— Что ж мы… совсем дураки, что ли? — пробормотал Кирилл. — «Коленвал» — это отрава.
Я заметил, как мой брат взглянул на гематому под глазом неКоли и тут же виновато отвёл взгляд в сторону (словно заинтересовался нарядом шагавшей по дороге женщины).
Хозяин мотоцикла аккуратно уложил бутылки в сумку, вернул её в прицеп. Он подошёл к нам — на ходу вытер правую ладонь о рубаху на животе. Остановился, склонил над нами голову.
Протянул мне руку и сообщил:
— Николай. Уваров.
«Всё же, Коля, — подумал я. — Забавное совпадение».
Пожал хозяину мотоцикла руку (она оказалась побольше моей) и ответил:
— Сергей. Чернов.
Поздоровался Николай и с моим братом.
— Не злись на меня, Кирилл, за вчерашнее, — сказал он. — Неудачный день выбрала ваша студентка для поездки в больницу. Поэтому так… и вышло. М-да.
Мужчина потрогал синяк под глазом, покачал головой. Он оглянулся на своего железного коня — будто убедился, что тот не сбежал вновь. И снова посмотрел на Кира.
— Мотоцикл мне вчера позарез нужен был, — сообщил Николай. — Я потому и приготовил его: собрался повечеру жену навестить. Около Майского, на кладбище.
Он указал рукой в том направлении, где в летнем доме обитали сейчас студенты первокурсники из Новосоветского механико-машиностроительного института.
— Ровно восемь лет вчера исполнилось, как они с дочкой умерли, — сказал Николай. — Думал: съезжу к ним, расскажу, как живу без них. Мы с женой часто сидели вечером во дворе, на закате. М-да.
Он махнул рукой — порыв ветра взъерошил мне волосы. С кроны ближайшего к нам дерева вспорхнула стая воробьёв. Птицы с громким испуганным щебетом умчались к «Сельмагу». Мы с Кириллом проводили их взглядом. Николай на воробьёв даже не взглянул — он невидящим взглядом водил по кустам у меня за спиной. Я увидел, что Кирилл рассматривал мотоцикл. Понял: мой брат только что узнал причину своего вчерашнего везения. Слова Николая пояснили ему, почему ИЖ-56 стоял вчера около забора на улице с полным баком бензина. Я заметил, что мой младший брат закусил губу — он уже подрастерял ту воинственность, с которой ехал в деревню на встречу с «жадным» и «бессердечным» владельцем мотоцикла.
— А Серого невеста бросила, — сказал вдруг Кирилл. — За другого замуж выходит. Дура.
Он тоже вздохнул.
— Какого, Серого? — спросил Николай.
Показал на меня и уточнил:
— Его, что ли?
Мой младший брат кивнул.
— Да, — сообщил он. — Я час назад ему об этом рассказал. Переживает.
Кирилл дёрнул плечом.
Николай Уваров опустил на меня глаза.
— Об этом нужно поговорить, — заявил он.
Оглянулся на прицеп мотоцикла.
— Три бутылки не хватит, — сказа он. — Но у меня в погребе ещё две лежат! Да и «Сельмаг» ещё работает.
Я снова встретился взглядом с его глазами.
И неожиданно даже для себя махнул рукой.
— А давай, — сказал я. — Поговорим. Не возражаю.
Глава 5
Младшего брата я отправил обратно в студенческий лагерь. Чтобы он передал нашему черноволосому начальнику: со мной всё в полном порядке, отрабатываю аренду мотоцикла, к утру непременно вернусь. Кирилл не оспорил моё распоряжение, не изъявил желание поучаствовать в «разговоре». Потому что я рассказал ему о тех вопросах, которыми меня вчера забрасывала Лена Котова (сделал это, ещё когда мы с Киром ждали на лавке хозяина мотоцикла). Объяснил брату, что отношение к нему со стороны одногруппников изменилось после вчерашней поездки в больницу (причём, изменилось в лучшую сторону). Подсказал Кириллу, как не растерять заработанные вчера очки харизмы. И подбросил младшему брату несколько дельных советов, касавшихся его поведения в присутствии Лены Котовой (они касались и «желательной» манеры общения с другими комсомолками).
Местом для «разговора» мы с Колей Уваровым выбрали массивный стол на толстых резных ножках, что стоял у стены в летней кухне. Николай распахнул занавешенные полупрозрачными шторами окна и двери. Кухня заполнилась солнечным светом и звуками пения прятавшихся в саду около дома птиц. Но уличные запахи в кухню не пробрались. Здесь их полностью заглушил аромат сушёного укропа, пышными вениками свисавшего с натянутой вдоль стены верёвки. Под потолком металась испуганная муха. Она будто лишь сейчас заметила подсохшие тела своих соплеменниц, прилипших к горчичного цвета лентам, что украшали потолок кухни, подобно праздничному серпантину. Я на правах гостя сразу уселся за стол (на добротный, крепкий табурет: лицом к входной двери). Коля заверил меня, что «щас всё будет» и отправился в погреб, где обитали закуска и холодная водка.
Вернулся он с большой миской солёных огурцов (в похожей миске мама стирала мелкие вещи) и с двумя бутылками водки «Русская» (похожими на ту бутылку, что я приобрёл в деревенском «Сельмаге»). При виде выпивки и закуски я засучил рукава тельняшки (не той, которую вчера порвал Уваров — та всё ещё висела рядом с моей койкой в мужской спальне: дожидалась стирки и ремонта). Но Коля обронил «погодь» и, будто волшебник, меньше чем за пять минут украсил столешницу деревянной плошкой с квашеной капустой, грудой варёной картошки («в мундире»), большими луковицами, украшенными пёрышками сырыми куриными яйцами. Нарезал толстыми кусками хлеб и настрогал ломтями сало (с тонкими мясными прослойками, натёртое чесноком, присыпанное чёрным перцем и крупными кристаллами соли). Водрузил в центр стола кастрюлю с компотом и… две бутылки «Боржоми».
Николай вытер ладони о майку на животе, окинул столешницу взглядом.
Сказал:
— Ну, вот. Нормально. Теперь можно и поговорить.
Он откупорил бутылку и щедро плеснул водку в граненые стаканы.
* * *
Уже после первой бутылки я отметил, что Николай Уваров на удивление интересный собеседник. Он не лез в душу ко мне, а свою держал нараспашку. Коля поведал мне, что приехал к нам в область из посёлка под Новосибирском. После службы во флоте он заглянул в гости к сослуживцу: в эту самую деревню. Встретил здесь свою будущую жену и понял, что в Сибирь не вернётся. С тех пор (почти шестнадцать лет) он трудился в колхозной кузнице. И половину этого времени чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. До того, как умерла его жена: женщина скончалась во время родов. Не выжила тогда и новорождённая дочь, которой Николай уже посмертно придумал имя — лишь для того, чтобы оно появилось на надгробии. Жизнь в деревне Уварову с тех пор разонравилась.
— … Ну, а куда ж я теперь от них уеду? — сказал Николай.
Он откупорил вторую бутылку «Русской», плеснул водку в наши стаканы.
— Выпьем, — сказал Уваров. — Не чёкаясь.
«Русская» меня не впечатлила (пока в моём хит-параде советской водки лидировала «Посольская», которую предпочитал мой отец). Но под хрустящий солёный огурец, сало и вареную картошку она «пошла» легко и задорно. Угомонившаяся было муха то и дело пугливо шарахалась от стола, напуганная звоном стаканов. Пение птиц в саду стало превосходным фоном для застольных бесед, заменило нам ворчание радиоприёмника. Я слушал неглупые рассуждения «о жизни» Коли Уварова, касавшиеся простых житейских истин и нехитрых желаний обычного человека. Охотно и с пока ещё чётко отмеренной искренностью отвечал на прямые, не содержавшие в себе подвоха вопросы. Чувствовал, как расслаблялись мои нервы, уже не первый месяц пребывавшие в постоянном напряжении.
— … Всё будет нормально, Серёга, — сказал Уваров. — М-да.
Он поднял стакан и заявил:
— Выпьем. За твоё будущее. Всё будет хорошо.
Я отметил: он ни слова не сказал мне о том, что Варвара Сергеевна мне не пара, что она старая для меня, и что я обзаведусь в будущем собственными детьми. Хотя именно об этом мне твердил Кирилл, похожие слова (без сомнения) услышу от родителей. Историю своих взаимоотношений я пересказал Уварову без купюр. Поведал, как до армии сделал Варе Павловой предложение, как писал ей во время службы в Советской армии письма, как наведывался к ней по вечерам вплоть до сентябрьской поездки на уборку урожая. Не упомянул лишь о том, что минуло больше пятидесяти лет (по моим ощущениям) с того дня, когда я предложил Варваре Сергеевне стать моей женой. Умолчал и о том, что в этот раз я после дембеля предложение не продублировал, как сделал это в той, в прошлой жизни.
