Но сейчас вокруг была тишина. И Марио вдруг с новой силой ощутил непреодолимое желание выйти на воздух, на свободу, вырваться из этого заключения.
— Вот что, — сказал он, — я, пожалуй, выйду. Мальчишки молча уставились на него.
— Куда же ты пойдешь? — спросил Перчинка. Марио провел рукой по волосам.
— Не могу же я без конца сидеть взаперти! — проговорил он. — Нужно хотя бы воздухом подышать. Да и вас стеснять мне больше не хочется. Если узнают, что вы со мной связались, вам не поздоровится. Так что будет лучше, если этой ночью я уйду.
Перчинка не возразил ни слова.
— А ты хоть знаешь, куда идти? — спросил он помолчав.
Марио задумался. Теперь, когда жребий был брошен, предстояло решить, куда направиться. Он вспомнил о Сальваторе.
— Пожалуй, пойду на улицу Ареначча, — ответил он.
— А дорогу найдешь? — спросил мальчик. — Нужно ведь переулками пробираться.
— Переулками? Нет, переулками, пожалуй, не найду.
— Чиро тебя проводит, — решительно заявил Перчинка. — И постарайся не напороться на патруль.
Марио встал и крепко пожал мальчику руку.
— Перчинка, я тебе… — начал он.
— Только иди там, где тень, — прервал его мальчик. — Знаешь, с тех пор как началась война, это первый случай, что сюда пришли кого-то искать. Уж и не знаю почему. Должно быть, ты важная шишка. Когда я выходил, на площади торчал полицейский. Потом начали стрелять, и он ушел.
Марио увидел, что ему придется отказаться от своего намерения поблагодарить Перчинку за все, что тот сделал. Мальчик просто-напросто не понял бы, за что его благодарят.
Чиро побежал к выходу взглянуть, все ли спокойно. Немного погодя он вернулся и сообщил:
— Никого нет. Если хочешь — идем, я готов. — Пошли, — ответил Марио.
Но, прежде чем уйти, он еще раз взглянул на своих маленьких друзей. Ребята улыбались. Марио улыбнулся им в ответ и направился к выходу. На лестнице он в последний раз помахал на прощание рукой и скрылся в темноте.
Очутившись на улице, он сразу окунулся в бескрайнее море голубого лунного света и с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух. Однако Чиро поспешно схватил его за руку и потянул в тень. — Идем скорее, — шепнул он.
Глава IV
НОЧНАЯ ПОГОНЯ
Город окутала ночная тишина. Ни огонька. Если бы не Чиро, Марио, наверное, заблудился бы среди узких, кривых переулков, которые то лезли в гору, то круто спускались вниз. К тому же на каждом шагу дорогу преграждали завалы битого кирпича и штукатурки от разрушенных бомбами домов.
Но Чиро, который, казалось, перенял от Перчинки искусство видеть и двигаться в кромешной тьме, не выпускал руки Марио и уверенно вел его вперед.
— Далеко еще до Ареначча? — тихо спросил Марио, когда они прошли уже порядочно.
— Нет, не очень. Но нам придется сделать крюк, — также шепотом ответил Чиро.
Теперь они шли по совершенно безлюдной улице, так, по крайней мере, им казалось. Однако если бы они оглянулись, то заметили бы, что в одном из подъездов мелькнуло чье-то лицо, а потом оттуда выскочил какой-то толстяк и неслышно пошел за ними следом, внимательно наблюдая за каждым их движением.
Внезапно мальчик остановился.
— Нет, тут нам не пройти, — озабоченно сказал он.
Всю улицу загромождали развалины недавно разрушенного дома. Луна серебрила осыпанную известкой вершину огромной кучи обломков и делала ее похожей на маленький Везувий в феврале, когда он бывает прикрыт белой снеговой шапкой. Ни обойти, ни тем более перелезть через эту кучу нечего было и думать.
— Придется идти через улицу Фория, — заметил Чиро.
Марио начал не на шутку тревожиться. Ему было явно не по себе. Еще раньше он успел заметить, что за ними по пятам следовала какая-то тень, а сейчас вдруг исчезла. Один раз Марио показалось, что он слышит стук шагов по мостовой. Он быстро обернулся, но в переулке было так темно, что ему ничего не удалось разглядеть.
— Что там? — спросил Чиро.
— Да нет, ничего, — ответил Марио.
Он старался говорить как можно спокойнее, чтобы не испугать мальчика.
Толстяк тем временем что есть духу мчался в ближайший полицейский комиссариат. В комнате дежурного за столом сидел тощий, как палка, бригадир и клевал носом. Напротив него примостился ополченец из подразделения ПВО, дряхлый старикашка с трясущейся головой. При появлении толстяка оба сразу проснулись.
— А, дон Доменико! — состроив кислую мину, воскликнул ополченец.
Дон Доменико извлек из кармана огромный носовой платок, торопливо вытер пот и закричал:
— Скорее! Немедленно! Бегите!
— Что там еще приключилось? — равнодушно осведомился бригадир.
У него не было ни малейшего желания выходить из этой комнаты — каждую минуту могли объявить тревогу, а в нескольких шагах от комиссариата было прекрасное бомбоубежище.
Но дон Доменико напыжился, выпятил грудь и загремел:
— Бригадир, если я приказываю вам бежать, вы обязаны бежать. Вы что, не узнаете меня, что ли? Может быть, вам напомнить? И вы, Микеле, тоже отправитесь с нами, — добавил он, обернувшись к ошарашенному старику ополченцу. — Я выследил смутьяна, который удрал из Поджореале, и, если вы сию же минуту не арестуете его, я обвиню вас в пособничестве врагу!
Дон Доменико еще недавно был секретарем районного отделения фашистской партии. Кроме того, он слыл за самого наглого и неприятного субъекта во всем квартале. Десять дней назад фашизм был свергнут, вместе с ним развеялась почти вся власть, которой пользовался этот матерый фашист. Однако его еще побаивались, зная, что он способен на все и может не задумываясь привести в исполнение любую угрозу.
Бригадир со вздохом встал из-за стола и принялся застегивать ремень, на котором висел пистолет. Он тоже был уже далеко не молод и, если бы не война, давно вышел бы на пенсию. Но всю молодежь забрали на фронт, так что волей-неволей приходилось таскать полицейский мундир. Сейчас ему совсем не улыбалась перспектива встретиться лицом к лицу с беглецом, который, конечно, будет отчаянно защищаться. Но и гнева дона Доменико он боялся не меньше.
— Где вы его выследили, дон Доме? — спросил он только для того, чтобы оттянуть время.
— Он пробирался по Звездным переулкам, — ответил фашист. — Я вас проведу, только не до самого места… Да, а где же остальные ваши агенты?
Бригадир открыл дверь и что-то свирепо крикнул. На его зов в дверях, протирая глаза, показался седой как лунь полицейский в таком измятом мундире, что в нем трудно было узнать полицейскую форму. Остановившись на пороге, он спросил, что угодно синьору бригадиру.
— Да вот арестовать нужно одного, — ответил тот и начал не спеша объяснять, в чем дело.
Слушая его, дон Доменико нетерпеливо топтался на месте. В эту минуту Микеле, ополченец ПВО, объявил, что у него схватило живот, и заперся в уборной.
— Да пошевеливайтесь, вы! — заревел дон Доменико. — Что он, дожидаться вас будет? Для вашего же блага говорю — пошевеливайтесь, если не хотите, чтобы вас послали на фронт!
— Сейчас, сейчас, не беспокойтесь, — невозмутимо проговорил бригадир. Потом, обернувшись к седому полицейскому, он строго добавил: — Ну, поживей! Не видишь, что ли? Нужно спешить. На фронт захотелось?
— Господь с вами, бригадир! — пробормотал перепуганный старик и заторопился к двери.
— Подожди, подожди! — крикнул бригадир. — Дон Микеле еще не готов.
— Э! К черту эту старую мумию! — снова заорал Доменико. Он был как на иголках и подпрыгивал на месте, словно его дергали за веревочку.
Наконец в комнате появился Микеле и был неприятно поражен, увидев, что его ждут.
— Вы еще не ушли? — упавшим голосом спросил он.
— Ну, шевелитесь, — повелительно сказал фашист. — Это очень опасный тип; нужно, чтобы нас было как можно больше, — с холодной непреклонностью добавил он.
Несчастный ополченец ПВО похолодел.
— Он, наверное, вооружен… — пролепетал он.
— Так ведь и мы тоже, — возразил дон Доменико. — То есть я хочу сказать, что вы тоже вооружены. Я лично только доведу вас.
Он говорил отрывисто и решительно, выпячивая вперед нижнюю челюсть, как заправский главарь фашистов.
Все четверо гуськом вышли из комиссариата. Впереди дон Доменико, за ним бригадир, потом полицейский. Последним тащился дон Микеле, бормотавший вполголоса такие вещи, от которых дон Доменико приходил в ярость, хотя и притворялся, что ничего не понимает. Слушая бормотание ополченца, он клялся себе, что, если дело сорвется, он завтра же рассчитается с этими тремя пораженцами. Да, он им покажет!
Когда же дон Доменико вспоминал о своем геройском поведении, его так и распирала гордость. Эх, если бы он был вооружен! Он бы в два счета сам поймал этого «красного» и мальчишку, который с ним шел. Но что он мог сделать голыми руками? Поневоле пришлось обратиться в полицию. Но разве это полиция? Горе, а не полиция, черт бы ее побрал! Знают, что в районе шатается опаснейший смутьян, и оставляют участок на попечение двух выживших из ума, инвалидов! И чего только, черт возьми, смотрит комиссар? Да, поведение комиссара ему очень не нравится. Слишком уж добр, не комиссар, а размазня. И весь его участок — это банда пораженцев. Именно банда пораженцев. Вот из-за таких-то и свергли Муссолини. Но нет, они, фашисты, еще не сказали своего последнего слова!
