из семьи в чужую. Вышла замуж – как убили. Домну жалели по дороге встречающиеся, узнавали у нее или Надзирающего причину. Злились, возмущались, плакали тоже. Молодая жена или дочь какого-нибудь хозяина дала Домне пирожное, молодой округлый Надзирающий от государства поплакал тоже, женщина, путешествующая из-за Бога, перекрестила Домну. Ехали мимо поля, где работали в земле двенадцать работающих. Староста перекрестился. Шею каждого стискивал широкий железный обруч с замком и длинными острыми шипами. Домна видела раньше работающих в поле, но без обручей. От ужаса она перестала плакать. Дорога сохла, от колес и копыт поднималась пыль. Лицо Домны было постоянно мокро-соленым от слез и соплей. Ветер обдувал его пылью, кожа на лице покрывалась узорами грязи. Перед городом Надзирающий от работающих остановил телегу, поглядел на Домну и велел ей умыться в реке. Это была первая река в Домниной жизни. До этого она встречала только пруды. Домна не любила мыться, бабушка никогда не могла ее заставить. Чтобы не ходить раз в неделю в баню, Домна забиралась на дерево. А однажды залезла на крышу дома. По рассказам Домна знала, что, в отличие от прудов и луж, река идет куда-то. Такая же неизвестность, как жизнь без матери, отца, брата, сестры, бабушки. Домна решила не плыть. Отмыв лицо, она вернулась в телегу.
Город начался деревянными домами, которые были больше, чем те, что попадались прежде, но эти располагались ближе друг к другу, часто прижимались вплотную. Дальше лошадь зацокала иначе, тверже и звонче: дорога не земляная, а покрытая ровным слоем пней от средней толщины деревьев. Дома покаменели, обступили их телегу. Некоторые росли вверх пятью, шестью рядами окон. Домну возили уже в город, другой, самый близкий к деревне. Но таких высоких домов она там не встречала. Здесь всего было много и в увеличенном количестве и размере. Лошадей, открытых-закрытых повозок, домов, окон, камня, людей. Звуков и запахов. Только кустов, деревьев, полей оказалось меньше, они были желтее и суше. Надзирающий от работающих все спрашивал у Домны, нравится ли ей город. Она кивала маленькой головой, обернутой в кусок ситца, который был узлом завязан на остром подбородке. Надзирающий завидовал, что Домне тут теперь жить. Ей было только сильно страшно.
Они остановились у дома с худыми колоннами и небольшими каменными львами с плоскими мордами и открытыми пастями. Домне захотелось засунуть свою ладонь в одну из них, но нужно было кланяться новому Хозяину и Дочери хозяина. Надзирающий сказал Домне пойти и поцеловать новой Хозяйке руку. Домна пошла и поцеловала. Одна из домашних работающих отвела Домну умыться и пере– одеться в одежду домашней работающей. Потолки тянулись высокие, как в церкви. Звенели стеклянные стены, которые оказались огромными окнами. Платье было велико для Домны, как и весь дом, как и весь город. Домну пугало платье, пугали дом и город. Надзирающий из родной деревни ел суп на кухне. Когда Домна оделась и ее повели к Дочери хозяина, она заметила в окно телегу, лошадь и Надзирающего, которые уезжали в деревню без нее. Тут Домна почувствовала, как это – насовсем.
Дочь хозяина велела Домне сесть у ее ног на низкую табуретку с мягкой обивкой. Увидела воду, скопившуюся в углах глаз работающей. Спросила в ласковой манере, как Домну зовут. Домна ответила. Так началась ее жизнь в доме. Дочь хозяина – девушка лет четырнадцати – проводила день дома, читая романы. Она видела в том возрасте дочерей хозяев, когда выезжать в гости для игр с другими детьми было поздно, а выезжать в места, где скапливались другие дети хозяев, и показывать себя в качестве невесты было рано. Хозяин важно и много работал на сильно особенной работе, отличающейся от деятельности работающих, и редко появлялся дома. Домна всегда, в том числе ночью, находилась с Дочерью хозяина в комнате и выполняла мелкие ее приказы: подать книгу, перья для обмахивания, туфли, позвать слуг, поправить покосившуюся картину, реже – сбегать за пределы дома за чем-то и зачем-то. Она знала город только по лавкам, куда ее посылала Дочь хозяина. В остальном улицы с людьми, лошадьми, закрытыми или полузакрытыми коробками на колесах, каменными строениями Домну пугали, раздражали и не были ей нужны.
Дом хозяина жил как отдельная страна, которая существовала для поддержания жизни самого Хозяина и его дочери. Все, что тут делалось, производилось двумя десятками работающих: одна работающая надзирала за всеми работающими и за тратой денег на хозяйственные дела, специальная работающая помогала Дочери хозяина мыться, убираться и следила за ее одеждой, самого Хозяина одевали и мыли два специальных работающих, одна работающая надзирала за всеми ножами, вилками, ложками и постельным бельем, несколько специальных работающих женщин убирались, одна работающая готовила еду, ей помогали еще две работающие, они же ходили в лавки за продуктами, специальные работающие подавали еду, на особенные приемы пищи с гостями звали повара, который приехал из другой страны, и все работающие тогда подчинялись ему, почти как Хозяину, один работающий рубил дрова и топил печь, одна работающая существовала для стирки одежды и белья Хозяев. Из-за того что Домна редко выходила из комнаты Дочери хозяина, она редко замечала всю эту работу работающих, и все в доме будто происходило само собой: еда готовилась, одежда и белье стирались, комнаты отапливались. Домна видела, как приносили еду (она никогда не принимала пищу вместе с другими работающими, а тут же, в комнате, доедала остатки за Дочерью хозяина), как работающие женщины одевали и мыли Дочь хозяина, как меняли ей постель и взбивали подушки, как выносили ночные горшки. Но дальше она стала смотреть на весь этот домашний быт словно хозяйскими глазами, значит – не видеть работающих: еда сама появлялась в комнате, платье взлетало и надевалось на Дочь хозяина, фарфоровая емкость с ночными испражнениями выплывала из комнаты и возвращалась пустая и помытая.
Домна понимала, что ее работа легче, чем труд ее семьи и остальных работающих. Ее тело не уставало сильно, не мерзло, не мучилось от жары, не голодало. Иногда болели колени от долгого сидения на низком табурете и пощипывало глаза от напряженного и постоянного смотрения на Дочь хозяина. Та не была жестокой или злой, но Домна боялась ужасно пропустить какое-либо желание неработающей. Со временем Домна узнала Дочь хозяина лучше, поняла, за каким ее жестом и взглядом какое последует распоряжение. Еще работающая заметила, что стала забывать, что она сама любила делать, что употреблять в пищу и о чем думать. Все это теперь заменялось предпочтениями Дочери хозяина. Ее расписанием, остатками еды, которую она любила, ее мыслями и
