает причину, чтобы превратить свое желание в неприязнь.
Бедный Рэб, у него на буксире две бешеные коровы. Я чувствую, что у меня сносит крышу, и еще я заметила утром, что у меня на подбородке появляется прыщик. Мы с Лорен немного взволнованы, потому что в квартиру завтра въезжает новая девушка. Ее зовут Диана, и она вроде как ничего; изучает психологию. Пусть только к нам со своей психологией не лезет, мы сами себе доктора. Мы даже решили немного прибраться дома в честь ее переезда, но после пары стаканов я понимаю, что этому не суждено случиться. Студенческий клуб заполняется, но никаких шумных попоек не намечается, все просто сидят и тихонечко выпивают. Роджер за барной стойкой лениво курит. Два парня, которые играют в бильярд, пялятся на меня, один толкает другого локтем, и тот ухмыляется. Ничего выдающегося, как говорится, на пенни — десяток, но я всерьез подумываю о том, чтобы малость с ними пофлиртовать, хотя бы потому, что мне не нравится поворот нашей беседы.
— Мне кажется, если бы я был девушкой, я бы был феминисткой, — говорит Рэб, отражая одну из атак Лорен. Сегодня в клубе несколько лесби, и их присутствие, кажется, пробуждает в Лорен все самое худшее, заставляет ее стать совсем уже правильной. А фишка в том, что большинство этих крутых лесбиянок превращаются в тихих пай-девочек, когда ездят домой на каникулы. Вся бравада и битье в грудь копытом проходят здесь, в безопасной среде, в этой лаборатории реальной жизни.
В общем, атмосфера унылая, и мы решаем переместиться в паб. Выходим на улицу — вечер чудесный, хотя, когда мы углубляемся в темные недра города, солнца уже не видно, и только маленькие кусочки синего неба напоминают о том, какая сегодня замечательная погода. Мы заваливаемся в «Корову», бар, который считается очень пижонским местом, хотя, может быть, это уже устарело недель так на несколько. М-да. Зря мы выбрали этот бар, очень зря. Потому что первое, что я вижу, когда мы заходим, что здесь мой любовник, или бывший любовник, Колин Эддисон, доктор философии.
У Колина на голове начес, отчего он похож на студента. Кстати, мое влияние, потому что до нашего с ним знакомства он ничего подобного не носил. Конечно, на нем эта спутанная шевелюра смотрится по-идиотски. Мы только взяли напитки и сели, и тут он подходит ко мне.
— Нам нужно поговорить, — выдает он.
— Нет, не нужно, — отвечаю я, глядя на пятно от помады у себя на стакане.
— Нельзя, чтобы все закончилось вот так. Я хочу получить объяснения. Хоть это-то я заслужил.
Я качаю головой и поджимаю губы. «Хоть это-то я заслужил». Ну и придурок. Как это скучно и даже немного неловко, а я ненавижу, когда мне скучно, и не люблю, когда меня ставят в дурацкое положение.
— Уходи.
Колин весь надувается и показывает на меня пальцем, тряся им в воздухе, чтобы подчеркнуть свои слова:
— Тебе пора повзрослеть, ты, мелкая сучка, и если ты думаешь, что ты можешь вот так вот просто…
— Слушай, парень, тебе лучше уйти. — Рэб встает. В глазах Колина мелькает вспышка узнавания, и я знаю, о чем он думает: это всего лишь студент, а на студентов есть Университетский сенат, и всегда можно пригрозить исключением, если ему попытаются нагрубить. Черт подери, он бы лучше побеспокоился о том, что сенат может сделать ему: преподавателю, который трахается со студентками. Похоже, что с тех пор как я его бросила, Колин зациклился на своей идее, что мне пора повзрослеть. А что же случилось с теми зрелыми отношениями, коими мы наслаждались в те безмятежные дни… э-э… еще на прошлой неделе?
Я уже готова забыть обо всем, но тут Лорен решает вмешаться. Ее лицо скорчилось в неприветливую гримаску, взгляд — злой и жесткий, и она говорит:
— Мы тут сидим, приватно выпиваем.
Я начинаю глупо и пьяно хихикать, пытаясь представить себе, как можно выпивать приватно в общественном заведении.
Но мне не требуется помощь общественности. Колина я могу отшить самостоятельно.
— Меня от тебя тошнит, Колин. Меня тошнит от твоего вялого алкоголичного пожилого члена. Меня тошнит от того, что я себя чувствую виноватой за то, что он у тебя не стоит. Меня тошнит от твоей жалости к самому себе, потому что жизнь прошла мимо тебя. Я выжала из тебя все, что могла. А теперь я хочу просто выбросить на фиг иссохшую оболочку. Я сейчас не одна, как видишь, поэтому сделай нам всем одолжение и отъебись. Чтобы я тебя больше не видела. Очень тебя прошу.
— Ах ты сука, блядская тварь… — говорит он, его лицо становится багровым, как кровоподтек. Он самодовольно оглядывается.
— Ах ты су-у-ука. — Я подражаю его скулящему голосу. — И это все, на что тебя хватает?
Рэб пытается что-то сказать, но я перебиваю его и снова обращаюсь к Колину:
— Слушай, ты что, недотягиваешь до уровня нормального человеческого разговора? Даже за этим столом? Пожалуйста, уходи.
— Никки… Я… — говорит он примирительным тоном, снова оглядываясь по сторонам, нет ли где его учеников, — …я просто хочу с тобой поговорить. Если между нами все кончено, ладно. Просто не хочется, чтобы все закончилось именно так.
— Хватит ныть. Найди мне на замену очередную наивную дурочку, которая будет тобой восхищаться. Если протянешь до конца лета, через пару месяцев появятся новенькие. Боюсь, я не настолько себя не люблю, чтобы продолжать с тобой общаться.
— Стерва, — огрызается он. — Блядища! — И пулей вылетает за дверь. Дверь захлопывается за ним с громким стуком, я на пару мгновений краснею, но это быстро проходит, и мы смеемся. Девушка за стойкой смотрит на меня, я пожимаю плечами.
— Ни стыда, ни совести, Никки, — шипит Лорен.
— Ты абсолютно права, Лорен, — говорю я, глядя в глаза Рэбу. — Заводить роман с преподавателем… это не смешно. А в моей практике это уже второй. Первый был в Лондоне, когда я там училась. Профессор английской литературы. Забавный был тип, а если сформулировать поточнее, то просто повернутый.
— Ой, нет… — начинает Лорен. Она уже слышала эту историю.
Но я снова рассказываю историю Майлса, хотя знаю, что Лорен будет смущаться и злиться.
— Он был и вправду очень начитанным человеком. Как Блум в «Улиссе», он любил привкус мочи в жареных почках. Он покупал свежие почки и заставлял меня мочиться на них, оставлял на ночь мариноваться, а утром готовил их на завтрак. Да, он был извращенцем, но очень культурным, если можно так сказать. Он часто водил меня по дорогим бутикам, покупал мне всякие штуки. Любил выбирать для меня одежду. Особенно если в магазине была молодая симпатичная продавщица. Он говорил, что ему нравится мысль о том, что одна девушка одевает другую, но исключительно в коммерческой среде, так сказать. Когда у него стоял, это всегда было заметно, иногда он даже кончал в штаны.
Лорен очень мила, когда сердится, особенно если она совсем взбешена, в ее внешности появляется какая-то изюминка. Щеки краснеют, глаза блестят. Может быть, поэтому люди и любят ее доводить, им просто нравится смотреть на Лорен, когда она злится.
Рэб смеется, Лорен кривится.
— Смотри, Рэб, какая Лорен красивая, — говорю я. Лорен это совершенно не нравится. Она еще больше краснеет, глаза начинают слезиться.
— Иди ты на хер, Никки, завязывай страдать мудней, — говорит она. — Ты же себя на посмешище выставляешь. Прекрати смущать нас с Рэбом.
Но Рэб ни капельки не смущен. Этот парень нас возбуждает, Лорен — уж точно, но и меня тоже, и даже больше, чем мне бы хотелось. Он обнимает одной рукой Лорен, другой — меня и целует нас в щечки. Я вижу, как Лорен напрягается и краснеет, и почему-то я тоже заливаюсь краской, меня начинает слегка трясти.
