– Ничего страшного, – утешила их девушка со светлыми волосами, – в прошлом семестре я делала доклад о диалоге Платона «Парменид», так в нем Сократ говорит Зенону, что его слова и слова Парменида недоступны разуму остальных людей. Зенон там даже утверждает, что сочинение, где он излагает свои апории, не стоит принимать всерьез, так как написал его в ранней молодости в приступе воинствующей неприязни к противникам учения о едином сущем. Он даже вроде бы не хотел его обнародовать, но кто-то у него сочинение украл.
Мне подумалось – удивительно, ведь не случись в южной Италии этой давней кражи, мы бы не бегали сегодня вечером по Угольному рынку, чтобы оживить схему, которую нарисовал Александр из Афросиады в египетских садах, и я бы не сидел в этой полутемной комнате и не слушал рассказ о морском городе. Я боялся, что юноша с девушкой захотят подсесть к нам и снова станут говорить о Зеноне Элейском. Я любил Зенона, мне нравилась его способность находить странные линейные и однонаправленные лабиринты даже на самых коротких и, казалось бы, простых участках наших путей; я ценил этот плутовской способ подготовить встречу с единственным сияющим и удивительным бытием, но сейчас мне хотелось дослушать рассказ о морском городе. К счастью, однокурсники девушки сели в соседний отсек, где их не было видно. Собака легла, положила голову на пол и закрыла глаза.
– Перед вечерним празднеством астроном отдыхал в своей комнате в доме королевского советника, – продолжала рассказ девушка, и в ее голосе снова слышались то же спокойствие и монотонность, что звучали в нем прежде. – Он лежал в постели и не думал ни о чем, он позволил сознанию возрождать картины, виденные им в этот день и смешавшиеся с картинами последних дней, проведенных в Праге. Медленно темнело, на стене сумеречной комнаты отражались отблески света с морской глади. Потом он услышал стук в дверь, и в комнату вплыл его хозяин; пора было отправляться на праздник. Они плыли по лагуне, на которой качались корабли с праздничной иллюминацией. К колоннам королевского дворца со стороны, выходящей к храму, была прикреплена тяжелыми цепями плавучая трибуна, на ступеньках которой сидели мужчины и женщины в белых рубашках с золотыми украшениями, посередине занимали свои места король и верховный жрец. К советнику и астроному подплыл распорядитель и проводил их на отведенные им места. Все смотрели на ровный белый фасад храма. Морская гладь между трибуной и храмом была единственным местом, куда не могло вплыть судно, – в этом месте плавали двенадцать юных девушек в белых купальных костюмах, каждая из них держала в руках какую-то закрытую емкость. Астроном сидел неподалеку от короля; он заметил, что на столе перед королем лежит рельефное изображение медузы со множеством скрученных и переплетенных щупальцев. Из задней части рельефа тянулись под воду какие-то веревки.
Послышался голос труб, и все стихло. Астроном увидел, как король дотронулся до одного из щупальцев; внезапно из моря показался фонарь на высокой металлической ноге и поднялся вверх; скоро в нем загорелся голубой свет, лучи которого падали на фасад храма. В напряженной тишине был слышен лишь плеск воды. Король передал рельеф первосвященнику, и тот стал нажимать на концы разных щупальцев. Когда он дотрагивался до щупальца, из морских глубин между трибуной и храмом выныривала в определенном месте капитель тонкой каменной колонны; с нее свешивались длинные пучки водорослей, с которых стекала вода. Девушка, находившаяся ближе всех к очередной капители, быстро подплывала и забиралась на нее; пока колонна поднималась, она очищала ее от водорослей и раковин, а потом открывала крышку сосуда и поливала капитель черной жидкостью. Обычно девушки успевали закончить свою работу только тогда, когда верхушка уже описывала почти всю дугу, по которой поднималась, и почти касалась храмовой стены. Это было довольно опасно – девушек могло расплющить о стену, но каждой из них удавалось вовремя спрыгнуть в море. Раздавался сильный удар: это капитель ударяла в стену храма, и сразу же слышался плеск – девушка падала в воду. Капитель снова отходила от стены, и колонна опускалась обратно в море. На стене оставался черный отпечаток – непонятный знак в виде извивающейся линии. Черные символы были так сложны, что астроному казалось невозможным отличить их друг от друга. Так постепенно на фасаде храма рождался текст, и скоро это невнятное сообщение уже заняло всю стену. Советник короля наклонился к астроному и шепнул ему, что текст написан шифром, который разбирают только король, верховный жрец и богиня. Он сказал, что надпись в сезон муссонов смоют дожди и, прежде чем наступит время нового празднества, стена снова будет чистой. Астроном спросил, о чем этот текст, но советник короля сказал, что люди могут только догадываться об этом; одни говорят, что это апокалиптическая песня о том, как однажды утром на горизонте покажутся черные каменные тучи, несущие огромные золотые изваяния ангелов с воздетыми мечами, ослепительно сияющие на солнце; другие считают, что текст – это древняя ода забытому старому божеству, которое живет на морском дне на склонах подводных гор и имеет вид огромной актинии размером со взрослого человека.
Когда все колонны опустились под морскую гладь и голубой фонарь погас и тоже погрузился в воду, девушки уплыли. Верховный жрец сошел к морю, сел в приготовленную лодку и направился в центр пустой лагуны. В наступившей тишине был слышен только плеск весел, погружающихся в воду, и иногда – позвякивание золотых украшений. В морских недрах загорелся фиолетовый свет, который все усиливался, потом из воды вынырнули голова и плечи молодой девушки. Девушка взялась рукой за край лодки; на ней было сборчатое серо-розовое платье, которое колыхала вода, ее ожерелье и браслеты на обеих руках испускали фиолетовое сияние. Жрец опустился на колени и протянул ей маленькую коробочку, украшенную драгоценными камнями. Астроном шепотом спросил у советника, не богиня ли это. Тот кивнул и приложил палец к губам. Жрец и богиня разговаривали около четверти часа, потом девушка исчезла под водой; фиолетовый свет все тускнел и тускнел, пока совсем не пропал в глубине. Началось всеобщее ликование, и зазвучала музыка, праздник разлился по лагуне и морским улицам. Когда астроном ложился спать в свою постель, под окном еще звучала музыка и раздавались радостные голоса.
Писатель работал всю ночь. Когда он описывал празднество, уже начало светать и синий огонек лампочки почти потерялся в холодном утреннем свете. Он отпустил замок регистра, позволил лампочке вернуться на место и извлек страницу из пишущей машинки. Писатель бросил взгляд в окно – на ряд ржавых запертых гаражей, которые стояли у подножия холма на другой стороне безлюдной улицы. Какая-то птица возилась у него за окном, то что-то выкрикивала, то снова умолкала. Писатель поднялся со стула, почистил зубы и лег в постель. Он проснулся после полудня, лежа с закрытыми глазами, поразмышлял о разговоре инженера с моравским дядюшкой на винограднике и вдруг вспомнил, что вчера вошел в новый мир и начал писать новую книгу. Он вынул из холодильника масло, сделал себе бутерброд и сварил крепкий кофе. До вечера он слонялся по комнате, не в состоянии ни на чем сосредоточиться – не мог дождаться темноты, когда он вновь сможет нажать клавишу, поднимающую синий фонарик, и продолжить морской роман. Несколько раз он садился за машинку и хотел писать при дневном свете, но боялся, что при взгляде на страницу в привычном освещении он перестанет воспринимать действие пустоты, с которой встретился вчера впервые после детства, и снова поддастся искушению испещрять бумагу чужими, заранее заготовленными словами. И он дождался вечера и сразу, как только солнце скрылось за деревьями на холме, сел за машинку, включил голубой свет и положил пальцы на клавиши.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
