«Ну, этим туго пришлось», — подумал Рако.
Мича наклонился к Пирго:
— Что нового, Лапа Гризли?
— Хватает! — устало выдохнул Пирго. — Погоди, дай дух перевести. Они гнались за нами от Петушиной Горы до самой Вербницы.
Низо стучал зубами от холода и с удовольствием надел сухую майку Циго. В наступившей тишине слышался только хриплый голос Пирго:
— Целыми днями тридцать Езиных пацанов мастерят оружие. Лагерь у них с той стороны Петушиной Горы. Еза уговорил мальчишек с Долгой улицы вступить с ними в союз, так что к пятнице их будет человек пятьдесят. До полудня они готовили боеприпасы для рогаток. А после обеда пошли в горы за прутьями для стрел. Мы воспользовались этим и пробрались в их лагерь. Поглядите, что мы нашли! — Пирго раскрыл ладонь и показал свинцовый шарик. — Кто-то из ковбоев потерял его в лагере.
— Ах… вот как! — изумился Мича.
— Мы побродили там немного по окраинам. Ни за что не догадаетесь, кого мы видели.
По самому тону, которым это было сказано, можно было понять, что слушателей ожидает большая неожиданность.
— Мы видели Крджу!
Очень неприятная неожиданность!
Крджа когда-то был у них в Доме кладовщиком и ограбил кассу Дома. Теперь он вернулся из тюрьмы. Все мальчишки побаивались его, видимо, потому что у Крджи была отвратительная привычка хватать их за уши и крутить до тех пор, пока несчастные не начнут вопить.
— И?
— Только он увидел Низо, как сразу же схватил его за ухо. «Ах, ты здесь, приютский цыплёнок! Погоди, мы ещё встретимся!» А я подобрался сзади и как дам головой в спину, — продолжал Пирго. — Крджа выпустил Низо и взялся за меня. Низо подставил ему ножку… — в этом месте донесения Низо даже встрепенулся, радуясь, что Пирго не забыл рассказать о его героическом подвиге… — Крджа как растянется во всю длину. «Держите их!» — орёт, а мы вниз по улице, и давай бог ноги! Три ковбоя преградили нам путь, но мы махнули через забор, а потом садами дунули к реке. Тут как раз остальные ковбои возвращаются с охапками прутьев, окружили нас со всех сторон. Гнались за нами до самой реки, но, к счастью, стемнело, и мы шмыгнули в кусты. Чуть было в плен нас не взяли!
— Неужели ты бы сдался! — послышался из темноты чей-то голос.
— Эх ты, умник! Это я просто так сказал! — огрызнулся Пирго.
Все замолчали.
Темнота становилась всё гуще и гуще. Зажглись первые звёзды. Из-за Петушиной Горы выкатилась луна, похожая на лепёшку.
— Н-да! Крджа и свинцовые шарики… Вот, значит, как, — пробормотал Мича и погрузился в глубокое молчание.
Он опомнился, когда со двора послышался громкий голос кухарки Терезы:
— Эй, ребята, вы что, об ужине забыли? Что-то на вас не похоже!
— Крджа… свинцовые шарики, н-да! — ещё раз повторил Мича. — Впрочем, что же тут такого страшного? Мы ведь черноногие!
— Правильно! — гаркнули двадцать семь глоток.
И, словно в атаку, бросились мальчишки на котёл тётки Терезы.
IX
— В артиллерии, братец ты мой, просто благодать, — с видом знатока объясняет Боца своему спутнику Циго. — Запряжёшь лошадей, втащишь пушку на гору, устроишься на огневой позиции и давай пали! «Накрой-ка мне вон тот блиндаж!» — приказывает командир. А ты покрутишь ручки прицела, определишь наклонение ствола, нажмёшь механический спуск… бух, бух! — и нет ни блиндажа, ни места, где он стоял. Прах и пепел! Поднимешь голову, взглянешь на небо, а оттуда через пять минут, из стратосферы, падают обломки бывшего блиндажа, куски бетона, балки, каски — это их снарядом в небо подняло!
— Ух ты! — ёжится Циго, изумлённый услышанным. — Вот страшно!
Цигина доверчивость ещё больше распаляет воображение Боцы. Он разошёлся и «заливает», как только он один и умеет. Циго всё больше удивляется, но не спорит. Возможность усовершенствоваться в военном деле и стать бомбардиром племени черноногих вооружает его необходимым терпением, и он покорно слушает объяснения Боцы.
Оживлённо болтая, мальчишки приближаются к хижине дядюшки Столе, вокруг неё длинными рядами стоят голубые и жёлтые ульи.
Пасека дядюшки Столе находится недалеко от Дома. У подножия зелёного холма, на солнечной стороне построил старый пасечник хижину из прутьев. В ней он проводит большую часть дня. Когда наступает весна, когда расцветают луга и леса и приходит время пчелиного взятка, дядюшка Столе почти не появляется в Доме. Целыми днями он сидит перед хижиной, попыхивает трубкой и наблюдает, как «работает» пчела. От жужжания пчёл-работниц гудит воздух, словно где-то вдалеке летит тяжёлый бомбардировщик. Только пчелиное пение не тревожит, а успокаивает.
Тысячи златокрылых эскадрилий вылетают из маленьких деревянных ангаров, делают несколько кругов над пасекой, чтобы сориентироваться, и улетают далеко в поля, за несколько километров. Нежные крылышки работают куда лучше самых точных машин. Пчёлы могут заблудиться, если только неожиданно хлынет торопливый весенний ливень. Тогда в полях под едва раскрывшимися чашечками нарциссов и цикламенов остаются застывшие тельца неутомимых работниц. Ветер и дождь не знают жалости. Но это случается редко, потому что пчёлы предчувствуют непогоду. Если собирается гроза и где-то на горизонте скапливаются грозовые облака, пчёлы не летают. По этой верной примете дядя Столе всегда заблаговременно узнаёт о ненастье, собирает свои пожитки и бежит в Дом.
Обычно он сидит и покуривает трубочку, а когда надоест, потягивается и начинает обходить пасеку. Он внимательно оглядывает летки перед ульями и маленькой метёлочкой сметает кучки мёртвых трутней: пчёлы убивают их и выбрасывают из улья. Пасечник радуется бесславной гибели трутней. Это означает, что вскоре пчёлы начнут роиться. Над пасекой поднимутся рои молодых пчёл с новой маткой, они будут искать новый дом, потому что в старом стало слишком тесно.
Но дядюшка Столе не допустит, чтобы молодая пчелиная семья улетела от него. Он берёт новый, заранее приготовленный улей, натёртый лимонной травой, и бежит за взбудораженным роем. Резкий приятный запах медовки манит пчелиную матку. Может быть, её привлекает и поэтический призыв дядюшки Столе. Он бежит, машет пучком травы и колдует:
Приди, приди, матка!Вот тебе хатка,Пахнет медком,Пахнет домком!Пчёлки, летите!В хатку войдите!В новый домокНесите медок!
Привлечённая запахом, очарованная песенкой матка вьётся около головы дядюшки Столе, отлетает, словно стесняясь, и вдруг неожиданно устремляется прямо в новый улей. А за ней и весь рой.
Новая семья создана. У них жилищный вопрос решён.
Дом есть, теперь можно лететь в поля! Надо посмотреть, как цветут цветы. Появились ли жёлтые бутоны медвежьего ушка, осыпались ли золотистые лепестки кизила? Подсохла ли пыльца на тёрне, распускаются ли бледные цветы шиповника? Фиалки и примулы уже отцвели, но, может быть, появились в перелесках, под влажным слоем прошлогодних листьев голубые гроздья дубровки. Что-то долго дремлет акация, верно, ей не хватает солнца и тепла. Зато ясень разошёлся вовсю, распустил свои яркие пряди до зелёных колен. Будет мёд! До краёв наполнятся рамки тёмно-каштановой жидкостью, такой густой, такой ароматной!
Обо всём этом раздумывает дядя Столе, набивая трубку и собираясь отправиться в луга. Взял палку в руки, окинул взглядом пасеку, но не успел двинуться в путь, как его окликнул чей-то голос:
— Дядя Столе, далеко ли собрался?
Он оглянулся, а позади стоят Боца и Циго.
— А вам что за дело? — притворяется сердитым старик. — Уж, во всяком случае, не так далеко, чтобы вам удалось стянуть у меня мёду из ульев!
— Ну, какой ты! — обижается Боца. — Тебе бы только на нас наговаривать.
— Подумаешь, мёд! — вмешивается Циго. — Не в мёде дело, ты ведь, дядя Столе, об одном важном деле забыл.
— Хм! Гляньте-ка на него! О чём же это я позабыл? Ну-ка говори!
— А вот и забыл! Вчера, если уж хочешь знать, был конец учебного года, а ты забыл дать салют!
— И что это только делается! — хлопнул себя по лбу старик. — Нет, вы подумайте! Забыл! И взаправду ведь забыл! Хм… а вы что, пришли помочь пушку заряжать?
— Ага! — говорит Циго.
— Тогда давайте втащим её на холмик, — предложил старик и повёл мальчишек в хижину.
Там из-под груды старых досок и жести он вытащил длинную, насквозь проржавевшую трубу. С кряхтеньем выволок её наружу, зажмурился и поглядел через ствол.
— Засорилась! — заметил он и стал колотить её о дверной косяк.
Из страшного жерла посыпались комья земли, сухие листья и, наконец, выскочил полумёртвый от страха мышонок и шмыгнул в груду досок.
— Ну, этот рискует головой! — воскликнул дядя Столе.
А мальчишки засмеялись: хорошо оружие, если в нём живут мыши. Ребята подхватили ствол и железный треножник, дядюшка вынес коробку с порохом и запальник, и все вместе двинулись к холму.
