впервые в Нью-Йорке? – спросила Рейчел, встретившись взглядом со мной.
– Да.
Хотя в тот момент мне хотелось, чтобы это было не так.
– Правда? – переспросила она, скрестив руки на груди. – И какие у тебя первые впечатления?
– Мне кажется, я видела слишком мало, чтобы составить мнение. Я здесь всего три дня.
Первый день я провела, распаковывая чемодан и отмывая липкую грязь со всей посуды и сковородок в моей квартире. На следующий день научилась ездить на метро, которым мне теперь не придется пользоваться – уже не нужно ездить подземкой из центра города до станции «Восемьдесят первая улица» и идти пешком через Центральный парк. Несмотря на то, что Манхэттен был известен своими величественными небоскребами из бетона и стекла, бо́льшую часть своего времени я проводила в тенистых парках.
– Но у тебя, наверное, были свои представления о Нью-Йорке до того, как ты приехала сюда?
– Ну да…
Опасения моей матери беззвучно крутились у меня в голове – огромность города, его безликость, моя неспособность справиться с ним.
– И оправдывает ли он их?
– Честно говоря, все совершенно не так, как я думала.
– Таков уж этот город. Он одновременно и то, чем ты его представляешь, и совсем не то, чего ожидаешь. Он может подарить тебе весь мир или отнять его в одно мгновение. – Рейчел улыбнулась мне, посмотрела на мои туфли, которые скрипели по полу с момента нашего приезда, и направилась в соседнюю комнату, пригласив меня следовать за собой.
– А что ты думаешь о Нью-Йорке? – спросила я, следуя за ней и пытаясь поддержать разговор.
– Я выросла здесь.
– О, я не знала.
– Ничего страшного. Помнишь, я упоминала Спенс? Я думала, ты сложила два и два…
– Я не знаю, что такое Спенс.
– Это, наверное, к лучшему, – сказала Рейчел со смехом. – У всех нас сложные отношения с родными городами.
Мы вошли в комнату со стеклянной витриной, полной эмалевых миниатюр. Блестящие изображения Ионы, проглоченного китом, Евы, кусающей яблоко такого красного цвета, что оно буквально сверкало. Этим маленьким шедеврам было больше восьмисот лет.
Рейчел помахала рукой охраннику, который направлялся к своему следующему посту.
– Когда у Маттео начинается летний лагерь, Луис? – окликнула она его.
Он остановился рядом со своим постом.
– На следующей неделе. Мне кажется, он буквально сводит свою мать с ума. Еще раз спасибо, что присмотрела за ним в прошлую субботу.
Рейчел отмахнулась от него.
– Мы просто гуляли по парку. Провели много времени, катаясь на лодках.
Я попыталась представить Рейчел в роли няни, но не смогла.
– Он любит лодки, – заметил Луис.
– Я тоже, – сказала Рейчел. – Да, кстати, Луис, это Энн. Она пробудет здесь до конца лета. Луис – глава охраны музея.
Луис подошел к нам и протянул руку.
– Сегодня я просто обхожу галереи.
Я пожала его руку и поздоровалась.
– Нам еще нужно кое-куда заскочить – заявила Рейчел, обхватив мое запястье и уводя меня прочь от Луиса.
Как только мы вышли из комнаты, она прошептала мне на ухо:
– Сын Луиса оказался таким гаденышем! Я согласилась на это только потому, что Луис прикрывает меня перед Мойрой, когда я опаздываю на работу или когда мое курение случайно включает пожарную сигнализацию.
Мы прошли еще один ряд галерей, уже заполненных посетителями, которые вдыхали прохладу темных помещений, где изображения чудовищ смешивались с отрубленными пальцами святых. Меня притягивали эти предметы, их странность. Я остановилась перед реликварием святого Себастьяна: изваянием его торса, выкрашенным в кремовый и красный цвета, с боками, пронзенными стрелами. В маленьком стеклянном ящичке в центре статуи лежала его запястная кость – или чья-то запястная кость.
Рейчел остановилась у стеклянной витрины с разрисованными картами Таро. На одной был изображен скелет верхом на лошади, украшенный золотыми цепями, – Смерть. На другой был изображен пухлый крылатый ребенок – ангелочек, несущий над головой солнце, золотые лучи которого рассекали карту. Колода была неполной, но на настенной этикетке рядом с ней было указано, что эти карты относятся к концу пятнадцатого века. И хотя они были мне неизвестны, их образы были знакомы – набор символов, которые преследовали меня на периферии моих исследований в течение многих лет. Мне всегда было интересно, но у меня никогда не хватало времени или ресурсов для их изучения.
– Я уже много лет курсирую между Клойстерсом, библиотекой Моргана и Бейнеке, – поведала Рейчел, – изучая историю Таро. Так что я, как и ты, не совсем медиевист. В конце концов, история Таро начинается только в эпоху Возрождения. – Она не удосужилась взглянуть на меня, прежде чем продолжить: – Клойстерс старается придать бо́льшую значимость таким произведениям искусства, как это. Там, в Метрополитен-музее, одни знаменитые картины и громкие имена. Но работать в безвестности и создавать нечто столь изысканное, – она на мгновение прикрыла глаза, – это настоящее искусство.
Мне показалось романтичным то, как она говорила о картах: словно прямоугольники раскрашенного пергамента просто дремлют и ждут, пока мы их разбудим. Когда Рейчел открыла глаза, я быстро отвернулась, надеясь, что она не заметит моего пристального взгляда.
– Вот с чем Патрику нужна помощь, – сказала Рейчел, взглянув на карты Таро. – Мы готовим выставку о гаданиях. О методах и произведениях искусства, которые использовались для предсказания будущего.
Я посмотрела на Королеву Жезлов. Она сидела на троне, одетая в темно-синее платье, лиф которого был усеян золотыми звездами, а в руке королева держала жезл с набалдашником. Я рискнула предположить:
– Это был период, когда все были увлечены идеей судьбы.
– Да. Именно так. Предначертана ли твоя судьба? Предопределена ли она? Или ты можешь изменить ее ход?
– И есть ли у тебя свобода воли, чтобы сделать это?
– Верно. Древние римляне так боялись власти судьбы, что поклонялись богине Фортуне. Фортуна – судьба, удача – была центром гражданской, частной и религиозной жизни. Плиний говорил: «Фортуна – единственная из богов, к кому взывают все». Возрождение тоже так и не смогло освободиться от этой навязчивой идеи.
– Потому что, – сказала я, – в период постоянных конфликтов знание будущего или вера в то, что ты можешь его знать, было безумно сильным.
– Эта вера тоже может быть бременем, – сказала Рейчел так тихо, что я едва расслышала ее слова. Затем она отошла от стеклянной витрины и посмотрела на меня через плечо. – Ты идешь?
Глава 4
В течение той первой недели в Клойстерсе, наполненной легким стуком послеполуденных дождей, запахом мокрого камня и цветущих трав, Патрик дал понять, сколь многое ожидается от нас – от меня. Его выставка была только на стадии планирования,
