чокнутым, поскольку Корен-старший всю жизнь едва сводил концы с концами. Но Уолтер, в отличие от отца, не считал себя изувеченным нравственным несовершенством окружающего мира. Он рано понял, что люди — испорченные существа и вследствие этой испорченности нередко попадают в переплет и нуждаются в помощи. В свое время Уолтер написал весьма познавательную курсовую работу на тему «Экономика переработки отходов», откуда уяснил, что уничтожение продуктов человеческой деятельности может принести состояние. Точно так же, рассудил он, в Лос-Анджелесе найдется немало людей, горящих желанием платить немалые деньги за то, чтобы избавиться от иных видов накапливающегося и мешающего жить дерьма. При этом, по его мнению, хотя замусорить свое гнездо способны представители любого класса, за его очистку богатые платят лучше.
Уолтер влез в долги, чтобы взять напрокат роскошную машину, купить хороший костюм и снять первоклассный офис в Беверли-Хиллз. Он свято верил, что состоятельные люди доверяют только себе подобным. Уолтер начал обхаживать богатых и знаменитых, которые оценили его загар, явно полученный в загородном клубе, великолепные зубы, а в особенности то, что он был тактичен и не высказывал суждений по вопросам морали. Богатые тоже хотят нравиться. За десять лет Уолтер Корен добился успеха и прослыл одним из самых надежных хранителей секретов в обществе Лос-Анджелеса. Кроме того, в его активе значились три бывшие жены, язва желудка, вереница молоденьких любовниц и Шпандау.
В этом списке радовал его только Шпандау, и только Шпандау знал: Корена-младшего заработки интересовали гораздо меньше, чем реабилитация имени отца, которого он обожал. В конце концов, старик Корен основал успешную фирму. В кабинете висел его портрет, сделанный с фотографии по заказу Уолтера.
И каждый год четырнадцатого июля Уолтер напивался в память о дне его смерти. Иногда Шпандау присоединялся к нему.
Шпандау вклинил «БМВ» на свободный пятачок перед бистро и подумал, что сегодня в меню явно наличествует paupiettes de veau.[15] Он проверил, не ошибся ли, и решил при случае попенять шеф-повару Андрэ на то, что в это блюдо вместо мадеры добавили красного вина. Когда Шпандау вошел в офис, Пуки Форсайт, которая некогда звалась Амандой, пока не поступила в приличное учебное заведение на Восточном побережье, оторвалась от чтения модного журнала. Пуки, миниатюрная привлекательная брюнетка, верила в искупление грехов посредством нарядов. Также она полагала, что человеку одной личности маловато, и поэтому меняла свою ежедневно. В этом она не отличалась от большинства жителей Лос-Анджелеса. Сегодня Пуки выбрала образ Одри Хепберн: убрала волосы наверх, открыв изящную бледную шейку. Розовый костюм был от «Живанши» — или очень приличной подделкой. Пуки приехала в Лос-Анджелес, чтобы добиться финансовой независимости, но ежемесячный чек от «папочки» был не лишним.
— О, с возвращением! — обрадовалась она. — Ну как отпуск?
Шпандау поднял большой палец, который чем дальше, тем больше напоминал баклажан. Пуки скривилась.
— Да чего вы с ним сделали-то?
— Арканом затянул.
— Так я и подумала, — ответила она елейным голосом. — Что вам пришлось веревкой ловить корову или что-то в этом роде.
— Промахнулся. Он у себя?
Пуки кивнула. Шпандау подошел к двери Корена и постучал. Корен открыл, удивленно посмотрел на него, но быстро пришел в себя.
— Доложи о расходе бензина.
Уолтер Корен-младший был высок, худощав и обладал той привлекательностью, которая с возрастом начинает казаться следствием богатства.
Его загар был по-прежнему безупречен, хотя светлые волосы уже начали редеть.
И поддерживать тридцать четвертый размер талии ему удавалось теперь с большим трудом. Корену было слегка за пятьдесят, но выглядел он ровесником Шпандау. Женщины считали его достаточно привлекательным, вследствие чего постоянно причиняли ему беспокойство. Мужчинам он нравился, поскольку умел ублажать их самолюбие без гомосексуального оттенка. И все же в глубине души он был привязан ко всем своим женам, а его печень стремилась догнать печень отца.
— Только что вернулся, — сообщил Шпандау.
— Ты никогда не включаешь счетчик, а потом ноешь, что мы тебе платим мало. А мы ведь помочь пытаемся.
— Ну вы тут главный, — ответил Шпандау, плюхнувшись на стул. — А главный только и может, что людей эксплуатировать, только вот понимания от него не дождешься.
— Это откуда? — восхитился Корен. В студенческие годы он входил в радикальную группу, одну из немногих обладавших финансовыми средствами. — Элдридж Кливер?[16]
— Господин Роджерс.[17]
— Как палец?
Шпандау продемонстрировал. Корена передернуло.
— Господи! Ужас кадкой. Ты его запудрил бы, что ли.
А то смотреть жутко… ну так что там с Бобби Даем?
Шпандау показал ему письмо. Корен прочитал и вернул листок.
— Есть предположения относительно автора?
— Он говорит — нет.
— Тогда чего он от нас хочет?
— Расследования. Кто-то ему сказал, что мы такими вещами занимаемся.
— А ты объяснил ему со всем терпением, каков шанс вычислить автора?
— Да.
— И?
— Все равно хочет расследования.
— А ты на это ответил?..
— …что переговорю с моим господином и повелителем.
— Думаешь, есть смысл?
— Я думаю, что это все дерьмо собачье. Подделка чистой воды.
— Думаешь, он сам себе послал письмо с угрозой? Зачем ему это?
— Понятия не имею. Сначала подумал — реклама. Но он не хочет, чтобы об этом узнала пресса.
И в полицию идти не желает. Такое внимание к его персоне ему в любом случае ни к чему.
— Может, он хотел навести на какую-то мысль? Проверял на вшивость?
— Похоже на то. Он ищет, кому бы довериться.
— Ты подходишь, у тебя же рожа святого Бер-нара.
— Вот именно.
— Согласен с тобой — это сильно смахивает на дерьмо. И может оказаться пустой тратой времени. А тебе и так есть чем заняться.
— Но у меня еще отпуск не кончился, — напомнил Шпандау. — Меня тут вообще до понедельника быть не должно, не забывай. Между прочим, часики тикают, деньги мне капают, не так ли?
Никогда не понимал, зачем нужен отпуск, — буркнул Корен, умело уходя от умилительной попытки Шпандау выбить из него за внеурочные. — Людям следовало бы добиваться самореализации в работе. Именно труд превратил нашу страну в великую. Думаешь, Томас Джефферсон целыми днями сидел и ныл о том, что хочет провести свои законные две недели в году на Миртл-Бич?[18] Да и вообще, ты измучился от безделья, да еще вон пальца чуть не лишился, как последний идиот. Ты же практически умоляешь дать тебе дело.
— У Томаса Джефферсона была сотня рабов, и он потратил чертову уйму времени, пытаясь всучить американцам помидоры, — нашелся Шпандау. — Он околачивался в своем саду, и ему не приходилось общаться с агентами, актерами или ехать по шоссе Вентура в шесть вечера. У меня еще три дня
