Налюбовавшись собой, Ледников принялся за текст. Он был невелик. В нем коротко излагалась его биография – сын бывшего заместителя Генерального прокурора, выпускник юрфака университета, следователь прокуратуры, потом следователь прокуратуры по особо важным делам, занимавшийся несколькими секретными расследованиями совместно с ФСБ, в последнее время занимается расследованиями и аналитическими прогнозами под видом журналиста…
Близкий друг семьи Востросаблиных, особенно близок с Аглаей Востросаблиной. Есть сведения, что он прибыл в Лондон для проведения завершающей стадии операции, жертвой которой стал молодой российский бизнесмен Рафаэль Муромский…
В общем, при небольшом умении из этого портрета вполне лепился образ тайного агента КГБ, выполняющего особые задания.
– Ледников, это ты, что ли?
Модест из-за его спины рассматривал фотографию на экране монитора. Он был уже в джинсах и зачуханном свитерочке с залихватской надписью «Unlimited» на груди.
– Ну ты, блин, красавчик! Супермен!
– Когда это было! – усмехнулся Ледников.
– И что все это значит? Они принялись за тебя? – озабоченно спросил Модест.
– Видимо, на основе этой информации мистер Кросби должен был состряпать продолжение своей шпионской саги, – предположил Ледников. – Но почему-то заупрямился… Почему? Может, потребовал повышенный гонорар?
– А может, совесть заела? – предположил Модест. – Помнишь, как он взвился насчет русских шпионов?
– Конечно, английские джентльмены взяток не берут!
– Одно другого не отменяет, – парировал Модест. – Не забывай, это не какие-то солнцевские отморозки!
– Что ж, тем более необходимо завтра поутру побеседовать с мистером Кросби. Может, с похмелья у него и совесть взыграет…
– Бывает, – согласился Модест. – Мне с похмелья всегда кажется, что я уже никогда в жизни не совершу ничего предосудительного. Представляешь себе? Но у нас-то с тобой пока ни в одном глазу. Помчали!
Лондонский вечерок прошел в лучших московских традициях. Они с Модестом обошли чертову тучу пабов и баров и порядком набрались. Но Ледников, помня о том, что завтра у него трудный день, себя контролировал.
В общем-то он был совершенно вменяем, когда позвонила Гланька. И тем не менее та сразу подозрительно спросила:
– Ледников, ты тоже набрался? Господи, что же у меня за судьба такая! Только одного уложила, чтобы он завтра был вменяемый, так тут же другой накачался!
– Глань, все, что ты говоришь, звучит просто чудовищно. Со стороны можно подумать, что у тебя два сожителя!
– А знаешь, что-то в этом есть… – задумчиво протянула она, ничуть не смутившись. – Я вдруг подумала, что…
– Что?
– Ничего, – засмеялась Гланька. – Сам подумай. И будь добр, запомни, что завтра мы ждем тебя к обеду. Надо серьезно поговорить. Седрик начал психовать, он хочет обратиться в полицию, к премьер-министру… Ну и все такое прочее. Вплоть до ООН. В общем, хотелось бы, чтобы ты завтра был трезв и годен для серьезного разговора. Вот уж не думала, что встанет проблема, как свести вас с Седриком в трезвом виде!
О дискете Ледников ей ничего не сказал – хватит с нее впечатлений.
Только в начале первого Ледников уговорил разошедшегося Модеста отправиться домой. В Москве-то уже была глухая ночь, и он валился с ног от усталости. В гостинице он, прежде чем уснуть, мысленно подвел некоторые итоги дня – надо было дать работу подсознанию на ночь. Утром, как знал Ледников, мозг непременно выдаст несколько идей и соображений.
И хотя он всегда мучительно плохо спал на новом месте, на сей раз заснул легко и быстро, словно в своей московской квартире, а не в номере лондонской гостиницы рядом со Скотленд-Ярдом.
Глава 5
You cannot teach old dogs new tricks
Старого пса новым трюкам не выучишь
Разбудил его телефонный звонок.
Звонила Гланька.
– Ледников, ты там как? – первым делом заботливо поинтересовалась она.
Ну, просто верная жена запойного пьяницы, прекрасно осведомленная о том, какие муки переживает человек с похмелья.
– Глань, я нормально, но…
– Что?
– Я не привык, чтобы обо мне поутру так заботились.
– Ну, извини… Я не виновата, что ты вызываешь у меня материнские чувства.
Вот только этого не хватало, подумал Ледников. Но Гланька перебила его мысли:
– Ты газеты еще не видел?
– Признаться…
– Погиб Кросби, – сказала Гланька.
И замолчала, давая Ледникову время переварить услышанное. Не дождавшись ответа, она нетерпеливо напомнила:
– Тот самый журналист, который писал про исчезновение Рафы.
– Что значит – погиб? – недоверчиво спросил Ледников.
Он вспомнил вчерашний неудавшийся разговор в пабе, безумные глаза Кросби… А потом глаза его остановились на дискете, лежавшей на столе. Дискете, которую вручили Кросби и содержавшей материалы о нем, Ледникове…
– Погиб – значит умер, – сказала Гланька.
– Его убили?
– Нет, он отравился газом. Его нашли на кухне – конфорка была включена и залита кофе. Здесь пишут: соседи, которые видели, как он возвращался, говорят, что он был совершенно пьян. В редакции подтвердили, что он начал пить еще на работе…
Ну, это-то не новость, подумал Ледников.
– Это все?
– Ты плохо о них думаешь. Разумеется, еще они пишут, что эта смерть, если она не была естественной, скорее всего связана с теми статьями, которые в последнее время писал Кросби… И что он собирался продолжить свое расследование, готовил новый сенсационный материал. В общем, нам, видимо, надо ждать визита полиции.
– Ничего, визит полиции – это еще не трагедия. Как Седрик?
– Седрик? – задумчиво переспросила Гланька. – Боюсь, ему снова хочется выпить.
– Постарайся удержать его от этого дела до моего прихода. Через час у меня важная встреча, а после нее я могу приехать прямо к вам…
– Я буду ждать, – тихо сказала Гланька и положила трубку.
Ледников раздернул шторы и уставился в окно. Был уже десятый час, но сумрачный декабрьский денек и не собирался разгораться. Тот же надоевший московский сумрак. Та же беспощадная привычная жизнь, где убивают, шантажируют, пьют от бессилия, спасаясь от собственных страхов и угрызений совести.
В ванной он думал о том, что на месте блондина в дубленке, с которым бедняга Кросби встречался вчера в пабе, он теперь подбросил бы такую же дискету в редакцию газеты, и они, разумеется, точно бы выдали очередную сенсацию, которую так ждет английская публика, наэлектризованная полонием.
Потом позвонил Модест. Как в старые добрые времена – надо было утром удостовериться, что твой вчерашний собутыльник жив-здоров и не натворил чего-то непоправимого. К тому же он уже был в курсе случившегося с Кросби.
– Валь, ты там давай поосторожнее! – В голосе Модеста звучала искренняя и трогательная озабоченность. – Ты уверен, что эти козлы, которые его замочили, теперь не примутся за тебя? Если что – сразу звони. У меня есть кое-какие связи…
Крейг Вудгейт сидел за столиком в углу, откуда ему был виден весь зал, и читал газету. Ледников помнил его высоким, прямым, несколько скованным в движениях, как потом выяснилось, от хронических болей в колене. Настоящий английский офицер со щеточкой усов. В нем было обаяние доброжелательного, ироничного, но несколько печального джентльмена, много повидавшего в своей жизни. Он был у них в доме во время приезда в Москву. С тех пор он подсох, поседел, но не узнать его было невозможно.
– Добрый день, мистер Вудгейт, – отвлек его от чтения Ледников.
Вудгейт отложил газету в сторону и с интересом оглядел Ледникова.
– А-а, это вы, Валентин… Рад встрече. Извините, что не встаю, но мое колено сегодня совсем ни к черту. Присаживайтесь.
– Может, вам не стоило выбираться из дома? Я бы приехал к вам…
– Ладно, не такая уж я старая развалина, – засмеялся Вудгейт.
Ледников поставил на столик подарок – коробку с самой дорогой водкой, которую он купил перед отлетом в Елисеевском.
– Ого, – почтительно оглядел бутылку Вудгейт. – Серьезная штука. Я видел вас, Валентин, в Москве, когда вы были еще студентом. Но с тех пор вы, насколько я понимаю, попробовали нашего полицейского хлеба?
– Не совсем, я был следователем прокуратуры. А полицейские, как вы знаете, не любят прокурорских. По их мнению, те чистоплюи, которые ставят им палки в колеса и всегда требуют слишком много лишней работы.
– Верно, – рассмеялся Вудгейт. – Есть за ними такой грешок!
– Мистер Вудгейт…
– Крейг, – перебил его Вудгейт. – Зови меня просто Крейг. Давай без лишних церемоний, Валентин. С твоим отцом мы обходились без них.
Вудгейт отхлебнул эль из стоявшего перед ним бокала, а Ледников решил обойтись чашечкой кофе.
– Валентин, а вы знаете, что такое вазэктомия? – вдруг спросил Вудгейт.
Ничего себе вопрос поутру! Ледников удивленно посмотрел на Вудгейта, который рассеянно смотрел в окно. Уж ему-то вазэктомия вроде бы и ни к чему! Правда, может, требуется родственникам или знакомым?
