Полковой священник. Господь все обратит во благо, как говорится в Писании.
Мамаша Кураж. Вытирайте досуха.
Они молча чистят ножи. Катрин вдруг, всхлипывая, убегает за фургон.
Иветта (вбегает). Они не согласны. Я вас предупреждала. Одноглазый хотел тут же уйти, потому что дело пропащее. С минуты на минуту он ждет барабанного боя, а это, сказал он, значит, что приговор вынесен. Я предложила сто пятьдесят. Он и бровью не повел. Еле упросила его остаться, чтобы мне еще раз с вами поговорить.
Мамаша Кураж. Скажи ему, я дам две сотни. Беги.
Иветта убегает. Они сидят молча. Полковой священник перестал мыть стаканы.
Кажется, я слишком долго торговалась.
Издалека доносится барабанная дробь. Священник встает и уходит в глубь сцены. Мамаша Кураж не поднимается с места. Свет гаснет. Барабанный бой прекращается. Снова зажигается свет. Мамаша Кураж сидит в той же позе.
Иветта (появляется очень бледная). Ну, вот доторговались, фургон при вас. Он получил одиннадцать пуль, всего-навсего. Вы не стоите того, чтобы я вообще о вас заботилась. Но я кое-что разнюхала. Они не верят, что касса на самом деле в реке. Они подозревают, что она здесь и, вообще, что вы были с ним связаны. Они хотят принести его сюда: вдруг вы, увидев его, себя выдадите. Предупреждаю вас, сделайте вид, что вы его не знаете, не то все пропадете. Они идут сюда, скажу уж сразу. Увести Катрин?
Мамаша Кураж качает головой.
Она здесь? Может быть, она не слыхала насчет барабанов или не поняла?
Мамаша Кураж. Она знает. Приведи ее.
Иветта приводит Катрин, та подходит к матери. Мамаша Кураж берет ее за руку. Появляются два солдата с носилками, на которых, под простыней, что-то лежит. Рядом шагает фельдфебель. Они опускают носилки на землю.
Фельдфебель. Вот человек, имя которого нам неизвестно. Но для порядка имя нужно вписать в протокол. Он у тебя обедал. Взгляни-ка, может, ты его знаешь. (Поднимает простыню.) Знаешь его?
Мамаша Кураж качает головой.
Ты что ж, ни разу не видела его до того, как он у тебя обедал?
Мамаша Кураж качает головой.
Поднимите его. Бросьте его на свалку. Его никто не знает.
Солдаты уносят труп.
4
Мамаша Кураж поет «Песню о Великой капитуляции».
Перед офицерской палаткой. Мамаша Кураж ждет. Из палатки выглядывает писарь.
Писарь. Я вас знаю. Вы укрывали у себя лютеранского казначея. Лучше не жалуйтесь.
Мамаша Кураж. Нет, я буду жаловаться. Я ни в чем не виновата, а если я это так оставлю, еще подумают, что у меня совесть нечиста. Все, что у меня было в фургоне, они искромсали своими саблями и еще ни за что ни про что оштрафовали меня на пять талеров.
Писарь. Послушайтесь доброго совета, держите язык за зубами. У нас не так много маркитантов, и мы разрешаем вам торговать, особенно если совесть у вас нечиста и вы время от времени платите штраф.
Мамаша Кураж. Нет, я буду жаловаться.
Писарь. Дело ваше. Тогда подождите, пока господин ротмистр освободится. (Скрывается в палатке.)
Молодой солдат (входит, буяня). Bouque la Madonne! Где эта богомерзкая собака, ротмистр, который зажиливает мои наградные и пропивает их со своими шлюхами? Убью!
Пожилой солдат (вбегает вслед за ним). Замолчи. Посадят тебя!
Молодой солдат. Эй, выходи, воровская рожа! Я из тебя котлету сделаю. Зажимать мои наградные, чтобы я не мог даже пива выпить, после того как я один из всего эскадрона полез в реку? Нет, я этого так не оставлю. Выходи, я изрублю тебя на куски!
Пожилой солдат. Иосиф и Мария, человек сам себя губит.
Мамаша Кураж. Ему что, не дали на водку за что-то?
Молодой солдат. Пусти меня, а то и тебя зарублю. Заодно уж.
Пожилой солдат. Он спас коня полковника, и ему не дали на водку. Он еще молодой и не привык к службе.
Мамаша Кураж. Пусти его, он не собака, чтобы держать его на цепи. Это вполне разумное желание — получить на водку. С чего бы ему еще стараться?
Молодой солдат. И он еще там пьянствует! Вы все в штаны кладете, а я отличился и требую заслуженной награды!
Мамаша Кураж. Молодой человек, не орите на меня. У меня своих забот хватает. И вообще, поберегите свой голос. Он вам еще понадобится, когда придет ротмистр. А то ротмистр придет, а вы, глядишь, уже сорвали голос и молчите как рыба, и он не сможет вас посадить и сгноить в тюрьме. Кто орет, того хватает ненадолго, не больше, чем на полчасика. А потом его впору укладывать баиньки, до того он устает.
Молодой солдат. Я не устал, какой тут сон, я голоден. Хлеб вы печете из желудей и конопли, на этом вы тоже экономите. Этот бабник пропивает мои наградные, а я голоден. Убью!
Мамаша Кураж. Понимаю, вы голодны. В прошлом году ваш командующий велел вам шагать не по дорогам, а по полям, чтобы вытоптать хлеб, я тогда могла бы взять за пару сапог десять гульденов, если бы у кого-нибудь из вас было десять гульденов, а у меня были сапоги. Он думал, что в этом году ему не придется быть в этих местах, а вот он все еще здесь, а кругом голод. Я понимаю, что вас злость берет.
Мамаша Кураж. Правильно, но как долго? Как долго вы не выносите несправедливости? Час или два? Вот видите, такого вопроса вы себе не задавали, а это самое главное, ведь горько вам будет в тюрьме, если вдруг окажется, что вы уже готовы примириться с несправедливостью.
Молодой солдат. Не знаю, почему я вас слушаю. Bouque la Madonne, где ротмистр?
Мамаша Кураж. Вы слушаете меня потому, что сами знаете, что злость ваша уже поостыла, это была короткая злость, а вам нужна злость надолго. Да где ее взять?
Молодой солдат. Вы хотите сказать, что требовать на водку не полагается?
Мамаша Кураж. Напротив. Я говорю только, что злости вашей надолго не хватит, что ничего вы с такой злостью не добьетесь. А жаль. Если бы вы разозлились надолго, я бы вас еще подзадорила. Изрубите эту собаку на куски — вот что я бы тогда вам посоветовала, да куда там, вы же не станете его рубить, вы все сами чувствуете, что уже поджали хвост. И я еще окажусь в ответе за вас перед ротмистром.
Пожилой солдат. Сущая правда, просто дурь в голову ударила.
Молодой солдат. Что ж, посмотрим, изрублю его или нет. (Вынимает меч из ножен.) Когда он придет, я его изрублю.
Писарь (выглядывает). Господин ротмистр сейчас придет. Сесть!
Молодой солдат садится.
Мамаша Кураж. Он уже сидит. Видите, а я что говорила. Вы уже сидите. Да, они нас знают и знают, как действовать. Сесть! И мы уже сидим. А кто сидит, тот не бунтует. Лучше не вставайте, не становитесь больше в ту позу, в которой вы стояли. Передо мной можете не стесняться, я сама не лучше, какое там. Они у всех у нас отняли нашу удаль. Еще бы, если я вякну, я наврежу своей торговле. Я расскажу вам сейчас кое-что о Великой капитуляции. (Поет «Песню о Великой капитуляции».)
Было время — я была невинна,Я на род людской глядела сверху вниз.
Разве можно меня с моей внешностью, с моим талантом, с моим стремлением к высшему равнять с какой-нибудь другой бедной деревенской девчонкой!
Я не знала, что такое половина,И не знала слова «компромисс».
Либо все, либо ничего, во всяком случае, не первого встречного, человек сам кует свое счастье, пожалуйста, не учите меня!
А скворец поет:Потерпи-ка с год!И, затаив свои мечты,Со всеми в ряд шагаешь ты.Увы, приходится шагатьИ ждать, ждать, ждать!Наступит час, настанет срок!Ведь человек же ты, не бог —Лучше промолчать!
Но и год — не так уж это мало!Поступиться кое-чем пришлось и мне.
Двое детей на шее, да цены на хлеб, нужно то, нужно другое!
На коленях я, глядишь, уже стоялаИ уже лежала на спине.
Надо уметь ладить с людьми, рука руку моет, стену лбом не прошибешь.
А скворец поет:Перебейся год!И, затаив свои мечты,Со всеми в ряд шагаешь ты.Увы, приходится шагатьИ ждать, ждать, ждать!Наступит час, настанет срок!Ведь человек же ты, не бог —Лучше промолчать!
Кое-кто пытался сдвинуть горы,С неба снять звезду, поймать рукою дым.
Сильному все нипочем, терпенье и труд все перетрут, выдержим, выдюжим.
