Только теперь я поняла, что свалилась им на голову в Рождество.
— Нет-нет, не извиняйся! Я очень рада, что ты пришла! Мы о тебе позаботимся. Не забудь о том, что ей нужно одеяло, Стюарт.
— Будет ей одеяло, — уверил он.
— Да ей же оно сейчас нужно! Посмотри, она же замерзла! Да и ты тоже. Садись здесь.
Дэбби деловито убежала. Стюарт поднял брови, как бы говоря: «Это не скоро закончится».
Вскоре его мама вернулась с двумя шерстяными одеялами и укутала меня в одно из них, темно-голубое, укутала так, что мне стало сложно двигать руками.
— Хочешь горячего шоколада? — спросила она, обращаясь к сыну. — Или супа?
— Нет, спасибо, мам, — ответил Стюарт.
— Домашний куриный супчик не хуже пенициллина, а вы ведь оба так замерзли…
— Нет, спасибо, мам.
Дэбби посмотрела на мою опустевшую тарелку, налила в нее еще супа и поставила в микроволновку.
— Покажи ей, где что у нас находится, Стюарт. Если ночью тебе что-нибудь понадобится, бери, не стесняйся, — обратилась она ко мне. — Устраивайся как дома. Теперь ты одна из нас, Джули.
Я была благодарна за такое отношение, но подумала, что выразилась она очень странно.
(глава седьмая)
Когда Дэбби ушла, мы со Стюартом принялись сосредоточенно уплетать еду в полной тишине. Мне, правда, показалось, что она и не уходила — я не слышала удаляющихся шагов. Да и Стюарт то и дело оборачивался — видимо, он тоже ощущал присутствие мамы.
— Суп восхитительный, — сказала я, потому что подумала, что, если это услышит Дэбби, ей будет приятно. — Никогда в жизни такого не ела. Наверное, это все клецки…
— А, ну ты же не еврейка, да? — сказал он, встал и закрыл дверь. — Это шарики из мацы.
— А ты еврей?
Стюарт приподнял палец, веля мне помолчать. Потом немного повозился у двери, прислушиваясь. Снаружи раздались быстрые шаги, как будто кто-то на цыпочках побежал по лестнице.
— Извини, — сказал он. — Мне показалось, что мы не одни. Мыши, наверное. Да, у меня мама еврейка, так что технически я тоже еврей. Но она любит Рождество. По-моему, она его празднует, чтобы вписаться в общество. Правда, немного перебарщивает иногда.
Кухня была украшена к празднику. Полотенца, магнитики на холодильнике, занавески, скатерть… Здесь все напоминало о Рождестве.
— Заметила искусственный остролист у дверей? — спросил Стюарт. — Если так и дальше пойдет, не бывать нашему дому на обложке «Еврейства Юга».
— Тогда почему…
Он пожал плечами.
— Ну, все же так делают, — сказал он, сложил вдвое еще один ломтик индейки и проглотил его. — Особенно здесь. Не сказать, что тут активная еврейская диаспора. У нас в школе на занятиях по ивриту было всего два человека: я и еще одна девочка.
— Твоя девочка?
По лицу Стюарта словно волна пробежала — он наморщил лоб и скривил рот. Я подумала, что он с трудом сдерживает смех.
— То, что нас только двое, не означает, что мы — пара. Никто же не говорил нам «Ладно, еврейчики! Танцуйте!» Нет, она не моя девочка.
— Извини, — быстро проговорила я.
Я уже второй раз упомянула про его девушку, пытаясь показать свою наблюдательность, и он во второй раз отмахнулся. Всё. Больше ни слова. Ясно же, что он не хочет о ней говорить.
Это было немного странно… с виду Стюарт был из тех мальчиков, которые готовы говорить о своих девушках по семь часов кряду.
— А, ничего. — Он снова потянулся за индейкой. — Наверное, соседям нравится, что мы здесь живем. Ну, мы вроде как украшение этого места. У нас тут есть детская площадка, эффективная система переработки отходов и две еврейские семьи.
— И правда странно, — сказала я, взяв в руки солонку в форме снеговика, — у вас столько рождественских украшений!
— Наверное. Но это же просто праздник, ты же понимаешь? Все настолько понарошку, что ничего такого в этом нет. Мама готова праздновать что угодно. Родственники удивляются, что мы ставим елку, но елка — это же здорово! Она не связана с религией.
— Ну да. А что думает твой папа? — спросила я.
— Понятия не имею. Он с нами не живет.
Стюарта это, похоже, совсем не беспокоило. Он побарабанил пальцами по столу, чтобы закрыть тему, и встал.
— Я принесу подушки и еще одеял, — сказал он. — Сейчас вернусь.
Я встала и прошла в гостиную. Там были две елки: маленькая, у окна, и еще одна, большая, почти трехметровая, в углу; она почти согнулась под весом самодельных украшений, гирлянд и серебристой мишуры.
Чуть ли не большую часть гостиной занимал открытый рояль. На подставке стояли ноты с пометками, сделанными ручкой. Я ни на чем не играю, поэтому мне любые ноты кажутся китайской грамотой, но эти явно были еще сложнее обычного. Кто-то здесь хорошо разбирается в музыке. И этот рояль точно не был «мебелью».
Но сильнее всего мое внимание привлекло то, что стояло на рояле. Деревня Санта-Флоби, обвитая гирляндой! Она была гораздо меньше нашей, но самая настоящая.
— А что это такое, ты наверняка и сама знаешь, — сказал Стюарт, спустившись по лестнице с ворохом подушек и одеял в руках.
Да уж, знаю. У них было пять домиков: кафе «Весельчаки», магазин жвачки, праздничная лавка дядюшки Фрэнка, эльфетерий и кафе-мороженое.
— У вас их, наверное, больше, — сказал он.
— Ну да, у нас их пятьдесят шесть.
Он одобрительно свистнул и потянулся к переключателю, чтобы зажечь в домиках свет. У них не было такой хитроумной системы, как у нас, чтобы включалось все сразу, и поэтому, чтобы домики ожили, ему пришлось щелкать переключателем по очереди.
— Мама думает, что они чего-то стоят, — сказал он. — Обращается с ними как с драгоценностями.
— Все мамы так думают, — посочувствовала я и окинула домики взглядом эксперта. Обычно я об этом не распространяюсь, но по понятной причине о Деревне Санта-Флоби я знала довольно много. — Ну, — сказала я, показав пальцем на «Весельчаков», — вот этот кое-чего стоит. Видишь, он кирпичный, и тут вокруг окон зеленое? Это значит, что домик — первого поколения. В следующем году они покрасили подоконники в черный…
Я осторожно взяла домик и осмотрела основание снизу.
— Номера нет, — сказала я, — но любой домик первого поколения с заметными отличиями — уже что-то. К тому же «Весельчаков» сняли с производства пять лет назад, поэтому они сейчас немного подорожали. Этот домик можно было бы продать долларов за четыреста, только у него, кажется, труба отвалилась. Видно, что приклеена.
— А, ну да. Это моя сестра натворила.
— У тебя есть сестра?
— Ага, Рейчел. Ей пять. Не волнуйся, ты с ней еще познакомишься. Так это же круто, правда?
— По-моему, круто — неподходящее слово. Скорее грустно.
Он выключил в домиках свет.
— А кто у вас играет на рояле? — спросила я.
— Я. Это мой талант. Ну, у всех же есть хоть какой-нибудь талант.
Стюарт скорчил дурацкую рожу, и я засмеялась.
— Зря ты себя недооцениваешь, — сказала я. — В университетах любят людей со способностями к музыке.
Боже, это прозвучало так… ну, так, будто я все делаю только для того, чтобы потом понравиться кому-нибудь в университете. Я с ужасом поняла, что процитировала Ноя. Раньше я и не задумывалась о том, как противно звучит эта фраза.
— Извини, — сказала я. — Я устала.
Он отмахнулся от моих слов, будто мне не нужно было ни объясняться, ни извиняться.
— Мамы тоже любят, — сказал он. — И соседи. Я тут вроде ученой обезьянки. К счастью, мне играть нравится, так что ничего страшного. Ладно… устраивайся на диване и…
— Да, спасибо, — сказала я. — Здорово. Спасибо, что позволили мне остаться.
— Не за что.
Он развернулся, чтобы уйти, но остановился у лестницы.
— Слушай, — сказал он, — извини. Я вел себя как козел по пути сюда. Просто…
— Я знаю. Это все метель, — сказала я. — Мы замерзли, у нас было дурное настроение. Не переживай. Ты тоже меня извини. И спасибо.
Вид у него был такой, будто он собирался сказать что-то еще. Но вместо этого он просто кивнул и стал подниматься. Прежде чем исчезнуть, он спустился на пару ступеней вниз, перегнулся через перила и сказал:
— С Рождеством!
И тут меня накрыло, даже в глазах защипало. Я скучала по родителям. Я скучала по Ною. Я скучала по дому. Эти люди сделали для меня все что могли, но они не были мне родными. Стюарт не был моим бойфрендом.
Я два часа лежала, ворочаясь на диване и слушая, как где-то наверху храпит собака (наверное, это была собака) и отсчитывают секунды часы.
Я больше не могла это терпеть.
Мой телефон лежал в кармане пальто, поэтому я стала искать свою одежду. Она обнаружилась в прачечной. Пальто висело на батарее. Судя по всему, моему телефону не понравилось купаться в холодной воде. Экран даже не засветился. Неудивительно, что Ной до меня не дозвонился.
