К десятилетнему возрасту княжич обязан был лично усмирить необъезженного коня-трехлетку. При таких испытаниях не обходилось без падений и ушибов — в таком случае все начиналось вновь. Покорить коня своей воле всегда считалось нелегким испытанием даже для взрослых мужчин. В случае успеха усмиренный конь становился преданным боевым соратником своего хозяина, который мог положиться на него в трудную минуту.
После освоения искусства верховой езды дружинники-наставники приступали к обучению княжичей владеть сулицей — русским дротиком (коротким копьем). Метко брошенная твердой рукой сулица надежно поражала врага на расстоянии. Носили древнерусские дротики-сулицы в специальных колчанах.
Гораздо больше воинского искусства требовал от ратника бой на копьях. На учениях здесь в первую очередь отрабатывался решительный и неотразимый удар тяжелым копьем. Вершиной мастерства считался сильный и меткий укол в забрало вражеского шлема. В таком случае вражеский всадник, как правило, повергался в битве на землю вместе со своим конем.
Учили княжича Александра и прочей воинской премудрости: владению щитом, кистенем и палицей, засапожным ножом (кинжалов русские воины в старину не признавали), боевым топориком, секирой… Будущий князь обязан был уметь владеть всеми видами оружия — от этого зависела его жизнь в любом сражении. И не только оружием славянским, но и оружием степняков, варягов, рыцарей европейского запада… Такое обучение ратному делу юного Александра Ярославича не являлось каким-то исключением — оно считалось обязательным в семьях князей, и отцы своих сыновей здесь не щадили… Проводились и показательные единоборства. В странах Западной Европы ратное мастерство рыцарей оттачивалось на турнирах. На Руси такие турниры назывались „игрушкой“ Считалось, что в дружеской схватке конников русским воинам приличествует показать свое умение владеть оружием и боевым конем. Однако похваляться превосходством в таком поединке считалось делом зазорным для воина.
В „игрушках“ участвовали не только дружинники, но и князья. Чужестранцы отмечали, что на таких рыцарских турнирах русские воины любого звания бились на конях „не щадя ни себя, ни дорогого оружия“, ни своего иноходца. Для отроков устраивались собственные потешные „игрушки“.
Ратное обучение княжичей дополнялось не только военными играми, но еще и охотой — ловами… Поистине княжеской охотой считалась соколиная… Ратная наука давалась княжичу Александру легко, хотя и проливалось, как говорится, „сто потов“ Отец всегда внушал сыновьям: будущий князь — это и правитель, и профессиональный воин. Таким он оставался до конца своих дней. Поэтому совсем не удивительны летописные упоминания о том, что почти все древнерусские князья лично участвовали в битвах, да еще в первых рядах своих дружин, часто вступали в поединки с предводителями противной стороны. От личного воинского мастерства во многом зависел авторитет князя, а порой и исход боя»[4].
К 14 годам князь Александр окреп от постоянных воинских упражнений, подрос, возмужал. Среди своих сверстников он выделялся не только ростом, но и силою и незаурядными способностями князя-воина. Он был вполне готов к ратному испытанию, и не к «игрушке» или «дружеской схватке», а к бою с врагами Руси.
Сформировался и характер юного князя. «Степенная книга царского родословия» описывает его так: «Во время юности своей князь придерживался смиренномудрия, воздержания и соблюдал чистоту душевную и телесную, прилежал кротости, а тщеславия избегал, и весьма был верен воздержанию от пищи, так как знал, что угождение чреву мешает целомудрию и создает препятствие бдению и прочим добродетелям. На устах у него были одни только божественные слова, услаждавшие нас более, чем сотовый мед; ведь прочитал он Священное Писание и желал с усердием исполнить на деле его установления. Родственники видели, что он преуспевает в добродетелях, и всячески стремится угодить Богу, и загорелся небесным желанием делать только хорошее и честное другим людям; он всячески пытался в своем правлении проявлять смиренномудрие. Он мог бы быть Богом почтен честью земного царствования и мог бы иметь жену и детей, но он вместо того стяжал смиренную мудрость больше, чем все другие люди».
В «Житиях святых Российской церкви» о княжиче говорится кратко: «кроток и тих был его нрав издетства». В том же духе о его характере рассказывает архимандрит Рождественского монастыря Иона Думин в Житии святого Александра Невского, написанном в 1591 году: добрый, прехрабрый, исполненный благодатью Святого Духа, «измлада Христа възлюбив и Пречистую Его Богоматерь, повелику же чтяше иерейский чин, яко слуги Божий, и мнишеский велми любляше, и нищих миловаше, еже от всякиа неправды отгребаяся, аки изящен воин, во всем угажая Владыце своему Христу». Александр Невский, по мнению Ионы Думина, в полной мере сочетал в себе добросердечие с властвованием. Он так пишет о будущем новгородском князе-наместнике, соправителе отца: «Сей убо бысть, по реченному, око слепым и ухо глухим и нога хромым, сиречь сиротам и вдовицам заступник и алчющим кормитель, безпомощным помощник, и со Иовом глаголаше: не изыде из дому его нищ, тща имея недра. И просто рещи, всем комуждо во всякой нужди бе помагая. И тако ему живущу в Великом Новеграде и от Господа Бога порученную власть добре и боголюбне правящу».
ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД И ЮНЫЕ НАМЕСТНИКИ
Князь Александр Ярославич, воспитанный в тиши Переяславля-Залесского в гордом сознании князя-самовластца, которому все покорно в родной земле, в отчем городе, встретился с вольным Новгородом еще в младенческом возрасте, в 1222 году, когда ему было от роду всего два года. Служение Новгороду требовало от отца почти непрерывного участия в военных походах. И князь Ярослав в 1223 году отвез семью обратно в Переяславль, опасаясь за здоровье жены и детей: уж слишком беспокойной, бурной была его жизнь в Новгороде. Не было ни минуты покоя: сборы в поход сменялись самим походом, а тот — судебными тяжбами, которые должен был разрешать князь по «Правде Ярославлей». А за ними следовали волнения строптивых новгородцев, разделившихся на противоборствующие партии и вечно ссорящихся на вече. Таких городов на Руси надобно было еще поискать! Вечевая, общинная жизнь била в Новгороде ключом, здесь царила вольница русская, действовали совсем иные законы, чем в Переяславле.
Только к Рождеству 1226 года, через полтора года после княжеского пострига, когда Александру исполнилось шесть с половиной, а Федору семь с половиной лет, отец взял их с собою, с княгинею, воспитателями и наставниками. Поселились там, где обычно жили княжеские семьи: на Рюриковом Городище, во дворце, что в 3 километрах от города, поближе к истокам Волхова, там, где некогда близ нынешнего храма Святого Спаса Нередицы шумел богатый и древний Великий Словенск. Нынче здесь находилось село Мирополье. При посаднике Гостомысле, сыне князя Буривоя, праправнуке Владимира Старого, на берегах Волхова, в 6 километрах от озера Ильменя, среди дубовых рощ построили другой, новый город, и нарекли его «Новгородом», а позднее стали называть «Господином Великим Новгородом»: уж больно от стал славен и богат!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
