В самом начале, всех вступающих в брак или собирающихся иметь детей призывали проходить обследование добровольно. После первой атаки в прессе, последовала вторая — заговорили о генетическом образовании и генетической культуре. Стало модно “подтверждать” свое происхождение при помощи “Сертификата генетической чистоты”, выдаваемому после прохождения анализов. Биогенетический истэблишмент вновь попытался заговорить на языке Фемиды. В отличие от предыдущей кампании, новая велась гораздо более изощренно. Первый прецедент был создан без особого шума. Больной гемофилией юноша выиграл дело против своих родителей на основании изначальной посылки, что вероятность заболевания 0.25 была недопустимо высокой, чтобы подвергать ребенка опасности пожизненных страданий. Это был первый снежный комок в постепенно нарастающей лавине, которая все набирала скорость.
Не получив, что было вполне естественно, стопроцентного положительного результата при тестировании, молодые, как правило, люди бросались с иском в суд, где судьба дела зависела исключительно от добросовестности эксперта. Границы результатов исследований, влияющих на принятие решения, были очень расплывчатые, совершенно субъективные, и постепенно со всех сторон посыпались требования определить, наконец, хоть какие-то нормы и границы допустимых отклонений.
В конце концов, были объявлены слушания в Конгрессе по вопросу о “генетическом законодательстве”, но победа генетиков, несмотря на почти всеобщее их ликование, была еще далеко не полной. На слушания в качестве экспертов были приглашены наиболее известные ученые из самых разных областей медицины, биологии, фармацевтики и, конечно, генетики. Пламенные речи специалистов были верхом красноречия. В них осуждалась как слепая Фемида, так и современные нравы.
Казалось, что генетики публично давали задний ход, но тщательно подготовленная ловушка сработала именно так, как и было запланировано. На одну чашку весов были брошены права личности, а на другую — совершенно вопиющие случаи рождения детей с врожденными пороками, которые, по свидетельствам специалистов, можно было предотвратить. В качестве решения была предложена классификация как результатов тестирования, так и групп генетического риска для тех, кто не проходил это тестирование. Причем, только “в целях зашиты прав человека”, были тщательно оговорены условия и критерии, избавлявшие конкретного человека от обязанности проходить тестирование.
Выход из создавшейся ситуации был принят “на ура”. Решающим доводом, произведшим особое впечатление и на публику, и на конгрессменов, было то, что вся обработка данных производилась компьютером без какого-либо вмешательства человека, а финальное заключение предлагалось оставить за двенадцатью специальными экспертами — по аналогии с двенадцатью присяжными. Генетическое законодательство прошло, в итоге, почти без поправок, несмотря на отчаянное противодействие Amnesty International и других подобных организаций, все больше терявших свое влияние. Одной из самых существенных поправок, великодушно предложенной в самом разгаре дебатов, был запрет на ретроактивные судебные иски. Волна судебных процессов схлынула почти мгновенно, и страсти потихоньку улеглись. Дело, правда, было сделано. Проведение в жизнь генетического законодательства потребовало государственного финансирования, и налогоплательщик раскошелился на грандиозные проекты, включавшие самые современные компьютерные системы, астрономические суммы дополнительных исследований и подготовку экспертов. Теперь био-генетика могла открыто праздновать победу — она проникла в повседневную жизнь, но и здесь были предприняты максимальные предосторожности: даже самой новой специальности дали официальное название “Компьютерная биохимия”, как бы исключив слово “генетика” из лексикона.
* * *
— Мы можем вернуться домой, — Матью нарушил молчание, но Кэрол не пошевелилась.
Матью тоже застыл у окна. Через пару минут он повторил:
— Собирайся, Кэрол, мы можем ехать домой. Тебе помочь? — Матью не знал как подступиться к жене.
Она все так же молча, как под гипнозом, откинула одеяло, сбросила рубашку и начала одеваться. Матью машинально наблюдал за ней. В ней было что-то неестественное. Он не мог понять что, но была какая-то странность в движениях Кэрол. Внезапно Матью понял: Кэрол двигалась, как автомат, ее движения были настолько точными, без каких-либо лишних жестов, без малейшей остановки, что, казалось Матью, перед ним была механическая кукла, а не живой человек. Движение прекратилось, и Матью очнулся. Кэрол стояла неподвижно, опустив руки вдоль бедер, и ждала. Матью подхватил легкий саквояж и двинулся из комнаты. В коридоре он попытался взять жену под руку, но она никак не среагировала на его прикосновение. Все также молча они вошли в лифт, затем вышли из него внизу, пересекли холл и, провожаемые взглядом медсестры, покинули здание госпиталя.
Удивительно, отметил Матью, что им не встретился ни один человек, кроме медперсонала.
Очутившись в машине, Матью немного пришел в себя. Он включил зажигание, и несколько секунд спустя машина тронулась со стоянки. Кэрол неподвижно смотрела прямо перед собой. Матью затормозил, потянулся к ремню безопасности, который она забыла застегнуть, и защелкнул его. Кэрол не реагировала. Матью вздохнул и тронулся дальше.
Когда они вошли в дом, Кэрол направилась прямо в ванную. Мгновением позже она вышла оттуда, держа в руке пластиковый пузырек со снотворным. Перевернув его, Кэрол отвинтила пробку, и капсулы высыпались на стол. Матью похолодел, но не попытался сделать ни единого движения и не произнес ни слова. Кэрол подняла со стола три капсулы, зажала их в руке и ушла в кухню. Матью стал собирать рассыпанные капсулы. Когда он появился на пороге спальни, Кэрол, не двигаясь, лежала на спине. Глаза ее были открыты, но Матью не мог определить, спит она или нет. За весь вечер и всю ночь Кэрол так и не сменила позы. Проснувшись несколько раз, Матью находил ее все в том же положении с открытыми глазами.
С первыми лучами солнца сон окончательно ушел, и Матью заворочался. Голова его шла кругом. Практически первый раз в жизни он не знал, что делать. Обрушившаяся на него и Кэрол катастрофа оглушила его, мысли путались, никак не удавалось заставить себя трезво оценить положение. Постепенно Матью оставил все попытки сосредоточиться, он уперся взглядом в потолок и пролежал так оставшуюся часть утра.
* * *
Матью сидел в машине, беспорядочно петлявшей по городу, и держал в руках отчет Кэрол. Ему казалось, что он находится во сне, диком кошмарном сне, который все никак не кончался. Светофоры, гудки, повороты, блики солнца — все это было как бы за толстым звуконепроницаемым стеклом. Вдруг его пронзила очень простая и ясная мысль, как будто поднялся туман, за которым ничего не было видно. Это было как раз то, что все время подспудно присутствовало, и что он никак не мог ухватить. Экспресс-тест Говарда, вызвавший полное тестирование, был второй, и он был плохой. Но ведь был же еще один тест, не вызвавший никаких опасений — первый. Это был тест “шесть недель”, первый экспресс-тест, проводимый при обнаружении беременности и влекущий за собой ее немедленное прерывание при сомнительных результатах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
