— Ересь говоришь?! Это так ты слово Господа нашего называешь?! Пред католическими храмами тоже кричишь про римскую ересь?! Ты! Лично ты!!! Ведаешь дела Господа?!! Отчего же шаманы у тебя еретики?! С католиками миром жить научились, а шаманы, душе службу справляющие — язычники?! Неучи они, то да. Только с предками своими в чистилище и говорят, о рае и аде не ведая. Но не сметь каждого неуча еретиком и язычником клеймить!! В душу эти люди веруют, почет ей оказывают, как умеют, значит, они на пути к Господу!
Уселся в тишине. Значит, не все так плохо у этих миссионеров с мозгами. Фанатики уже бы орали во весь голос. Эти, похоже, концепцию шаманизма в приложении к католикам и Чистилищу переваривают. Ермолай нахмурился еще больше, похоже, хожу по краю. Плевать. Петру пусть неудовольствие высказывает.
Обошел стол, склонился покорно перед Ермолаем
— Батюшка, позволь тебя на несколько слов исповедальных.
Ермолай совсем скис. Видимо, не так он нашу беседу видел. Отошли с ним в угол, за кипы бумаг, сложенных на стеллажах. Постарался говорить очень тихо, все же, моя камера в форте не особо велика
— Отче, коли миссионеры твои хоть одного индейца за ересь вразумлять батогами будут, али хуже того, до смерти доведут — каждого из них, случайно, укусит ядовитая змея. Каждого. Ты меня знаешь Ермолай. Коли добрым словом пастыри твои к господу шаманистов приведут, помогу им всем, чем смогу. Коли нет, не обессудь. Нас там, среди тысяч индейцев, очень мало будет. И с нами Алексей. Ополчиться супротив нас несколько племен от речей твоих посылов, и станет православных еще меньше. Нам за веру там не умереть потребно. Нам за веру там жить! Внуши сие миссии, и про шаманов с Чистилищем им растолковывай, как хочешь. Нечего мне добавить.
Не давая Ермолаю ответить, вышел задом из закутка, мелко кланяясь. Ермолай так и остался стоять, буравя меня взглядом.
Не знаю, какие выводы были сделаны после моих заявлений и какие брожения шли в церкви. Сон мне эти мысли не испортили.
Через месяц посетила пара пастырей, вместо самого молодого был новый священник, постарше. С ними посидели нормально, обоюдно не касаясь вопросов веры и обращения. Потом встречались еще несколько раз — утрясали организационные вопросы и изыскивали места на многотонный багаж нашего оплота веры. Пастухов с нами отправлялось четырнадцать человек, плюс еще восемь служек. Это не мое деление — это они сами так прописали. Надеюсь, «Авось» не утонет еще от 40 тонн груза. На «Юнону» точно ничего больше грузить нельзя…
Баржа успешно подходила к концу маршрута, так и не попав в настоящий ладожский шторм. Выбитое боковое стекло рубки не в счет. Свирь и Онегу вообще проскочили без приключений, не задерживаясь даже на замену остекления. За бортом водная гладь чередовалась с проплывающими берегами. Навстречу шли баржи, струги, и даже связка плотов попалась.
Жизнь на борту текла размеренная, клонящая в сон. Хорошо, ни за что не отвечать.
Онежский конец Осударевой дороги разительно изменился. Ныне тут и удобный причал имелся, и место под бивуак, и придорожный трактир с небольшим хуторком рядом. Хотя, самым полезным тут было подворье извозчиков, с лошадьми и телегами, явно бывшими в девичестве армейскими понтонами. Цивилизация.
И цены тут цивилизованные. Аж целых 50 копеек нанять телегу в один конец. Похоже, берут вдвое, да еще не желают много народа на двух телегах везти. Предлагали ехать на 4х. Сторговались до трех, да и то, на меня косо смотрели, будто являюсь главным душителей лошадей. Мне не денег жалко, просто матрос с баржи заронил во мне нечто торгашеское, активно препираясь с продавцами на каждой остановке. Дурной пример заразителен.
Так как пришли к Осударевой дороге еще до обеда, задерживаться не стали. Перекрестились, поклонившись на часовню, и начали таскать с баржи вещи. Поглядев на бодро растущую кучу скарба, задавил в себе жабу и нанял четвертую телегу.
В путь двинулись после обедни. Шел рядом с большим колесом понтона и рассматривал дорогу. Изменения произошли и тут. Дорога теперь имела минимум двунакатный настил из бревен, засыпанный сверху песком и щебнем. Два понтона на ней разъехаться могли не во всех местах, но ширина все одно впечатляла. Дорогой, судя по накатанности, пользовались регулярно, да еще промежуточные стоянки оборудовали. Просто не узнать Россию. Где дураки и дороги, что ее погубят?
Разговорился с возницей — балагуристым мужичком лет сорока в справной одеже и сапогах, что тут говорит о серьезном достатке.
Дорога оказалась «сатрегической», за ней казна присматривает. И, что особо умилило — действительно присматривает. На эту тему возница даже несколько баек поведал:
— Эта, девка, значится, приезжала, со свитой стрельцовой. Свозил ее, значится, до Нюхчи, а она всю дорогу скок с телеги, да очами зыркает. Кой где с измерителем своим бегла да в прописи чиркала. Да все, значится, меня спрошает, поведай-ка дядь Ессей когда то клали, да се выравнивали. Мне-то почем знать! Опосля за жиснь разговорились, а она исподволь все выведывает. Докатились до Нюхчи, она со старостой ихним едва не до петухов сидела, стыда на нее нет. Еще и стрельцы их посиделки сторожко берегли. Куда только землица наша катится! Поутру, как заутреню отстояли, значится, вертаться стали. Она внове всю душу вытянула. Даже рублю, значится, не рад был, когда таки добрались с Божьей помощью. И двух седмиц не прошло, накликала на нас девица беду. Дюжины две стрельцов, с дъяками этими новомодными, принесло, да нас всех сразу в батоги взяли. Нас-то еще ладно, а старосту так едва не умучили ироды. Вот где, значиться, справедливость?! Хуторяне-то наши совсем по чутку с тех куч каменных прибрали, так эти злодеи разве что не седмицу народ гоняли, пока им вдесятеро возвертали. Еще и грозились! Вот, значиться, и сказываю — от баб зло, слово верное…
Кивал вознице, а в душе улыбался. Бог вам в помощь, Валькирии. Присмотрите за страной, коли мужики ее по норам растащить норовят. Вам же в этой стране детей растить.
Был еще сказ «Как купец Никодим соль возил», «Как Нюрка от петуха безголового бегала… кукарекал шельмец, вот тебе крест», «Как нечисть в Ветряных горах балует»…
Зарядился за несколько дней байками под завязку. Ессей даже с полным ртом каши умудрялся баять. Талантище.
Белое море встретило серостью, ветром и мокрыми голышами. Стоял на камне и не мог надышаться. В голове величественно звучали аккорды Шклярского.
Там, на самом на краю ЗемлиВ небывалой голубой далиВнемля звукам небывалых слов,Сладко-сладко замирает кровь.
Там ветра летят, касаясь звездТам деревья не боятся грозОкеаном бредят кораблиТам, на самом, на краю Земли.
За спиной мерными звуками разворачивался лагерь. Нам тут незнамо сколько куковать. Будем, как Ассоль, ждать своего паруса.
Этот конец Осударевой дороги обставлен скромнее. Трактира не имелось, как и хутора. Все блага цивилизации располагались в семи километрах дальше по дороге, в Нюхче. Тут только имелось подворье извозчиков, охватывающее своим частоколом изрядное пространство вырубки. Лагерь разрешалось ставить прямо внутри частокола, за скромное вознаграждение. Действительно скромное. Если ставить шатры к самому частоколу, то ветер практически не ощущался. Но пока мне хотелось стоять под его порывами, щуриться на море и дышать вместе с громадным зверем. Хорошо-то как.
Вечеряли у костра, за частоколом. К нам подсели пара промысловиков из Луды. Тесен мир. Луда стоит в глубине Унской губы, с которой и начался мой крест в этом времени. Так и подмывало расспросить о прибрежной деревне. Воздержался.
Промысловики пришли с караваном соли, рыбы и зверя морского, точнее, предметов его переработки. Разговорились об их товаре, даже сходили к кулям и мне продемонстрировали клыки. Впечатляющие бивни. Поторговался за несколько штук — стукнула мне блажь ручки для лезвий сделать. Не самому конечно, а поручить тому, кто умеет. Будет неплохо иметь несколько подарочных ножей.
Потянулись дни ожидания. Сменялись постояльцы бивуаков, тянулись разговоры. С морпехами поиграли в «поймай сбежавшего среди камней», потом еще в «сними часового» и подобные Зарницы. Сделал для себя печальный вывод, что «теряю былую легкость».
Ходил по отливу, пиная мокрые камни. Даже уговаривал себя искупаться, для преемственности с былым — но так и не уговорил.
Канонерка экспедиции встала на рейде через шесть дней ожидания. Привезя с собой хорошее настроение и солнечную погоду, что было не лишнее, а то за время ожидания четыре дня мы мокли под дождями, безуспешно пытаясь просушить одежду между душевыми раундами. Обычная весна беломорья — издержки профессии. Лагерь мы начали собирать, едва заметив знакомые паруса. В душе нарастало нетерпение.
