Глава 9
Марфа просит
До встречи с Марфой было еще около двух часов. Можно было бы ознакомиться с документами и поработать, но Ева слишком живо помнила, как выглядел ее Кабинет в том кошмаре, и страшилась убедиться, что там ничего не изменилось к лучшему. Отпуск она взяла по этой же причине. Ее терзала мучительная мысль, что больше никогда уже она не сможет видеть людей через их почерк. Все аналитические способности, знания и профессиональные навыки остались при ней. Но больше никогда не листать ей документы как фотоальбомы, не беседовать с портретами людей – а без этого стоит ли ей заниматься прежним делом вообще?
Размышляя над тем, как ей теперь жить дальше, Ева прослонялась по своей квартире, каждый раз упираясь лбом в отчаяние как в стену, не заметив, как подошло время для назначенной встречи с Марфой. Непривычно рассеянная, она брела по городу, прокручивая в голове варианты далеко не радужных перспектив.
Ева вспомнила, как однажды, сломав ногу, испытывая страшную боль, она пыталась рационально объяснить ее, уложить как-то в голове это незнакомое состояние. Тогда, преодолевая тошноту и головокружение, ей все же удалось подавить приступ панического ужаса, восстановить дыхание и отделить боль от остального тела, оставив ей на съедение только разбитое колено. Все когда-нибудь заканчивается, и плохое, и хорошее. Все, что можно пережить, она переживет. А если пережить невозможно – что ж, значит, жить она уже не будет. «Если человек не хочет чего знать – то этого и не существует. А если хочет знать – то оно существует», – вспомнила Ева Сфинкса с Эдипом.
Ева попыталась посмотреть на себя со стороны, это всегда помогало ей избегать глупостей и пошлостей. Быть глупой и пошлой она боялась больше всего на свете… Больше боли. Больше смерти, которая как таковая для нее не существовала. Путем логических выкладок Ева давно уж установила, что, поскольку жизнь и смерть не совместимы, значит, пока она жива – смерти нет, а когда умрет, уже и не будет.
Философствуя, она дошла кружным путем до кафе, в котором должна была встретиться с сестрой. Приготовилась ждать (та имела обыкновение везде и всюду опаздывать). Но, когда Ева уже толкала тяжелые стеклянные двери, ее радостно окликнули. Обернувшись, она увидела Марфу рядом с Алексом, ее мужем, у которого на руках с чувством собственного достоинства восседала Коко.
Тяжело вздохнув, Ева соорудила приветливое лицо и подошла к ним.
– Здорово, сестренка! – кинулась на шею Марфа. – Сейчас Алекс пойдет дальше Коко выгуливать, – пояснила она Еве и, обращаясь уже к мужу: – Только недолго, не забудь, скоро восемь, ей пора уже давать. Покорми ее перед этим, – строго инструктировала Марфа.
Алекс выслушал жену («Какое странное сочетание, – подумала Ева. – Марфа, и вдруг жена!»), нежно обхватив одной ладонью крохотную спинку дочери. Он, прищурившись, взирал на свою маленькую жену, которая, как фейерверк, искрилась заботой и нескрываемой любовью. Все втроем так гармонично сочетались, что, словно части головоломки, складывались в цельную, живую картинку.
– Ну ладно, идите уже! – благословила Марфа своих и потащила кузину в кафе. – Не знаю, радоваться или грустить, что теперь у Алекса много работы. Хорошо, конечно, когда есть деньги. Но мы его почти не видим.
Заняв столик подальше от посторонних глаз, в полутемном зале кафе, сестры для начала поболтали о всяких пустяках. Даже Марфа чувствовала себя несколько скованно и, что было для нее редкостью, не всегда находила тему для разговора. Наконец повисло тягостное молчание, гладкое атласное полотно, подсвеченное с изнанки негромкой музыкой и ровным гулом публики, набившейся в кафе.
– Съездила я в дом, – неловко приступила Ева. – Ты совсем ничего не можешь мне прояснить? Ну, там, рассказать о себе, например.
– А вы обо мне говорили? – подняла бровь Марфа.
– Мне показалось, что у тебя проблемы.
– И большие. Коко серьезно больна. Я не говорила тебе, прости, – Марфа виновато покосилась на Еву– Следствие преждевременных родов после аварии. Тот ублюдок даже не остановился, так и поехал дальше. – Марфа стукнула по столу кулаком так, что чашки задребезжали. – Самое страшное, что болезнь сопровождается эпилептическими припадками. Сначала они повторялись редко, но частота все увеличивается. Это разрушает Коко. Ты не представляешь, каково это, когда у тебя на руках твой ребенок в конвульсиях умирает от боли… Неизлечимо. Вот так, – Марфа вздохнула. – Все из-за той проклятой машины. И это на следующий день после того, что случилось с Лени, – как тут не поверить в цыганское проклятье?
Ева, совершенно убитая, старалась не показывать вида, насколько расстроила ее эта новость. Она лихорадочно вспоминала все свои встречи с Коко и Марфой. Ну да, кормили постоянно лекарствами, строго по расписанию. Но мало ли как надо ухаживать за детьми?
У нее вообще с детьми складывались не самые лучшие отношения. Вернее, решительно никак не складывались. Обращаться с ними она не умела, а если уж откровенно – то панически боялась. С теми, кто уже понимал человеческую речь, она разговаривала на «вы», без намека на сюсюканье, которое, считала оскорбительным для кого бы то ни было, даже для голубей и слабоумных. Мучительно опасаясь нечаянно причинить малейший вред этим непостижимым созданиям, она предпочитала натянуто улыбаться, на расстоянии разделяя восхищение родителей своими чадами.
– Ну не шокируйся ты так! – бодро улыбнулась Марфа. – Теперь ты понимаешь, что я пережила. Ты знала про аварию, сложные роды… Про остальное знают только бабушки. И, пожалуйста, не предлагай никакой помощи. Заболевание неизлечимо. Все. Не надо внушать себе, что это проблема разрешима обычным способом. А страдать по поводу несбыточных надежд – это уже пройденный этап.
Слова Марфы ввергли Еву в пучину стыда за свой эгоизм и самоустранение от семейных дел. Легко, разумеется, жить, редко встречаясь, демонстрируя свое равнодушие к семье, и не знать, что с ними случилась беда. Не в стремлении ли жить легко крылась истинная причина отторжения кровных уз Евой? Осознание этого факта доставило ей не самые приятные ощущения. К чувству стыда примешивалась тревога.
– Не понимаю, почему бабушки решили, что я могу помочь? Они даже намекали, что я виновата…
– Вполне возможно. – Марфа, устало вздохнула. – Я знаю, как ты относишься к оккультизму и вообще мистике, но я-то верю. И снам, и карточным гаданьям, и еще много чему другому. Кстати, ты мне снилась. Очень, очень плохой сон – настолько, что я рассказала его текущей воде и попросила ее забрать сон с собой.
Ева задумалась, смогла бы она рассказать свой кошмар текущей воде? Марфа продолжала:
– Всегда увлекалась мистикой, ты же помнишь. Для меня все это вполне реально. И то, что говорят наши старушки, тоже. Они считают, что у тебя оказалась вещь, энергетически очень сильная, центр притяжения зла. Многие события в нашей семье произошли именно из-за этого предмета. Не буду тебе перечислять, почти все тебе известны, может, и не в подробностях, но известны. Лара не в обычном санатории сейчас пребывает. Лени в пруду не просто утонула. Да много чего еще. Болезнь Коко из этого же ряда.
– Не знаю, о чем речь. О каком предмете ты говоришь? Никакого философского камня, мумифицированной руки повешенного или африканской маски шамана у меня в доме нет. Ничего такого я не находила.
– Этот предмет рядом с тобой, совсем близко. Может, в твоей квартире? Возможно, ты просто не обращаешь на него внимания. Может, это совсем обычная вещь: шарф, картина, ваза – все что угодно. Это могли тебе подарить, или ты могла его сама найти. Подумай, – настаивала Марфа. – Это ведь моя дочь, маленькая Коко, помнишь? Я во что угодно поверила бы, если бы от этого зависела жизнь моих родных. Ну, сделай усилие, ради меня!
– Да стараюсь! Я очень хочу помочь, но чем? Никаких подарков. У нас в конторе дарить подарки не принято, – немного замявшись, Ева все же продолжила: – Вазы, коврики – это к Виоле, пожалуйста, в моем доме нет ничего… для дизайна. Ты сама можешь прийти и посмотреть.
До сих пор Марфа у нее не бывала. Ева не приглашала, но никто особенно и не настаивал прийти к ней в гости, к ее огромному облегчению, надо признать.
Девушка растерянно смотрела на Марфу. Только сейчас она вдруг осознала, насколько одинока и нелюдима. До сих пор она пребывала в наивной уверенности, что является совершенно нормальным человеком. Какой жалкий лепет, какие нелицеприятные признания. День открытий. Родственники не понимали ее, сестра, близкий по духу человек, скрывала самое важное в своей жизни. Дом, ее милый дом, со стороны выглядит палатой для буйнопомешанной. Ни друзей, ни подарков (новогодние оставались якобы «забытыми» в старом доме). Веселенькая картина.
Марфа следила за сменой выражений на лице Евы, вцепившись в край стола с такой силой, что побелели костяшки пальцев. В ее планы не входило обидеть сестру. Она только хотела помочь ребенку. И если для этого надо перевернуть мир или убедить Еву в существовании тонких материй, она сделает это. Бабушки не оставили никаких сомнений. И сама она была уверена, что причина в Еве.
