Через четверть часа слуги с криками разбегались от коротышки, который метался по двору со сноровкой молодого поросенка, вознамериваясь их руками исполнить пожелание господина. Ставрос скрылся за стеной сарая, но его пронзительный голос доносился и оттуда. Судя по всему, у него началась битва не на жизнь, а на смерть с дворовыми прачками. Не прошло и получаса, как вся прислуга дворца была задействована на помывку некоего господина, который, по словам Ставроса, если вовремя не получит того что требует, способен изрубить в капусту целую деревню… Дмитрий, чуть не кипящий от стыда и возмущения, уж было собрался выскочить на улицу, и самолично пресечь все это безобразие, как торжествующий Ставрос возвратился в сопровождении чуть не всей герцогской челяди, а также конюхов, поваров и прачек, не убоявшихся угроз толстяка. Любопытство явно взяло верх над страхом, и по всему было видно, что аристократические привычки заезжего сеньора при герцогском дворе были в диковинку.
Перед изумленным Дмитрием выросло большое бельевое корыто, и четыре ведра наполненных водой. Две пунцовые от собственной храбрости отроковицы из прислуги, изъявили горячее желание прислуживать господину во время столь куртуазной процедуры, а прочие, не решаясь войти, столпились в открытых дверях, стараясь не упустить ни одной детали предстоящего действа.
Дмитрий с ужасом себе представил, что бы произошло бы прошлой ночью, если бы он не сдержался, и обратился к Став-росу с деликатным поручением. Он рявкнул на дворню, которую при первых же его словах как ветром сдуло, заставил коротышку закрыть дверь на засов, и, оставшись с ним в комнате один на один, устроил новому слуге выволочку, подобную тем, какие его константинопольский товарищ Тамош мастерски проводил с нерадивыми копейщиками из подчиненного наряда.
Ставрос, судя по всему, не особенно расстроился по поводу явленных господином ораторских способностей. На протяжении всей тирады он ни разу не вставил ни словечка, изображая новопреставленного мученика. Втянув голову в плечи, он лишь периодически переминался с ноги на ногу, да закатывал глаза. Видимо, некоторые, особо удачные обороты Дмитрия смущали его еврейские корни, другие, расстраивали христианские.
Дмитрий быстро выдохся и несмотря ни на что, желая довести затею до конца, распорядился вернуть в комнату добровольных помощниц. И пока они, хихикая от смущения, по очереди поливали ему из кувшинов, Ставрос, с неподдельной искренностью прожженного плута, пытался изобразить раскаяние. Тяжкими вздохами он обозначил осознание всей тяжести своего проступка, и набрал в легкие побольше воздуху, чтобы коротенько, за часок-полтора повиниться перед господином, и объяснить, что вся поднятая им суматоха вызвана тем, что он хотел как можно лучше ему услужить.
Но самосожжению Ставроса, к огромному облегчению Дмитрия, который умылся и обтерся за неимением полотенца чистой простыней, помешал герцогский слуга, который робко заглянул в комнату, и пригласил его от имени господина к столу.
Надо ли говорить, что предметом всеобщего обсуждения за завтраком стало утреннее событие. Особую пикантность ситуации придавало услышанное слугами во дворе заявление Ставроса о неком исключительном значении, которое придавал его новый господин водным процедурам.
Герцог отпускал по поводу сомнительных пристрастий своего нового вассала грубые солдатские шутки, де Фо дипломатично молчал, и только Анна горячо встала на защиту Дмитрия, рассказывая о том, что даже не еженедельные, а ежедневные омовения были обычным делом у эллинов, перед культурой которых она преклонялась.
Несколько дней, проведенных при дворе герцога, до отъезда в Вази, были наполнены множеством событий. После обстоятельного разговора с кастеляном и долгих колебаний, Ставрос, который ни на шаг не отставал от своего нового хозяина, являя ему все новые чудеса расторопности и невероятной услужливости, был в конце концов утвержден Дмитрием в должности управляющего. Наблюдая за тем, как толстячок, облеченный властью, преображается прямо на глазах, Дмитрий, с некоторым сочувствием думал о неведомом Дионисосе, на голову которого в скором времени должен был обрушиться этот изобретательный плут, видимо измысливший не менее дюжины казней египетских своему обидчику. Кроме казней, со всей определенностью можно было предугадать существенные материальные убытки бедняги Дионисоса. О прочих ожидающих его неприятностях можно было конечно поинтересоваться у самого Ставроса, но Дмитрию в эти подробности вдаваться не хотелось.
Через два дня убыл в Андравиду де Фо, который перед отъездом имел с ним обстоятельную беседу.
— Понимаешь ли ты, что столь высоким взлетом ты обязан не столько моей благодарностью за спасение, сколь интересами ордена? — отбросив обычную свою вежливо-ироническую манеру, спросил он Дмитрия прямо в лоб, — герцог де ла Рош, конечно, может мне выделить десяток рыцарей для возвращения к Мосинополю за реликвией, но там сейчас стоят войска Михаила, и такой рейд будет расценен как вторжение, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ты получил лен, который позволит быть недалеко от места. Орден приложит все усилия для того, чтобы как можно скорее забрать оттуда Плащаницу, но это может произойти нескоро.
— Мессир Ронселен! Я выполню все, что вы прикажете — после всего, что с ним произошло, Дмитрий отлично понимал, что за столь неожиданным его взлетом стоит железная воля и поразительная влиятельность приора, и был готов слушать того во всем, что бы не было ему приказано.
— Твоя задача — молчать и уцелеть до приезда посланника ордена. Если со мной что-нибудь случится, то расскажешь все, что знаешь человеку, который покажет тебе точно такой же медальон — приор передал Дмитрию шестиугольную медную пластину с проушиной для цепочки или шнурка, на которой был выгравирован тамплиерский крест, и надпись по-латыни.
После этого они распрощались, и тамплиер во главе сильного отряда ускакал в сторону Андравиды улаживать государственные дела.
2
Румыния, трасса Е-70, наши дни
Наряд дорожной полиции собирался покинуть трассу и сдавать дежурство, как вдруг на голову пожилого капитана и двух сержантов свалилось нежданное счастье. Из-за поворота появился длинномер — новенький тягач «Манн», с сорокафутовым прицепом — редкость в этих местах. Через несколько секунд, одному из сержантов, самому молодому и глазастому, удалось рассмотреть итальянские номера, о чем он радостно доложил своему непосредственному начальнику.
Капитан вышел на обочину и придав себе грозный вид, повелительно поднял жезл. Длинномер законопослушно заморгал сигналом поворота, сбросил скорость, и грузно съехав на обочину, остановился, не доезжая до запыленной полицейской «Дачии». Из кабины, не глуша двигатель, выпрыгнул, сжимая в руке прозрачный пакет с документами, водитель — крепко сбитый мужчина, самой что ни на есть злодейской наружности — с угрюмым взглядом, подбородком, который покрывала густая щетина и короткой гангстерской стрижкой.
