Недавний консерватизм воззрений быстро испарился. Лев все острее чувствовал свою принадлежность «к сообществу разумных и верных повстанцев, воюющих за социальный прогресс».[36] Как многим его сверстникам, да и людям старшего возраста, ему было чуждо понимание необходимости постепенного совершенствования общественных отношений, социальной эволюции, осознание смертоносности попыток революционной инженерии. Неоформленные революционные взгляды, в которых причудливо перемешивались стремление к быстрому и коренному изменению социальных отношений в лучшую для «простого народа» сторону, восхищение героями антиправительственного террора, особенно теми, кто отдал свои жизни во имя «светлого будущего», поиск теорий, которые могли бы оправдать кровопролитие, — эти мысли и чувства, довольно быстро захватившие Льва Бронштейна, отнюдь не были оригинальными. Подобный настрой был характерен для значительной части активной молодежи, считавшей себя «интеллигентной» и видевшей свой долг в служении народу как просвещением, так и разжиганием революционных страстей.
Лев зачастил в сад Швиговского. В летнее время он и его товарищи собирались под яблоней вокруг самовара и, с аппетитом поглощая скудную пищу, купленную вскладчину, толковали о возможностях усовершенствования человеческого общества. Школьные занятия он запустил, уроки часто пропускал.
Так же жадно Лев поглощал революционную литературу, исторические труды, произведения по социологии, логике и эстетике — Джона Стюарта Милля, Юлиуса Липперта, Огюста Минье, Николая Чернышевского. В то же время Лев с интересом изучал книгу мыслителя, далеко отстоявшего от его политических взглядов, — «Эристику» Артура Шопенгауэра. Эта небольшая книга, название которой можно перевести как «Искусство спорить», рассматривала способы победить противника в споре вне зависимости от правоты. Искусство победить в споре любой ценой… Действительно, такие рецепты могут заменить тома глубоких трактатов!
Начиная с этого времени в мемуарах о Льве Бронштейне, как и в его личных воспоминаниях (рассказы Истмену, жене, собственная книга), появляется еще один интересный персонаж, ставший позже политическим оппонентом Троцкого, — Григорий Зив, уроженец Николаева, студент медицинского факультета Киевского университета, приехавший в родной город на рождественские каникулы 1896 года.
Ввиду зимы компания, собиравшаяся в саду Швиговского, переместилась в его хижину, которая, по словам Зива, стала «салоном» радикально-социалистической молодежи, где шли жаркие споры о том, возможен ли в России капитализм, суждено ли ей пойти по стопам Западной Европы или же стране уготован особый путь. Постепенно выделились «марксисты» и «народники», хотя принадлежность к тому или другому направлению носила эмоциональный, а не идеологически-теоретический характер.[37]
Зив вспоминает, что Лева Бронштейн был самым смелым и решительным спорщиком, принимал участие во всех дискуссиях, самоуверенно обдавал противника безжалостным сарказмом, заранее уверенный в своей победе.[38] В действительности его знания были гораздо слабее, чем могло показаться на первый взгляд. В убедительности его выступлений скорее сказывалась природная одаренность оратора. Зив полагает, что Бронштейна мало привлекали усидчивые кропотливые занятия, он не прочитал ни одной книги как народников, к которым поначалу себя причислял, так и марксистов, с которыми отчаянно спорил. Здесь мы, видимо, имеем дело с преувеличением. Просто Лев Бронштейн не сосредоточивался на одном предмете, расширяя свой запас знаний по многим областям. Иными словами, формировался не кабинетный ученый, а политик, способный моментально извлечь из своей памяти аргументацию по самым разным предметам.
Между тем у него возник конфликт с родителями. Приезжая в Николаев по коммерческим делам, Давид Броштейн узнал (мир не без добрых людей!) об опасных знакомствах сына. Произошло бурное выяснение отношений. Отец пытался образумить Льва, переходил от уговоров к ругани. Сын отвечал менее резко, но столь же упрямо и непримиримо. «Диспут» окончился тем, что отец заявил: «Или ты оставишь все это и займешься делом, или перестанешь тратить мои деньги».[39] В результате Лев поссорился с отцом, отказался от его помощи, покинул снимаемую комнату и поселился вместе со Швиговским и несколькими юношами из круга «политических знакомств» в новом саду, который Швиговский арендовал вместе с более вместительной хижиной.
Скоро, однако, группа почувствовала, что более вариться в собственном соку недостойно. Обсуждались пути того, как приступить к общественной деятельности. Решено было создать общество для распространения в народе полезных книг. Это была дерзкая инициатива, если иметь в виду почти полное отсутствие денежных средств. И все же каким-то образом члены кружка Швиговского стали собирать небольшие суммы, вносили членские взносы, на которые покупали дешевые книги. Затея провалилась, так как работавший в саду ученик-подросток, которого пытались «сагитировать», отнес несколько подозрительных книг в жандармское управление. Книги оказались легальными, особых неприятностей для «коммунаров» не возникло, но и новорожденное общество распалось, а за садом Швиговского был установлен полицейский надзор.
Однако стремление к активной общественной деятельности не угасало. Бронштейн попытался попробовать свои силы в политической журналистике. Узнав, что народнический журнал «Наше слово», выходивший в Петербурге, перешел в руки марксистов, он написал страстное письмо в редакцию журнала «Вестник Европы» с протестом против «козней» оторванных от простых людей интеллигентов.[40] Вскоре после этого для легально выходившего в Одессе журнала либеральных народников «Южное обозрение» он написал резкую статью, направленную против марксистских взглядов тогдашнего авторитета П. Б. Струве.[41] Отправив материал по почте, через неделю он поехал за ответом сам. «Редактор через большие очки с симпатией глядел на автора, у которого вздымалась огромная копна волос на голове при отсутствии хотя бы намека растительности на лице. Статья не увидела света. Никто от этого не потерял, меньше всего я сам».[42]
Рабочая организация в Николаеве
Конец XIX века знаменовался интенсивным индустриальным развитием России, строительным бумом, возникновением рабочих организаций, которые, отдавая дань народническим идеям, в то же время постепенно увлекались марксизмом в различных его интерпретациях. году в Петербурге произошла крупная забастовка ткачей. Слухи о ней достигли Николаева, и в саду Швиговского о ней спорили тамошние «народники» и «марксисты».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
